Старый и очень старый Харьков
- Автор теми JurashZ
- Дата створення
Статус: Офлайн
Реєстрація: 06.09.2009
Повідом.: 1869
Реєстрація: 06.09.2009
Повідом.: 1869
Одно из утраченных старейших зданий Харькова - харьковский Гостиный двор. Одноэтажный каменный Гостиный двор был сооружён по проекту архитектора П.А. Ярославского в конце XVIII века. Здание, занявшее целый квартал между Университетской и Горяиновской (Квитки-Основьяненко) улицами, Монастырским (Спартаковским) переулком и Успенским Собором, в начале XIX века было надстроено и реконструировано архитектором Е.А. Васильевым. Первый этаж этого здания занимали лавки, а втором – трактиры, склады и конторы. Склады также были в подвальных помещениях.
⠀
Особенностью харьковского Гостиного двора является то, что помещения под лавки и конторы были проданы в собственность их владельцам, благодаря чему ко второй половине XIX века выдержанное в строго классическом стиле здание Гостиного двора подвергалось значительным стилистическим искажениям разнообразными перестройками и реконструкциями, которые производили владельцы отдельных магазинов. Здание перестало выглядеть как единый архитектурный комплекс, что и видно на фото. В войну застройка квартала была разрушена. На заднем плане виднеется боковой фасад сохранившегося до наших дней здания, где теперь располагается Исторический музей.
Вот значить откуда появился общественный туалет в доме по адресу Университетская 9, он там существовал в виде подвала Гостиного двора.
Этот туалет был самым глубоким при совке, в девяностых первый кооперативный туалет.
Вот! И так будет с каждым, кто пишет "мне нравитЬся" с мягким знаком.
Наверно, для таких проверочное "что делаеться", а не "что делается".
Статус: Офлайн
Реєстрація: 16.11.2010
Повідом.: 21314
Реєстрація: 16.11.2010
Повідом.: 21314
Спасибо за редкое фото! Дом посередине это Октябрьский РИК. Между ним и крайним слева домом был ещё двухэтажный кирпичный старый домик, адрес его был Полтавский шлях 9. Толстенные кирпичные стены с маленькими окнами. Что было в нем до революции, не знаю. Потом какая то хозторговская организация. Домик лепился прямо к зданию нынешней районной администрации. Между бывшей гостиницей "Ялта" и этим домиком проход во двор , и дальше через дворик , через дом с аркой выход на Энгельса. Домик снесли лет десять-двенадцать назад, сейчас там выстроили банк, новое здание полностью. Крайний справа дом всегда казался мне очень старинным, у вас прочитала что он 1832 года. Обалдеть. Что видели эти дома, можно только представить.
Статус: Офлайн
Реєстрація: 30.01.2009
Повідом.: 1048
Реєстрація: 30.01.2009
Повідом.: 1048
Статус: Офлайн
Реєстрація: 16.11.2010
Повідом.: 21314
Реєстрація: 16.11.2010
Повідом.: 21314
Одна из ранних харьковских открыток с видом Биржи, выстроенной на пересечении Николаевской (Конституции) и Павловской площадей в 1881 году по проекту городского инженера Б.Г. Михаловского, изданная в серии харьковского издателя Адольфа Дарре, и датированная 10 декабря 1900 года, наталкивает на рассказ - как раз не совсем о Бирже. Дело в лошадях, что переминаются с ноги на ногу справа у здания биржи и встречаются на большинстве фотографий этого места и более позднего времени. И скучают они там неспроста: это лошади Бельгийского общества конно-железных дорог, ожидающие подцепления к очередному вагону конки.
⠀
Возвращаясь на пару десятилетий назад, надо отметить, что с первых же дней существования конки, её пассажиропоток в быстрорастущем городе стал огромным. За первый, 1882-ой год существования конка перевезла 2.169.921 пассажиров, а в 1883 году - уже 3.006.236 чел (для сравнения, сейчас за год трамвай перевозит около 100 млн. пассажиров). Пассажиропоток рос вместе со стремительным ростом и развитием Харькова, а учитывая то, что владельцы конки не торопились расширять сеть её маршрутов, и двух линий, пересекавших город, явно не хватало, вагоны конки всегда были переполнены и пассажиры часто висели на подножках. В 1899 году Городской управой было издано постановление, ограничивавшее количество пассажиров: на каждой лавке вагона до 4, на площадке - не более 5, езда на подножках запрещалась. Ввиду недостатка вагонов, соблюдалось это постановление отнюдь не всегда.
⠀
До нас дошли наблюдения одного из гласных (депутата) Харьковской городской думы А.П. Шимкова о том, как переполненный пассажирами вагон конки катился вниз по Николаевской площади против хода и тянул за собой при этом запряжённых в него лошадей, которые должны были его везти вверх. Вот в подмогу как раз этим лошадям и стояли те пристяжные лошади, которые запечатлены на многих фото биржи.
⠀
Ясное дело, что от такого положения немало страдали сами лошади. Городские ветеринары в составе разных комиссий регулярно осматривали лошадей конно-железной дороги. Например, по результатам осмотра, совершенного в апреле 1905 года, из 460 лошадей больными или непригодными для работы были признаны 48, слабыми и нуждающимися в отдыхе - 40, т.е. пятая часть лошадей конки не могли работать на тот момент. Это обстоятельство со временем добавилось в копилку причин для открытия городского электрического трамвая.
