Вот)))хоть и простыня,а в тему)))30х годов рассказик))Зощенко
Пардон за много букв
Откровенно говоря, я предпочитаю хворать дома.
Конечно, слов нет, в больнице, может быть, свет*лей и культурней. И калорийность пищи, может быть, у них более предусмотрена. Но, как говорится, дома и солома едома.
А в больницу меня привезли с брюшным тифом. Домашние думали этим облегчить мои неимоверные страдания.
Но только этим они не достигли цели, поскольку мне попалась какая-то особенная больница, где мне не все понравилось.
Все-таки только больного привезли, записывают его в книгу, и вдруг он читает на стене плакат: «Вы*дача трупов от 3-х до 4-х».
Не знаю, как другие больные, но я прямо зака*чался на ногах, когда прочел это воззвание. Главное, у меня высокая температура, и вообще жизнь, может быть, еле теплится в моем организме, может быть, она на волоске висит — и вдруг приходится читать такие слова.
Я сказал мужчине, который меня записывал: — Что вы,— говорю,— товарищ фельдшер, такие пошлые надписи вывешиваете? Все-таки,— говорю,— больным не доставляет интереса это читать.
Фельдшер, или как там его,— лекпом,— удивился, что я ему так сказал, и говорит: — Глядите: больной, и еле он ходит, и чуть у него пар изо рту не идет от жара, а тоже,— говорит,— на*водит на все самокритику. Если,— говорит,— вы по*правитесь, что вряд ли, тогда и критикуйте, а не то мы действительно от трех до четырех выдадим вас в виде того, что тут написано, вот тогда будете знать.
Хотел я с этим лекпомом схлестнуться, но посколь*ку у меня была высокая температура, 39 и 8, то я с ним спорить не стал. Я только ему сказал: — Вот погоди, медицинская трубка, я поправлюсь, так ты мне ответишь за свое нахальство. Разве,— говорю,— можно больным такие речи слушать? Это,— говорю,— морально подкашивает их силы.
Фельдшер удивился, что тяжелобольной так сво*бодно с ним объясняется, и сразу замял разговор. И тут сестричка подскочила.
— Пойдемте,— говорит,— больной, на обмывочный пункт.
Но от этих слов меня тоже передернуло.
— Лучше бы,— говорю,— называли не обмывоч*ный пункт, а ванна. Это,— говорю,— красивей и воз*вышает больного. И я,— говорю,— не лошадь, чтоб меня обмывать.
Медсестра говорит: — Даром что больной, а тоже,— говорит,— заме*чает всякие тонкости. Наверно,— говорит,— вы не вы*здоровеете, что во все нос суете.
Тут она привела меня в ванну и велела разде*ваться.
И вот я стал раздеваться и вдруг вижу, что в ванне над водой уже торчит какая-то голова. И вдруг вижу, что это как будто старуха в ванне сидит, наверно, из больных. Я говорю сестре: — Куда же вы меня, собаки, привели — в дамскую ванну? Тут,— говорю,— уже кто-то купается. Сестра говорит: — Да это тут одна больная старуха сидит. Вы на нее не обращайте внимания. У нее высокая темпера*тура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раз*девайтесь без смущения. А тем временем мы старуху из ванны вынем и набуровим вам свежей воды.
Я говорю: — Старуха не реагирует, но я, может быть, еще реагирую. И мне,— говорю,— определенно неприятно видеть то, что там у вас плавает в ванне.
Вдруг снова приходит лекпом.
— Я,— говорит,— первый раз вижу такого приве*редливого больного. И то ему, нахалу, не нравится, и это ему нехорошо. Умирающая старуха купается, и то он претензию выражает. А у нее, может быть, около сорока температуры, и она ничего в расчет не принимает и все видит как сквозь сито. И, уж во вся*ком случае, ваш вид не задержит ее в этом мире лиш*них пять минут. Нет,— говорит,— я больше люблю, когда к нам больные поступают в бессознательном состоянии. По крайней мере, тогда им все по вкусу, всем они довольны и не вступают с нами в научные пререкания.
Тут купающаяся старуха подает голос: — Вынимайте,— говорит,— меня из воды, или,— говорит,— я сама сейчас выйду и всех тут вас рас*патроню.
