От хлыстов до большевиков
⚠ Тільки зареєстровані користувачі бачать весь контент та не бачать рекламу.
И капли ржавые, лесные,
Родясь в глуши и темноте,
Несут испуганной России
Весть о сжигающем Христе.
(А.Блок)
Секты — особая, малоизученная страница русской истории, её культурная изнанка, по-настоящему религиозное подполье. Стоит сказать, что в Европе в период Реформации, да и после неё, религиозные секты играли ключевую роль, проникая в культурное тело этого пространства. В России же религиозное инакомыслие приняло радикальный вид, характер. Оно смогло вызвать к жизни уникальные идеи и формы, породило целый феномен религиозного апокалипсиса, ожидания конца времён, как завершения человеческого цикла, полного гнёта и произвола, и воцарении «Новой земли и нового неба». Но в отличие от европейской традиции, русское сектантство так и не смогло стать сущностью казённой культуры. В этом и есть подлинный раскол на тех, кто на вершине, на полюсе угнетения, а именно так и считали раскольники, и теми, кто на низовом уровне «хранит истинную веру».
Историей хлыстов, духоборов, молокан, скопцов, прыгунов, чемреков, штундистов — особо интересовались не только надзорные ведомства царизма, но и русская интеллигенция. Весь Серебряный век (по праву, наверное, стоит именовать его Золотым) был насквозь пропитан интересом к русскому сектантству, как соединению народной общинности, «мистической почвы», утопии и религиозной экзотики. Но в основе бессознательно лежало нечто большое, глубинное — осознание лживости реальности, необходимости поиска путей его радикального преобразования, трансформации на религиозно-эсхатологической основе.
Поэты-символисты, выступавшие как правдовещатели, от Блока до Белого, от Иванова до Розанова искали истину, скрытую за плотной завесой обыденности. Хлысты, наиболее известная и многочисленная из сект, вообще считали Блока своим пророком, тайновидцем. Блок был известен, как писал Вальтер Беньямин:
«своими гениальными, но в высшей степени насильственными попытками соединения религиозной мистики с экстазом революционных действий».
Известна его симпатия к большевикам, в которых он видел религиозный пафос грядущего торжества подлинности. Как тут не вспомнить его известную поэму «Двенадцать», где автор приветствует большевистскую революцию, как акт освобождения человечества:
…Так идут державным шагом,
Позади — голодный пес,
Впереди — с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз —
Впереди — Исус Христос.
В своей известной статье «Интеллигенция и революция» Блок писал, что революция — это вырвавшаяся на волю народная стихия.
«Она сродни природе. Горе тем, кто думает найти в революции исполнение только своих мечтаний, как бы высоки и благородны они ни были. Революция, как грозный вихрь, как снежный буран, всегда несет новое, неожиданное; она жестоко обманывает многих; она легко калечит в своём водовороте достойного; она часто выносит на сушу невредимыми недостойных; но это ее частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглушительного гула, который издаёт поток. Гул этот все равно всегда — о великом».
Его смерть стала приговором тому времени, которое не смогло стать «главным, предъэсхатологическим», из мифа — стать подлинным и реальным. Из простого — стать сверх, из земли — взмыть в небо. Борис Эйхенбаум на кончину поэта сказал, что в его смерти он видит приговор революционному мистицизму его поколения, «идиллической философии перманентного бунта». Да, то поколение оказалось слишком слабым (я уж не говорю о последующих поколениях, вплоть до нашего), не готовым принять поэта-провидца и его сотрясающие основы воззрения. Так ведь не зря говорят, что нет пророка в своём отечестве!
Говоря о связи большевизма с религиозной подоплёкой, нельзя обойти стороной исполинскую фигуру того периода, революционного гуру — Владимира Ленина. В своих ранних работах Ленин ссылался на рост сектантства в России, считая его выступлением политического протеста под религиозной оболочкой. Все, кто обвиняют Ленина в отсутствии метафизического измерения его мировоззрения, просто не очень хорошо изучали этот вопрос, а то и вовсе ангажированы.
Согласно воспоминаниям Бонч-Бруевича, Ленин интересовался возможностями повторения в России религиозного восстания. Типа пуританской революции Кромвеля или анабаптистской революции Мюнцера в 16 веке. Особенно много общего Ленин находил между русскими крестьянскими восстаниями и апокалиптическим царством Мюнцера 1525 года. Почему же Ленин обратился к марксизму как методологии, атеистической по сути доктрине? ВИЛу нужна была стройная методология, которая описывала бы реальность альтернативно существующей. Более того, марксизм призывал действовать. Помните, «философы описывали мир, в то время как его надо было изменять»! Именно этот революционный пафос «изменения», борьбы — привлёк Ленина. Другой методологии на тот момент со столь острым наконечником — просто не было.
Ленин воспринимал революцию как религиозное, литургическое по сути действо. Конечно, он не был в чистом виде марксистом. Он использовал марксизм как средство для достижения цели. Как писал Гейдар Джемаль в своей статье про Ленина:
«Радикал ненавидит реальность в целом как гностическое зло, которое должно быть побеждено. Ленин и был таким гностиком-радикалом, но гностиком особым. Для того чтобы оценить парадокс ленинской мысли, надо расшифровать тайну его воинствующего и доведенного до крайности материализма».
И далее.
«Ленин на уровне «подкорки» был абсолютно убежден в том, что материя разумна! Разум как бы растворен в материи, слит с ней, он представляет собой систему фундаментальных закономерностей, которые определяют алгоритмы бесконечных, неисчерпаемых в своем разнообразии форм движения материи. Именно благодаря этому присущему ей атрибуту разума материя движется не стохастически, а направленным «эволюционным» образом. «Материальный» разум преодолевает второе начало термодинамики — энтропию, которая выражает тёмную инерционную «телесную» сторону материи.
Но сам этот разум до определенного момента (появления человека) не осознает себя. Он виртуален и выражается в наборе диалектических закономерностей, направляющих вселенское движение по восходящей спирали до тех пор, пока этот путь не приведет к появлению «диалектического материалиста», который станет свидетелем сформировавших его разумных законов.
На этом этапе разум «эмансипируется» от материи и начинает свидетельствовать ее через органы чувств. Но только через социальный фактор — освобождение общества — разум из простого свидетеля превращается в силу, управляющую уже самими законами, по которым материя движется!
Ленин считал массы прямым аналогом материи, внутри которой разлит виртуальный разум. Самоуправление через Советы есть подобие выхода этого разума наружу из плена безличного с тем, чтобы, превратившись в политическую волю масс, этот освобожденный коллективный разум стал демиургом уже новой «постэсхатологической истории».
Ленин принадлежал к типу революционеров-народников, именно российская почва дала миру этот тип доблестных людей, людей идеи. Вспомните «Чевенгур» Платонова, это же чисто религиозный сюжет, пропитанный хлыстовством, с примечаниями от «коммунизма»! Подлинная революция всегда возникает как утопичная (на первых порах) идея за высшую справедливость, так как только она и может оценивать эти категории и видоизменять их.
РУСЛАН АЙСИН