На открытке написан текст от руки, и дата стоит этого написания))) Красивый почерк и очень аккуратный, интересно, неужели автор текста ручкой с пером и чернильницей пользовался ? Я так красиво и безотрывно даже гелиевой ручкой не напишу...
Статус: Офлайн
Реєстрація: 16.11.2010
Повідом.: 21314
Реєстрація: 16.11.2010
Повідом.: 21314
А может в 1900 году уже были авторучки...))) может, это и не ручка с пером и чернильцей...
Статус: Офлайн
Реєстрація: 16.11.2010
Повідом.: 21314
Реєстрація: 16.11.2010
Повідом.: 21314
Вряд ли...мои родители когда в школу ходили, то писали еще пером.
Я как Старый Харьков...Сначала писали в первом классе карандашом и ручкой с пером, таская чернильницу в школу в мешочке. Называлась непроливайка. Но проливалась..Чернило из порошка мне мама дома разводила, перепачкалась вся и ушла на работу. Помню до сих пор...Потом разрешили авторучками писать, потом шариковыми ручками. Как говорили учителя, перьевыми ручками ставили нам почерк. Кроме мозоли на среднем пальце от ручки с пером ничего нам не поставили))) Калиграфия, был такой урок, по прописям. Но каракули были от перьевой ручки ещё те. Писать с нажимом, переходя от тонкой линии к толстой, в первом классе было трудно..Перо цепляло бумагу...Я восхищена автором письма на открытке, очень все ровненько, как будто и не пером...Прошу прощения за отступление от темы ветки...
silent2018
Привіт!
Статус: Офлайн
Реєстрація: 26.10.2018
Повідом.: 15
Реєстрація: 26.10.2018
Повідом.: 15
Маленький мой рассказ это не легенда а быль от первого лица и касается территории областной больницы по ул.Тринклера.В средине 70х годов в здании по улице Тринклера 13, на территории областной больницы находилась областная офтальмологическая клиника.Несколько слов о здании...Построена оно до революции, причем строилось не только как больница но и как учебное заведение одновременно.В центральной части здания находится большой зал кафедры, по типу амфитеатра, классическая кафедра как ее показывают в фильмах о царских временах и старых университетах.Большие коридоры, потолки палат по 5 метров высотой.Подвал здания меня поразил своим простором, светом и полукруглыми сводами потолка, пол из гладкого камня по типу мрамора .( нужно учитвать что я сам тогда был мал и возрастом и ростом и все могло казаться большим). По видимуму подвал изначально был преднозначен для большего гардеропа,а в то время использовался под различные вспомогательные нужды. О первоначальном предназначении подвала намекали две спиральные в обе стороны от центрального входа лестницы к нему. Видно даже не специалисту,что здание строилось продуманно и капитально.В 70е годы там была кафедра офтальмологии мед университета и светила науки проводили там занятия со студентами.Бабушка работала в клинике завхозом - старшей сестрой хозяйкой.Она часто меня брала на работу и я во время ее обхода по корпусу ходил вместе с ней по всей клинике и знал и врачей и сестер с санитарками, кои меня чем нибудь всегда угощали.В один день мы прошли в подвал и направились в его дальний конец.Там находилось небольшое помещение младшего персонала- санитарок и их инвентарь:ведра, тряпки и т. д.Бабушка о чем то разговаривала с санитаркой но я по малолетству не вникал в разговор, но уловил что санитарка жаловалась на какой то странный страшный шум где то, где ,я не понял.Тогда бабушка приказала- а ну, открывай...Санитарка к моему удивлению отодвинула несколько медицинских халатов на стенке , где обнаружилась деревянная дверь с засовом и навесным замком.Сняв нвесной замок она ее открыла.За дверью открылся ... подземный ход!!!От туда повеяло сыростью,была видна старая кирпичная кладка.Бабушка достала фонарик и они медленно, с опаской сделали несколько шагов в ход.Мне строго сказала не идти за ними и оставаться на месте, но я смотрел в проем и было видно как ход куда то уходил в даль мрака.Пройдя несколько метров вперед они на секунду остановились, посветили фонариком по стенам и вернулись.Бабушка сказала- ну его к лешему дальше идти, там воздух спертый можно надышаться трупными газами и не выйти...Санитарка закрыла дверь и спросила- а что там дальше?Бабушка сказала что когда она принимала хозяйство ее предшественица показала этот подземный ход, но куда он шел не знала и они с ней набравшись храбрости пошли смотреть, куда он ведет.Они дошли до места, где ход разделялся на три хода в разных направлениях.Но там на них напала такая жуть, что они бежали обратно на перегонки.А бабушка была не робкого десятка, нужно сказать, пережила войну, бомбежки, окупацию и т.д.По слухам, рассказывала бабушка, ходы должны соединять все дореволюционные корпуса больницы и возможно соединялись с военным госпиталем, но с какой целью это нужно было никто не знал.Руководство больницы знало о ходах но приказало их замуровывть и заделывать по возможности.Так же она сказала что на территории больницы при ремонтах магистралей не раз были обвалы в эти ходы( в те времена новые корпуса больницы еще не существовали).Возможно такие ходы нужны были на случай опасных эпидемий вроде чумы или холеры, когда один из корпусов должен был становится полным изолятром зараженных а ход единственным путем для доставки продуктов, лекарств и собственно больных, предположила она.Так же она скзала что в прошлый раз, им показался запах похожий на трупный и Бог его знает, не использовались ли подземелья дальше для сваливания трупов в прошлые времена или в войну...ведь вон ,возле ....... корпуса есть какое то захоронение....Санитарка повторила свой рассказ, который я пропустил мимо ушей в начале- сижу,обедаю и тут от туда такой звук страшный... я чуть не обо...лась прям тут!!!Так и сказала не стесняясь меня.И как кто то за дверью ломится!!!Может крыса или кот залез от туда???Что вы Борисовна!!!Не уж то я не отличу кота и крысу, ответила пожилая санитарка!!Хорошо. сказала бабушка, сейчас пойду к слесарам и плотникам, пусть наглухо заделывают эту дверь а ты.. никому не слова об этом а поползут слухи о чертовщине...Через несколько лет офтальмологическую клинику перевели в соседний корпус со всем персоналом а в здании начали капитальный ремонт.Что стало с этим подземелием даже не представляю а эту историю забыл напрочь,случайно вспомнил не так давно, когда прочел форум о харьковских подземелиях.