Тут они занялись старухой и мне велели разде*ваться.
И пока я раздевался, они моментально напустили горячей воды и велели мне туда сесть.
И, зная мой характер, они уже не стали спорить со мной и старались во всем поддакивать. Только после купанья они дали мне огромное, не по моему росту, белье. Я думал, что они нарочно от злобы подбросили мне такой комплект не по мерке, но потом я увидел, что у них это — нормальное явление. У них маленькие больные, как правило, были в больших рубахах, а большие — в маленьких.
И даже мой комплект оказался лучше, чем другие. На моей рубахе больничное клеймо стояло на рукаве и не портило общего вида, а на других больных клей*ма стояли у кого на спине, а у кого на груди, и это морально унижало человеческое достоинство.
Но поскольку у меня температура все больше по*вышалась, то я и не стал об этих предметах спорить.
А положили меня в небольшую палату, где лежа*ло около тридцати разного сорта больных. И некото*рые, видать, были тяжелобольные. А некоторые, на*оборот, поправлялись. Некоторые свистели. Другие играли в пешки. Третьи шлялись по палатам и по складам читали, чего написано над изголовьем.
Я говорю сестрице: — Может быть, я попал в больницу для душевно*больных, так вы так и скажите. Я,— говорю,— каж*дый год в больницах лежу, и никогда ничего подоб*ного не видел. Всюду тишина и порядок, а у вас что базар.
Та говорит: — Может быть, вас прикажете положить в отдель*ную палату и приставить к вам часового, чтобы он от вас мух и блох отгонял? Я поднял крик, чтоб пришел главный врач, но вме*сто него вдруг пришел этот самый фельдшер. А я был в ослабленном состоянии. И при виде его я оконча*тельно потерял свое сознание.
Только очнулся я, наверно, так думаю, дня через три.
Сестричка говорит мне: — Ну,— говорит,— у вас прямо двужильный орга*низм. Вы,— говорит,— скрозь все испытания прошли. И даже мы вас случайно положили около открытого окна, и то вы неожиданно стали поправляться. И те*перь,— говорит,— если вы не заразитесь от своих со*седних больных, то,— говорит,— вас можно будет чи*стосердечно поздравить с выздоровлением.
Однако организм мой не поддался больше болез*ням, и только я единственно перед самым выходом захворал детским заболеванием — коклюшем.
Сестричка говорит: — Наверно, вы подхватили заразу из соседнего флигеля. Там у нас детское отделение. И вы, наверно, неосторожно покушали из прибора, на котором ел коклюшный ребенок. Вот через это вы и прихворнули.
В общем, вскоре организм взял свое, и я снова стал поправляться. Но когда дело дошло до выписки, то я и тут, как говорится, настрадался и снова захворал, на этот раз нервным заболеванием. У меня на нервной почве на коже пошли мелкие прыщики вроде сыпи. И врач сказал: «Перестаньте нервничать, и это у вас со временем пройдет».
А я нервничал просто потому, что они меня не вы*писывали. То они забывали, то у них чего-то не было, то кто-то не пришел и нельзя было отметить. То, на*конец, у них началось движение жен больных, и весь персонал с ног сбился. Фельдшер говорит: — У нас такое переполнение, что мы прямо не по*спеваем больных выписывать. Вдобавок у вас только восемь дней перебор, и то вы поднимаете тарарам. А у нас тут некоторые выздоровевшие по три недели не выписываются, и то они терпят.
Но вскоре они меня выписали, и я вернулся домой. Супруга говорит: — Знаешь, Петя, неделю назад мы думали, что ты отправился в загробный мир, поскольку из больницы пришло извещение, в котором говорится: «По полу*чении сего срочно явитесь за телом вашего мужа».
Оказывается, моя супруга побежала в больницу, но там извинились за ошибку, которая у них произо*шла в бухгалтерии. Это у них скончался кто-то дру*гой, а они почему-то подумали на меня. Хотя я к тому времени был здоров, и только меня на нервной почве закидало прыщами. В общем, мне почему-то стало неприятно от этою происшествия, и я хотел побежать в больницу, чтоб с кем-нибудь там побраниться, но как вспомнил, что у них там бывает, так, знаете, и не пошел.
И теперь хвораю дома.
1936
не говори такого......плохая шутка....
