12 октября 1960 года, во время заседания 15-й Генеральной ассамблеи ООН, произошел один из самых скандальных случаев в истории мировой дипломатии: советский генсек Никита Хрущев в полемическом задоре взял в руки свой ботинок. Существует множество версий, описывающих этот инцидент. В наиболее гротескном варианте история звучит так: Хрущев колотил по трибуне Генассамблеи ООН ботинком и грозил американской делегации Кузькиной матерью.
На самом деле ботинок (точнее, легкий фестончатый полуботинок) оказался в руках генсека не в ходе его выступления, и вообще не на трибуне, а в зале заседаний Генассамблеи. Насчет того, как именно распорядился им Хрущев — стучал ли, размахивал или просто поставил перед собой — до сих пор нет единого мнения, а «Кузькина мать» — история совершенно отдельная и с обувью советского лидера никак не связанная. С нее и начнем.
Впервые русскую идиому «Кузькина мать» в общении с иностранцами Хрущев употребил в 1959 году, на Американской национальной выставке, проходившей в Сокольниках. Приехавший на открытие Ричард Никсон (в ту пору — вице-президент США) демонстрировал руководству СССР достижения капиталистического хозяйства. С особым удовольствием Никсон ознакомил Хрущева с макетом типового американского коттеджа, в котором отсутствовала одна из внешних стен, благодаря чему были видны детали быта среднестатистического гражданина США — холодильник, стиральная машина, телевизор и другие столь же недоступные большинству советских людей волшебные предметы. Настроение у Хрущева резко испортилось, и он попытался убедить гостей из-за океана, что СССР вскоре обязательно догонит и перегонит Америку и вообще покажет ей ту самую «Кузькину мать». Переводчик растерялся и передал фразу буквально, как Kuzma’s mother, чем привел в растерянность уже американцев.
Во второй раз Хрущев употребил полюбившуюся ему фразу в том же 1959 году во время визита в США. Личный переводчик генсека Виктор Суходрев вспоминал:
«Мы ехали по Лос-Анджелесу, Никита Сергеевич долго смотрел на окружающую сытую жизнь, а потом вдруг снова вспомнил про Кузьму с матерью». По словам Суходрева, вновь возникла заминка с переводом, но тут на помощь пришел сам Хрущев: "Что вы, переводчики, мучаетесь? Я всего лишь хочу сказать, что мы покажем Америке то, чего она никогда не видела!"»
Данное американцам обещание показать то, чего они еще никогда не видели, Хрущев выполнил уже в следующем году, как раз во время 15-й Генассамблеи ООН.
1960 год вошел в историю как «год Африки»: сразу 17 африканских стран тогда получили независимость от своих слабеющих метрополий, и судьба бывших колоний стала главной темой Генассамблеи. Советская делегация имела все основания торжествовать. Национально-освободительная борьба в странах третьего мира, в ходе которой к власти одно за другим приходили левые правительства, отлично вписывалась в марксистскую систему координат и, по мнению руководства СССР, свидетельствовала о скорой победе социализма во всем мире назло капиталу с его коттеджами, стиральными машинами и холодильниками.
Эту простую и оптимистичную картину, впрочем, быстро испортил представитель Филиппин. В своем выступлении посол страны, с XVI по середину XX века испытывавшей на себе тяготы сперва испанского, а затем американского колониального владычества, напомнил, что и СССР должен дать свободу находящимся под его властью народам. Более того, филиппинец сравнил Союз с концлагерем и напомнил о венгерском восстании, четырьмя годами ранее утопленном в крови советской армией.
Слушая синхронный перевод, сидевший на своем месте в зале заседаний Хрущев постепенно приходил в ярость. Глава советской делегации начал махать руками, требуя слова, но председатель Генассамблеи эти сигналы игнорировал. Тут и произошел случай с ботинком (в англоязычной литературе — shoe-banging incident); сын генсека Сергей Хрущев выделял две основные версии происшедшего.
Согласно первой, источником которой Хрущев-младший называл корреспондента The New York Times Джеймса Ферона, его отец действительно стучал по стоявшему перед ним пюпитру для документов — но не ботинком, а кулаками; так же поступали другие представители советской делегации и послы союзных Москве государств. Ботинок Хрущев, согласно Ферону, действительно снял, но не стучал им, а размахивал над головой, после чего поставил перед собой на пюпитр.
Вторая версия, писал Сергей Хрущев, известна со слов некоей женщины из числа персонала ООН, обслуживавшего в тот день зал заседаний. Сам генсек ботинок не снимал: еще до начала заседания, когда Хрущев шел к своему месту, кто-то из журналистов наступил ему на пятку, и обувь соскочила. Женщина подняла ботинок и отдала его советскому лидеру; как утверждала сотрудница ООН, между сиденьем и пюпитром было совсем мало места, и грузный Хрущев не смог самостоятельно надеть обувь — тут и началось заседание. Генсек поставил ботинок перед собой, в этом первая и вторая версия сходятся. Но при этом в целом более снисходительная к Хрущеву версия анонимной сотрудницы ООН указывает на то, что генсек по пюпитру все же стучал. Правда, свидетельница оговаривается: «Он в запальчивости стал колотить по столу предметом, который случайно оказался у него в руках. Если бы он тогда держал зонтик или трость, то принялся бы стучать зонтиком или тростью».
Документальных свидетельств, доказывающих ту или иную версию, не существует — телекамеры и фотографы не запечатлели момент, когда у Никиты Сергеевича в руках оказался ботинок; сохранился лишь снимок, где обувь стоит перед ним на пюпитре. Известный кадр, на котором Хрущев стоит с ботинком в руках на трибуне ООН, очевидно, смонтирован и является подделкой, в чем легко убедиться, сравнив его с оригиналом.
Получив наконец в тот несчастливый день слово, глава первого в мире государства рабочих и крестьян назвал посланника Филиппин, напомнившего ему об антиколониальной борьбе в Восточной Европе, «холуем американского империализма». Словосочетание «Кузькина мать» постепенно возвращается в политическую публицистику — но уже не как исторический термин, а в контексте актуальной внешней политики.