silent2018
Привіт!
Статус: Офлайн
Реєстрація: 26.10.2018
Повідом.: 15
Реєстрація: 26.10.2018
Повідом.: 15
Как то наткнулся на интересные воспоминания А.В. Туркула, командира полка а затем и дивизии Дроздовцев Белой добровольческой армии.Фрагмент касается непосредственно боев за Харьков и достаточно точно "географически" дает представление что и где просходило.Коротенькая справка:
Туркул Антон Васильевич (1892-1957)
Генерал Туркул в 1937 г. написал воспоминания о Гражданской войне — «Дроздовцы в огне» (другое название «За Святую Русь»), которая после была подвергнута литературной обработке писателя Ивана Лукаша. Данное произведение признано одной из наиболее эмоциональных, живых книг, повествующих о Гражданской войне.
И так, кому интересно, перенесемся мысленно....
Май 1919 года....
В то утро наша атака мгновенно опрокинула красных, сбила, погнала до вокзала Основа, под самым Харьковом. Красные нигде не могли зацепиться. У вокзала они перешли в контратаку, но батальон погнал их снова. 1-я батарея выкатила пушки впереди цепей, расстреливая бегущих в упор.
Красные толпами кинулись в город. На плечах бегущих мы ворвались в Харьков. Уже мелькают бедные вывески, низкие дома, пыльная мостовая окраины, а люди в порыве атаки все еще не замечают, что мы уже в Харькове. Большой город вырастал перед нами в мареве. Почерневшие от загара, иссохшие, в пыли, катились мы по улицам.
Мы ворвались в Харьков так внезапно, порывом, что на окраине, у казарм, захватили с разбега в плен батальон красных в полном составе: они как раз выбегали строиться на плац.
Теперь все это кажется мне огромным сном; я точно со стороны смотрю на самого себя, на того черноволосого молодого офицера, серого от пыли, разгоряченного, залитого потом. Уже полдень. С маузером в руке, с моей связью, кучкой таких же пыльных и разгоряченных солдат, увешанных ручными гранатами, я перехожу деревянный мост через Лопань у харьковской электрической станции.
Перед нами головная рота рассыпалась взводами в улицы. За нами наступает весь батальон. Мы сильно оторвались от него, одни переходим мост, гулко стучат шаги по настилам. Вдоль набережной я пошел по панели, моя связь пылит по мостовой.
Вдруг из-за угла с рычанием вылетела серая броневая машина. Броневик застопорил в нескольких шагах от меня, по борту красная надпись: «Товарищ Артем».
Броневик открыл огонь по батальону у электрической станции. Я прижался к стене, точно хотел уйти в нее целиком. «Товарищ Артем» гремит. Вся моя связь попрыгала с набережной под откос, к речке, точно провалилась сквозь землю.
В батальоне наши артиллеристы заметили меня у броневика и не открыли стрельбы. Если бы у «Товарища Артема» был боковой наблюдатель, меня мгновенно смело бы огнем. Но бокового наблюдателя не было; «Товарищ Артем» меня не заметил.
Под огнем я стал пробираться вдоль домов, ища какой-нибудь подворотни, выступа, угла, где укрыться. Дверь одного подъезда поддалась под рукой, приоткрылась, но на задвижку накинута цепочка. Я перебил цепочку выстрелом из маузера, вошел в подъезд.
Все живое кинулось от меня в ужасе. Мой выстрел, вероятно, показался взрывом. Обитатели квартиры лежали ничком на полу. На улице гремел «Товарищ Артем». Мне некогда было успокаивать жильцов. Я пробежал по каким-то комнатам, что-то опрокинул, поднялся по лестнице на второй этаж и там открыл окно.
Наконец-то с этой наблюдательной вышки я увидел всю свою связь, восемь дроздовцев, залегших под откосом на набережной. И они увидели меня; разгоряченные лица осклабились, а старший связи, подпрапорщик Сорока, замечательный боец, литой воин, махнул мне малиновой фуражкой и вдруг со связкой ручных гранат стал подниматься по насыпи к броневику.
Не скрою, у меня замерло сердце. «Сорока, черт этакий, да что же ты делаешь! — хотелось мне крикнуть подпрапорщику. — Ведь это верная смерть».
Сорока выбрался на набережную, стал бросать в броневик гранаты, метя в колеса. За ним выбралась и вся связь. Вокруг «Товарища Артема» поднялись такая грохотня и столбы взрывов, что «Товарищ» струхнул, дал задний ход и с рычанием умчался по Старомосковской.
