О каком таком родственнике Вы говорите?
Уважаемый пан Грідь нарыл пару лет назад
НОВАЯ АРИСТОКРАТИЯ
Знаете, любі друзі, при всём моём негативном отношении к Владимиру Ильичу Ульянову порой мне бывает жаль его и даже в некоторой степени обидно за него. Нет, дело совсем не в том, что его тело после смерти не предали земле, как это принято в русской культурной традиции, а забальзамировали и выставили напоказ. Грустно мне за Ильича по той причине, что его лишили индивидуальности, превратив в истукан, коему должен поклоняться российский обыватель. И, пожалуй, в этом что-то есть. Едва ли не дословное исполнение евангельской максимы: «Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». Решив разрушить старый мир, похоронить память о нём (вспомним, что историю преподавать в советской школе стали даже не тогда, когда товарищ Сталин пришёл к власти, но лишь когда он закрепился на верхушке этой пирамиды – в 1934 году), Ленин, пожалуй, заслужил того, чтобы вся память о нём была стёрта со скрижалей Истории.
Говоря «память», я, конечно же, имею в виду не пресловутые памятники вождю мирового пролетариата, которыми заставлены площади и улицы городов от Бреста до Находки и от Архангельска до Кушки. И не таблички с его именем (точнее – псевдонимом), кои привинчены к домам на этих же площадях и улицах. В этом смысле Ильича помнили, помнят и будут ещё помнить многие годы и десятилетия. Речь же идёт о памяти иного рода: о воспоминаниях
о реальном, живом человеке, который когда-то ходил по этой земле, любил и ненавидел, смеялся и плакал, – о всём том, чего по факту не было, нет и уже не будет. Сталин, этот
Ленин сегодня, напрочь стёр память о человеческом облике своего предшественника, заменив его рельефный образ со всеми присущими ему достоинствами и недостатками истуканом, коий, как жена Цезаря, вне подозрений.
Но – стоп! Что-то я увлёкся размышлениями о вечном. Наверное, это возрастное. Вообще же, хотел поделиться одним интересным эпизодом из жизни Ленина. Точнее – не из его жизни, а из жизни его семьи (семьи в широком смысле, включая сюда сестёр и брата). Впрочем, этот эпизод, хотя и проходит по Ильичу, как по касательной, тем не менее, добавляет штришок именно к его реальному (я бы даже сказал – человеческому) образу.
Итак, 1922 год. Москва. Старшая сестра Ленина, Анна Ильинична, не имея своих детей, ещё до начала эпохи исторического материализма вместе с супругом Марком Тимофеевичем Елизаровым взяла на воспитание мальчика – Гору Лозгачёва. Вообще, история этого усыновления весьма примечательная: при живых и здоровых родителях малыша, в принципе, просто
купили. Не знаю, передавали Елизаровы Лозгачёвым деньги или нет – не о том речь. Будем считать, что родители продали своего ребёнка за возможность дать ему шанс на нормальное будущее: сытно есть, сладко спать и получить добротное образование.
Да, так вот. Напоминаю, на дворе лето 1922 года. Ситуация в стране – сами знаете какая. Шестнадцатилетний Гора получил аттестат зрелости (а надо сказать, образование ему дали весьма недурственное) и уехал на летний отдых к родственникам в Саратов. Едва он успел расчехлить чемодан, как от приёмной матери пришла телеграмма следующего содержания: «Выезжай срочно, чтобы успеть на морской пароход. Высылаю тридцать рублей на дорогу. Елизарова». Юноша, естественно, возвращается в Москву и получает там объяснение по поводу загадочной телеграммы. Ему – слово [Лозгачёв-Елизаров Г.Я. Незабываемое. – Л.: Лениздат, 1971. – с. 235 – 237]:
«... После обеда раскрылись все тайны и загадки.