К нам подошел батальон. Мы быстро построились и с песнями двинулись на Сумскую, к Николаевской площади. И со смутным ревом Харьков, весь Харьков, как бы помчался и полился на нас жаркими тесными толпами. Нас залило человеческим морем. Этого не забыть; не забыть душной давки, тысячи тысяч глаз, слез, улыбок, радостного безумства толпы.
Я вел батальон в тесноте; по улице вокруг нас шатало людские толпы, нас обдавало порывами «ура». Плачущие, смеющиеся лица. Целовали нас, наших коней, загорелые руки наших солдат. Это было безумство и радость освобождения. У одного из подъездов мне поднесли громадный букет свежих белых цветов. Нас так теснили, что я вполголоса приказал как можно крепче держать строй.
Батальон уже выходил на Николаевскую площадь. Тогда-то на его хвост, на подводчиков-мужиков, снова вынесся из-за угла «Товарищ Артем», пересек колонну, разметал, переранил огнем подводчиков и лошадей. Скрылся. Я приказал выкатить четыре пушки на улицы, во все стороны города, и ждать «Товарища Артема».
Человеческое море колыхалось на площади. Над толпой стоял какой-то светлый стон: «А-а-а». Где-то в хвосте у нас шнырял броневик; многочисленная толпа при малейшей панике могла шарахнуться на нас, смести батальон. На всякий случай, чтобы иметь точки опоры, я приказал занять часовыми все ворота и подъезды на площади.
«Товарищ Артем», спятивший с ума, вылетел снова. Со Старомосковской он помчался вверх к Сумской, в самой гуще города поливая все кругом из пулемета.
Когда я подошел к нашей пушке на Старомосковской, артиллеристы под огнем «Артема» заряжали орудие. Улица узкая, покатая вниз. У лафета опоры нет. Пушка, сброшенная с передка, все равно катилась вниз. Выстрелили с хода. На улицу рухнули рамы всех ближайших окон, нас засыпало осколками стекол. Мы открыли по «Товарищу Артему» пальбу гранатами вдоль улицы. «Артем» отвечал пулеметом, нас обстреливали и сверху: многие артиллеристы были ранены в плечи и в головы. Наши кинулись с ручными гранатами на ближайшие чердаки. Там захватили четырех большевиков с наганами. Сгоряча уложили всех.
Черные фонтаны разрывов смыкались все плотнее вокруг «Товарища Артема». Здесь-то он и потерял сердце. Он дал задний ход, а ему надо было бы дать ход вперед, на нас, и завернуть за ближайший угол. Но он, отстреливаясь из пулемета, подался назад, в надежде скрыться в той самой улице, откуда выскочил.
На заднем ходу «Товарищ Артем» уперся в столб электрического фонаря. Он растерялся и толкал и гнул железный столб. Потом его закрыло пылью и дымом разрывов, он перестал стрелять. Тогда я приказал прекратить огонь. Дым медленно расходился. Броневик застрял внизу, посреди улицы, у погнутого фонарного столба. Он молчал.
Я послал связь проверить, что с противником. С ручными гранатами связь стала пробираться к броневику, прижимаясь к стенам домов. Вот окружили машину. Машут руками. Броневик молчит. Или в нем все перебиты, или бежали. Мы окружили трофей: внутри кожаные сиденья залиты кровью, завалены кучами обгоревшего тряпья. Никого. Бежали.
На Сумской, неподалеку, нашлась москательная лавка. Я приказал закрасить красную надпись «Товарищ Артем». Тут же, на месте боя, мы окрестили его «Полковник Туцевич». Когда мы выводили нашу белую надпись, подошел старик еврей и вполголоса сказал мне, что люди с броневика прячутся тут, в переулке, на чердаке третьего дома.
Все тот же удивительный Сорока со своей связью забрался на чердак. Его встретили револьверной стрельбой. Чердак забросали ручными гранатами. Команда «Товарища Артема» сдалась. Это были отчаянные ребята, матросы в тельниках и кожаных куртках, черные от копоти и машинного масла, один в крови. Мне сказали, что начальник броневика, коренастый, с кривыми ногами, страшно сильный матрос, был ближайшим помощником харьковского палача, председателя чека Саенко.
Толпа уже ходила ходуном вокруг кучки пленных. Я впервые увидел здесь ярость толпы, ужасную и отвратительную. В давке мы повели команду броневика. Их били палками, зонтиками, на них плевали, женщины кидались на них, царапали им лица. Конвоиры оттаскивали одних — кидались другие. Нас совершенно затеснили. С жадной яростью толпа кричала нам, чтобы мы прикончили матросню на месте, что мы не смеем уводить их, зверей, чекистов, мучителей. Какой-то старик тряс мне руки с рыданием:
— Куда вы их ведете, расстреливайте на месте, как они расстреляли моего сына, дочь! Они не солдаты, они палачи!..
Но для нас они были пленные солдаты, и мы их вели и вывели команду «Товарища Артема» из ярой толпы. Проверка и допрос установили, что эти отчаянные ребята действительно все до одного были чекистами, все зверствовали в Харькове. Их расстреляли.
Наш отряд стоял на Николаевской площади, штаб отряда был у гостиницы «Метрополь». Я пробивался к нему в толпе, меня окружили. Все спрашивали, подчинился ли генерал Деникин адмиралу Колчаку. Меня подняли на руки, чтобы лучше слышать ответ. Я помню, как перестало волноваться море голов, как толпа замерла без шапок. В глубокой тишине я сказал, что Главнокомандующий вооруженными силами Юга России генерал Деникин подчинился Верховному правителю России адмиралу Колчаку, и был оглушен «ура».
А «Полковник Туцевич» с еще не высохшей краской, с трепещущим трехцветным флагом тем временем метался по окраинным улицам, расстреливая толпы бегущих красных.
Моя головная рота уже дошла до выхода из Харькова, до Белгородского шоссе. Там к ней вышел офицерский партизанский отряд. Когда мы ворвались в Харьков, человек пятьдесят офицеров в большевистской панике успели захватить ******, коней и теперь присоединились к нам.
К вечеру появился командир сводного стрелкового полка. Как старший в чине, он принял обязанности начальника гарнизона. Он занял гостиницу «Метрополь». Меня назначили комендантом города. Я разместился с моей комендатурой в «Гранд-отеле».
Вечером я наконец связался со 2-м батальном, наступавшим вдоль железной дороги. Он уже занимал главный харьковский вокзал.
Так был взят Харьков. Всю ночь на Николаевской площади не расходилась толпа, и я не раз просыпался от глухих раскатов «ура».
Туркул Антон Васильевич (1892-1957)
Генерал Туркул в 1937 г. написал воспоминания о Гражданской войне — «Дроздовцы в огне» (другое название «За Святую Русь»), которая после была подвергнута литературной обработке писателя Ивана Лукаша. Данное произведение признано одной из наиболее эмоциональных, живых книг, повествующих о Гражданской войне.
И так, кому интересно, перенесемся мысленно....
Май 1919 года....
В то утро наша атака мгновенно опрокинула красных, сбила, погнала до вокзала Основа, под самым Харьковом. Красные нигде не могли зацепиться. У вокзала они перешли в контратаку, но батальон погнал их снова. 1-я батарея выкатила пушки впереди цепей, расстреливая бегущих в упор.
Красные толпами кинулись в город. На плечах бегущих мы ворвались в Харьков. Уже мелькают бедные вывески, низкие дома, пыльная мостовая окраины, а люди в порыве атаки все еще не замечают, что мы уже в Харькове. Большой город вырастал перед нами в мареве. Почерневшие от загара, иссохшие, в пыли, катились мы по улицам.
Мы ворвались в Харьков так внезапно, порывом, что на окраине, у казарм, захватили с разбега в плен батальон красных в полном составе: они как раз выбегали строиться на плац.
Теперь все это кажется мне огромным сном; я точно со стороны смотрю на самого себя, на того черноволосого молодого офицера, серого от пыли, разгоряченного, залитого потом. Уже полдень. С маузером в руке, с моей связью, кучкой таких же пыльных и разгоряченных солдат, увешанных ручными гранатами, я перехожу деревянный мост через Лопань у харьковской электрической станции.
Перед нами головная рота рассыпалась взводами в улицы. За нами наступает весь батальон. Мы сильно оторвались от него, одни переходим мост, гулко стучат шаги по настилам. Вдоль набережной я пошел по панели, моя связь пылит по мостовой.
Вдруг из-за угла с рычанием вылетела серая броневая машина. Броневик застопорил в нескольких шагах от меня, по борту красная надпись: «Товарищ Артем».
Броневик открыл огонь по батальону у электрической станции. Я прижался к стене, точно хотел уйти в нее целиком. «Товарищ Артем» гремит. Вся моя связь попрыгала с набережной под откос, к речке, точно провалилась сквозь землю.
В батальоне наши артиллеристы заметили меня у броневика и не открыли стрельбы. Если бы у «Товарища Артема» был боковой наблюдатель, меня мгновенно смело бы огнем. Но бокового наблюдателя не было; «Товарищ Артем» меня не заметил.
Под огнем я стал пробираться вдоль домов, ища какой-нибудь подворотни, выступа, угла, где укрыться. Дверь одного подъезда поддалась под рукой, приоткрылась, но на задвижку накинута цепочка. Я перебил цепочку выстрелом из маузера, вошел в подъезд.
Все живое кинулось от меня в ужасе. Мой выстрел, вероятно, показался взрывом. Обитатели квартиры лежали ничком на полу. На улице гремел «Товарищ Артем». Мне некогда было успокаивать жильцов. Я пробежал по каким-то комнатам, что-то опрокинул, поднялся по лестнице на второй этаж и там открыл окно.
Наконец-то с этой наблюдательной вышки я увидел всю свою связь, восемь дроздовцев, залегших под откосом на набережной. И они увидели меня; разгоряченные лица осклабились, а старший связи, подпрапорщик Сорока, замечательный боец, литой воин, махнул мне малиновой фуражкой и вдруг со связкой ручных гранат стал подниматься по насыпи к броневику.
Не скрою, у меня замерло сердце. «Сорока, черт этакий, да что же ты делаешь! — хотелось мне крикнуть подпрапорщику. — Ведь это верная смерть».
Сорока выбрался на набережную, стал бросать в броневик гранаты, метя в колеса. За ним выбралась и вся связь. Вокруг «Товарища Артема» поднялись такая грохотня и столбы взрывов, что «Товарищ» струхнул, дал задний ход и с рычанием умчался по Старомосковской.
К нам подошел батальон. Мы быстро построились и с песнями двинулись на Сумскую, к Николаевской площади. И со смутным ревом Харьков, весь Харьков, как бы помчался и полился на нас жаркими тесными толпами. Нас залило человеческим морем. Этого не забыть; не забыть душной давки, тысячи тысяч глаз, слез, улыбок, радостного безумства толпы.