– Ты в этом году закончил среднее образование, Гора, – начала приёмная мать, усадив меня около себя на диван, – и мне хотелось как-то особенно отметить это немаловажное событие в твоей жизни. Я решила посоветоваться с Володей (Владимир Ильич Ульянов. – Пан Гридь), и знаешь, что за мысль пришла ему в голову? “А что ты скажешь, – говорит, – насчёт поездки за границу? Не пассажиром, конечно, а, например, простым матросом? Теперь это, пожалуй, можно будет обмозговать. Пусть потрудится наравне с другими, всё-таки ему уж семнадцатый год, не маленький, вот и будет у него приятное с полезным”.
– Понимаешь ли, мы этот вопрос давно уж обсуждали. Самое трудное было для меня решить, куда же именно отправить тебя. Я специально поехала для этого в Петроград и разговаривала там с одним руководящим товарищем из Балтийского пароходства – Иваном Ионовичем Яковлевым, и он привёл мне несколько возможных вариантов, которые один за другим пришлось отвергнуть, и вот почему. Пароход “Декабрист” пойдёт в Аргентину, в Южную Америку, но, честно говоря, я что-то просто побоялась тебя туда послать. Другой – “Трансбалт” – отправится вокруг Европы и Азии в рейс до самого Владивостока...
– Эх, мне бы такое путешествие проделать, – вырвалось у меня, – вот интересно!
– Да, сама знаю, что интересно, но ты представь себе, ведь “Трансбалт” проделает этот путь чуть ли не за полгода! Ты, я надеюсь, не отказался от намерения учиться дальше? Год-то пропадёт, июль месяц у нас сегодня, а не январь. И этот вариант пришлось отвергнуть.
– Когда я вернулась обратно, – продолжала Анна Ильинична, – мы решили остановиться вот на чём: ровно через четыре дня отправляется с грузом леса в Лондон торговое судно “Карл Маркс”. Если ты не прочь, можешь на нём совершить плавание в качестве матроса, как **** команды. Тебе, кажется, даже и жалованье будут платить, как рядовому матросу. Зато, конечно, ты и работать должен будешь, как и все, ничем не отличаясь от других. Ну, как ты решаешь?
– Да что там спрашивать меня? – воскликнул я. – Поеду, конечно, кем угодно поеду!
– Ну, тогда имей в виду: завтра же нужно выезжать в Петроград, не теряя времени. “Карл Маркс” возвращаться будет через два – три месяца.
Я был в возбуждённо-радостном настроении.
– Ну и ну! Здорово! – всё ещё не мог я прийти в себя. – Так вы, значит, давно уже всё с Владимиром Ильичём обсудили! А мне-то невдомёк, что это Анна Ильинична агитирует меня английский язык учить, с ребятами из коминтерновской молодёжи вдруг знакомит, английские газеты выписала – практиковаться в чтении! Я только сейчас всё по-настоящему понял. Большое спасибо вам! – И я от души расцеловал Анну Ильиничну.
– Это Володю в первую очередь надо благодарить, – сказала Анна Ильинична, – я без него ничего не сумела бы сделать. Но поблагодаришь, когда возвратишься, а сейчас надо спешить со сборами, некогда в Горки ехать, да и Володя всё ещё прихварывает что-то, переутомился.
– Теперь вот ещё что, – добавила она, – мы наметили в спутники тебе Мишу Ленгника. Фридрих Вильгельмович дал своё согласие. Миша постарше тебя, а главное – посерьёзнее, ты же у меня частенько легкомысленным бываешь, а с Мишей я буду поспокойнее за тебя. Одно плохо: Миша совершенно не знает английского языка. Тут уж придётся тебе быть за старшего и помогать ему.
Через несколько дней гружённое лесом чуть ли не до трубы торговое судно “Карл Маркс” водоизмещением 5.000 тонн покинуло Петроградский порт и по Морскому каналу взяло курс на видневшийся в утренней дымке Кронштадт. На его борту отплывали в качестве матросов Георгий Лозгачёв и Михаил Ленгник. Они уже чувствовали себя “морскими волками”: обоим вместе исполнилось 35 лет...».