Я вел батальон в тесноте; по улице вокруг нас шатало людские толпы, нас обдавало порывами «ура». Плачущие, смеющиеся лица. Целовали нас, наших коней, загорелые руки наших солдат. Это было безумство и радость освобождения. У одного из подъездов мне поднесли громадный букет свежих белых цветов. Нас так теснили, что я вполголоса приказал как можно крепче держать строй.
Батальон уже выходил на Николаевскую площадь. Тогда-то на его хвост, на подводчиков-мужиков, снова вынесся из-за угла «Товарищ Артем», пересек колонну, разметал, переранил огнем подводчиков и лошадей. Скрылся. Я приказал выкатить четыре пушки на улицы, во все стороны города, и ждать «Товарища Артема».
Человеческое море колыхалось на площади. Над толпой стоял какой-то светлый стон: «А-а-а». Где-то в хвосте у нас шнырял броневик; многочисленная толпа при малейшей панике могла шарахнуться на нас, смести батальон. На всякий случай, чтобы иметь точки опоры, я приказал занять часовыми все ворота и подъезды на площади.
«Товарищ Артем», спятивший с ума, вылетел снова. Со Старомосковской он помчался вверх к Сумской, в самой гуще города поливая все кругом из пулемета.
Когда я подошел к нашей пушке на Старомосковской, артиллеристы под огнем «Артема» заряжали орудие. Улица узкая, покатая вниз. У лафета опоры нет. Пушка, сброшенная с передка, все равно катилась вниз. Выстрелили с хода. На улицу рухнули рамы всех ближайших окон, нас засыпало осколками стекол. Мы открыли по «Товарищу Артему» пальбу гранатами вдоль улицы. «Артем» отвечал пулеметом, нас обстреливали и сверху: многие артиллеристы были ранены в плечи и в головы. Наши кинулись с ручными гранатами на ближайшие чердаки. Там захватили четырех большевиков с наганами. Сгоряча уложили всех.
Черные фонтаны разрывов смыкались все плотнее вокруг «Товарища Артема». Здесь-то он и потерял сердце. Он дал задний ход, а ему надо было бы дать ход вперед, на нас, и завернуть за ближайший угол. Но он, отстреливаясь из пулемета, подался назад, в надежде скрыться в той самой улице, откуда выскочил.
На заднем ходу «Товарищ Артем» уперся в столб электрического фонаря. Он растерялся и толкал и гнул железный столб. Потом его закрыло пылью и дымом разрывов, он перестал стрелять. Тогда я приказал прекратить огонь. Дым медленно расходился. Броневик застрял внизу, посреди улицы, у погнутого фонарного столба. Он молчал.
Я послал связь проверить, что с противником. С ручными гранатами связь стала пробираться к броневику, прижимаясь к стенам домов. Вот окружили машину. Машут руками. Броневик молчит. Или в нем все перебиты, или бежали. Мы окружили трофей: внутри кожаные сиденья залиты кровью, завалены кучами обгоревшего тряпья. Никого. Бежали.
На Сумской, неподалеку, нашлась москательная лавка. Я приказал закрасить красную надпись «Товарищ Артем». Тут же, на месте боя, мы окрестили его «Полковник Туцевич». Когда мы выводили нашу белую надпись, подошел старик еврей и вполголоса сказал мне, что люди с броневика прячутся тут, в переулке, на чердаке третьего дома.
Все тот же удивительный Сорока со своей связью забрался на чердак. Его встретили револьверной стрельбой. Чердак забросали ручными гранатами. Команда «Товарища Артема» сдалась. Это были отчаянные ребята, матросы в тельниках и кожаных куртках, черные от копоти и машинного масла, один в крови. Мне сказали, что начальник броневика, коренастый, с кривыми ногами, страшно сильный матрос, был ближайшим помощником харьковского палача, председателя чека Саенко.
Толпа уже ходила ходуном вокруг кучки пленных. Я впервые увидел здесь ярость толпы, ужасную и отвратительную. В давке мы повели команду броневика. Их били палками, зонтиками, на них плевали, женщины кидались на них, царапали им лица. Конвоиры оттаскивали одних — кидались другие. Нас совершенно затеснили. С жадной яростью толпа кричала нам, чтобы мы прикончили матросню на месте, что мы не смеем уводить их, зверей, чекистов, мучителей. Какой-то старик тряс мне руки с рыданием:
— Куда вы их ведете, расстреливайте на месте, как они расстреляли моего сына, дочь! Они не солдаты, они палачи!..
Но для нас они были пленные солдаты, и мы их вели и вывели команду «Товарища Артема» из ярой толпы. Проверка и допрос установили, что эти отчаянные ребята действительно все до одного были чекистами, все зверствовали в Харькове. Их расстреляли.
Наш отряд стоял на Николаевской площади, штаб отряда был у гостиницы «Метрополь». Я пробивался к нему в толпе, меня окружили. Все спрашивали, подчинился ли генерал Деникин адмиралу Колчаку. Меня подняли на руки, чтобы лучше слышать ответ. Я помню, как перестало волноваться море голов, как толпа замерла без шапок. В глубокой тишине я сказал, что Главнокомандующий вооруженными силами Юга России генерал Деникин подчинился Верховному правителю России адмиралу Колчаку, и был оглушен «ура».
А «Полковник Туцевич» с еще не высохшей краской, с трепещущим трехцветным флагом тем временем метался по окраинным улицам, расстреливая толпы бегущих красных.
Моя головная рота уже дошла до выхода из Харькова, до Белгородского шоссе. Там к ней вышел офицерский партизанский отряд. Когда мы ворвались в Харьков, человек пятьдесят офицеров в большевистской панике успели захватить ******, коней и теперь присоединились к нам.
К вечеру появился командир сводного стрелкового полка. Как старший в чине, он принял обязанности начальника гарнизона. Он занял гостиницу «Метрополь». Меня назначили комендантом города. Я разместился с моей комендатурой в «Гранд-отеле».
Вечером я наконец связался со 2-м батальном, наступавшим вдоль железной дороги. Он уже занимал главный харьковский вокзал.
Так был взят Харьков. Всю ночь на Николаевской площади не расходилась толпа, и я не раз просыпался от глухих раскатов «ура».
silent2018
Привіт!
Статус: Офлайн
Реєстрація: 26.10.2018
Повідом.: 15
Реєстрація: 26.10.2018
Повідом.: 15
Вот только одна не точность у генерала.Судя из названий улиц деревянный мост не через реку Лопань а через реку Харьков.Остатки этого деревянного мостика, в виде свай-бревен и сегодня видны на дне реки в период обмеления в районе бывшей электростанции (сегодня подстанции Ценральная") по ул.Кузнечной .Первая перестрелка с броневиком у электростанции произошла где то в районе поворота с нынешних улиц Кузнечная и Кузнечного переулка, где в то время был проезд на набережную.В востальном картина боя понятна..
Статус: Офлайн
Реєстрація: 16.11.2010
Повідом.: 21314
Реєстрація: 16.11.2010
Повідом.: 21314
Саенко вроде от возраста умер, долго прожил, орденоносец.... Земля под ним не провалилась...
Статус: Офлайн
Реєстрація: 25.07.2009
Повідом.: 5497
Реєстрація: 25.07.2009
Повідом.: 5497
silent2018
Привіт!
Статус: Офлайн
Реєстрація: 26.10.2018
Повідом.: 15
Реєстрація: 26.10.2018
Повідом.: 15
Туркул описал это в своей книге:
На четвертые сутки прибыл Главнокомандующий, генерал Деникин. Парад на Николаевской площади. Громадные толпы. Все дамы в белых платьях, цветы. Торжественное молебствие. Главнокомандующий пропустил церемониальным маршем Дроздовские офицерские и Белозерский полки. От города генералу Деникину были поднесены икона и хлеб-соль. После парада он отбыл в городскую думу на торжественное заседание.
silent2018
Привіт!
Статус: Офлайн
Реєстрація: 26.10.2018
Повідом.: 15
Реєстрація: 26.10.2018
Повідом.: 15
На мой взгляд интересно было бы в рубрике старого Харькова осветить эту историю, непосредственно проишедшую в Харькове на кануне революции.Как пишет автор, это ограбление банка было рекордным по похищенной сумме за всю историю империи.Извините за длинный текст, но сокращать его без потери сюжета не было смысла.
об авторе:
Кошко Аркадий Францевич
- известный русский сыщик-криминалист, генерал. В 1908-1917 гг - начальник Московской сыскной полиции. В конце жизни написал три книги криминалистических рассказов
Кража в Харьковском банке
** Это дело мне особенно врезалось в память, может быть, потому, что им замкнулся круг моего долголетнего служения царской России!
** Оно памятно мне и потому, что сумма похищенного из банка была настолько велика, что в истории банковского дела в России подобных прецедентов не имелось.
** Итак, 28 декабря 1916 года, т.*е. ровно за два месяца до революции, я, уже в качестве заведующего всем розыскным делом в империи, получил в Департаменте полиции шифрованную телеграмму от заместителя начальника харьковского сыскного отделения - Лапсина, сообщавшего о краже, произведенной в банке Харьковского приказчичьего общества взаимного кредита. Похищено было на 2 500 000 рублей процентных бумаг и некоторая сравнительно незначительная сумма наличных денег. Лапсин сообщал, что воры, устроив подкоп со двора соседнего с банком дома, проникли через него в стальную комнату банка и с помощью невиданных им (Лапсиным) доселе инструментов распилили и распаяли стальные несгораемые шкафы, откуда и похитили вышеуказанные ценности. Следов воров обнаружить ему не удалось, но один из служащих банка, заподозренный в соучастии в преступлении, задержан и временно арестован. Эта телеграмма была получена мной утром, часов в 11, а в 4*ч. директор департамента полиции А. Т. Васильев передавал мне, что министр внутренних дел, только что вернувшийся с высочайшего доклада, заявил о желании императора, прочитавшего в утренней газете сообщение о харьковской краже, видеть это преступление открытым в возможно близком будущем. Почему министр находит необходимым поручить ведение этого дела непосредственно мне самому.
** Выехать в этот же день мне не удалось, так как харьковский курьерский поезд уже ушел, и я отложил отъезд до завтра, т.*е. до 29 декабря.
** Эта дерзкая кража тревожила меня во всех отношениях: не говоря уже об исключительно крупной сумме похищенного, обратившей на себя внимание императора, но и обстоятельства дела не давали уверенности в успехе моих розысков. Дело в том, что воры воспользовались рождественскими праздниками, т.*е. двумя днями, в течение коих банк был закрыт, а следовательно, с момента свершения и до момента обнаружения преступления протекло 48 часов.
** За этот промежуток времени воры могли основательно замести следы, а то и скрыться за границу.
** Общая картина преступления заставляла думать, что в данном случае орудовали так называемые "варшавские" воры.
** Эта порода воров была не совсем обычна и резко отличалась от наших, великороссийских. Типы "варшавских" воров большей частью таковы: это люди, всегда прекрасно одетые, ведущие широкий образ жизни, признающие лишь первоклассные гостиницы и рестораны. Идя на кражу, они не размениваются на мелочи, т.*е. объектом своим выбирают всегда лишь значительные ценности.