Ульяновы, как известно, были достаточно зажиточной семьёй и до революции вели, как тогда говорили, буржуазный образ жизни. Причём даже смерть Ильи Николаевича сильно не изменила финансовое положение семейства: первый год, до получения пенсии за умершего мужа, Марии Александровне было действительно тяжело, но затем ситуация выправилась и всё вернулось на круги своя. Почти все члены семьи выезжали за границу – либо на отдых, либо на учёбу, либо в эмиграцию. За кордоном Ильич весьма неплохо питался, вёл здоровый образ жизни и, при необходимости поправить здоровье, обращался к известным врачам: скажем, операцию Надежде Константиновне Крупской, которая страдала от базедовой болезни, делал не просто швейцарский врач – в Швейцарии ведь врачей (всяких врачей – и хороших, и плохих), как и в России, немало, – но сразу Эмиль Теодор Кохэр (Emil Theodor Kocher) – нобелевский лауреат в области медицины! Такой образ жизни, вполне естественно, требовал денег и денег немалых, и они всегда находились. Впрочем, разговор у нас сейчас идёт не о деньгах и источниках их поступлений. Об этом мы поговорим как-нибудь потом. Сейчас мы
калякаем за жисть. Так вот, Ленин с детства привык к хорошей, сытой жизни и, совершив государственный переворот, взяв в руки власть, очевидно, не собирался отказываться от своих привычек.
Эпизод, рассказанный в мемуарах Георгием Яковлевичем Лозгачёвым-Елизаровым, как раз и показывает нам одну из таких буржуазных привычек в действии. Помните, как в XIX-ом столетии представители аристократических семейств поступали со своими отпрысками, вступающими во взрослую жизнь? Правильно – по завершении ими образования отправляли своих чад за границу: на людей посмотреть, себя показать. И обязательно давали им компаньона. То же – и с Горой. И пускай вас не смущает то обстоятельство, что юноша отправился в поездку в качестве обыкновенного матроса: даже Ленин понимал, что в тогдашних условиях путешествие за кордон барчуком – это уже перебор.
Кстати, обратите внимание: рассматривались несколько вариантов, причём ключевым фактором при выборе стал не денежный вопрос, а продолжительность поездки – мальчику нельзя сорвать учебный год. Опять же, юношу не отправляют за море в приказном порядке, но дают ему право выбора: хочешь поехать – езжай. Его загодя готовят к поездке – он, ничего не подозревая, занимается с репетитором английским языком – всё для того, чтобы не просто побывать в Лондоне, но получить от поездки положительные впечатления. Короче говоря, это не просто подарок, но, как было принято в той, ещё старой России, сюрприз, до которых, к слову, были весьма охочи все Ульяновы.
И ещё один нюанс. Это размышления Лозгачёва о смысле телеграммы, едва он получил её в Саратове [Там же, с. 235]: «... Я терялся в догадках: о каком пароходе (да главное – морском!) говорится в телеграмме? Единственное, что мне в конце концов пришло в голову, это то, что Анна Ильинична собралась съездить куда-то за границу и хочет взять меня с собой...».
Т.е. мальчик, конечно, рад поездке за пределы страны, однако для него это, хотя и мечта, но не такая уж и запредельная. Скорее, как для иного ребёнка, мечта о какой-то этакой игрушке на Рождество. А на дворе, напомню, лето 1922 года: пик голода в Поволжье и в Крыму пройден, хотя голод и продолжается, а в Украине, наоборот, усиливается, но хлеба, как не было, так и нет, денег для приобретения зерна тоже нет, почему правительство реквизирует церковные ценности и даже вынуждено стоять перед буржуями с протянутой рукой...
⚠ Тільки зареєстровані користувачі бачать весь контент та не бачать рекламу.