** Подготовка намеченного предприятия им стоит больших денег: широко практикуется подкуп, в работу пускаются самые усовершенствованные и весьма дорогостоящие инструменты, которые и бросаются тут же, на месте совершения преступления.
** Они упорны, настойчивы и терпеливы. Всегда хорошо вооружены.
** Будучи пойманы,*- не отрицают своей вины и спокойно рассказывают все до конца, но не выдают, по возможности, сообщников.
** В числе 2-х миллионов фотографий с дактилоскопическими оттисками и отметками, собранных в департаменте с преступников и подозрительных лиц, имелась особая серия фотографий "варшавских" воров. Из этой группы карточек я захватил с собой в Харьков, на всякий случай, штук 20 снимков с особенно ловких и дерзких воров.
** Вместе со мной, по моему предложению, выехал весьма способный агент Линдер, молодой человек, польский уроженец, обладавший, между прочим, истинным даром подражания манере говорить по-русски всяких инородцев. Этому второму Мальскому особенно удавались евреи и чухонцы.
** Итак, 29 декабря мы выехали с Линдером в Харьков и, благодаря некоторому опозданию поезда, прибыли туда 31 вечером.
об авторе:
Кошко Аркадий Францевич
- известный русский сыщик-криминалист, генерал. В 1908-1917 гг - начальник Московской сыскной полиции. В конце жизни написал три книги криминалистических рассказов
Кража в Харьковском банке
** Это дело мне особенно врезалось в память, может быть, потому, что им замкнулся круг моего долголетнего служения царской России!
** Оно памятно мне и потому, что сумма похищенного из банка была настолько велика, что в истории банковского дела в России подобных прецедентов не имелось.
** Итак, 28 декабря 1916 года, т.*е. ровно за два месяца до революции, я, уже в качестве заведующего всем розыскным делом в империи, получил в Департаменте полиции шифрованную телеграмму от заместителя начальника харьковского сыскного отделения - Лапсина, сообщавшего о краже, произведенной в банке Харьковского приказчичьего общества взаимного кредита. Похищено было на 2 500 000 рублей процентных бумаг и некоторая сравнительно незначительная сумма наличных денег. Лапсин сообщал, что воры, устроив подкоп со двора соседнего с банком дома, проникли через него в стальную комнату банка и с помощью невиданных им (Лапсиным) доселе инструментов распилили и распаяли стальные несгораемые шкафы, откуда и похитили вышеуказанные ценности. Следов воров обнаружить ему не удалось, но один из служащих банка, заподозренный в соучастии в преступлении, задержан и временно арестован. Эта телеграмма была получена мной утром, часов в 11, а в 4*ч. директор департамента полиции А. Т. Васильев передавал мне, что министр внутренних дел, только что вернувшийся с высочайшего доклада, заявил о желании императора, прочитавшего в утренней газете сообщение о харьковской краже, видеть это преступление открытым в возможно близком будущем. Почему министр находит необходимым поручить ведение этого дела непосредственно мне самому.
** Выехать в этот же день мне не удалось, так как харьковский курьерский поезд уже ушел, и я отложил отъезд до завтра, т.*е. до 29 декабря.
** Эта дерзкая кража тревожила меня во всех отношениях: не говоря уже об исключительно крупной сумме похищенного, обратившей на себя внимание императора, но и обстоятельства дела не давали уверенности в успехе моих розысков. Дело в том, что воры воспользовались рождественскими праздниками, т.*е. двумя днями, в течение коих банк был закрыт, а следовательно, с момента свершения и до момента обнаружения преступления протекло 48 часов.
** За этот промежуток времени воры могли основательно замести следы, а то и скрыться за границу.
** Общая картина преступления заставляла думать, что в данном случае орудовали так называемые "варшавские" воры.
** Эта порода воров была не совсем обычна и резко отличалась от наших, великороссийских. Типы "варшавских" воров большей частью таковы: это люди, всегда прекрасно одетые, ведущие широкий образ жизни, признающие лишь первоклассные гостиницы и рестораны. Идя на кражу, они не размениваются на мелочи, т.*е. объектом своим выбирают всегда лишь значительные ценности.
** Подготовка намеченного предприятия им стоит больших денег: широко практикуется подкуп, в работу пускаются самые усовершенствованные и весьма дорогостоящие инструменты, которые и бросаются тут же, на месте совершения преступления.
** Они упорны, настойчивы и терпеливы. Всегда хорошо вооружены.
** Будучи пойманы,*- не отрицают своей вины и спокойно рассказывают все до конца, но не выдают, по возможности, сообщников.
** В числе 2-х миллионов фотографий с дактилоскопическими оттисками и отметками, собранных в департаменте с преступников и подозрительных лиц, имелась особая серия фотографий "варшавских" воров. Из этой группы карточек я захватил с собой в Харьков, на всякий случай, штук 20 снимков с особенно ловких и дерзких воров.
** Вместе со мной, по моему предложению, выехал весьма способный агент Линдер, молодой человек, польский уроженец, обладавший, между прочим, истинным даром подражания манере говорить по-русски всяких инородцев. Этому второму Мальскому особенно удавались евреи и чухонцы.
** Итак, 29 декабря мы выехали с Линдером в Харьков и, благодаря некоторому опозданию поезда, прибыли туда 31 вечером.