Заканчивалась третья неделя поездок по безнравственной Европе, набитой мигрантами.
Я пил шикарное сухое за два евро в Португалии, пил допио в маленьких кофейнях Вены, гулял по тихой Женеве, ел хумус в еврейских кварталах Будапешта. Танцевал сальсу, много смеялся, ходил на квартирники, завел много новых друзей и подруг, половину дней мне просто не давали снять отель и приглашали погостить.
Но мозг успел соскучиться по Москве и последнюю неделю поездки рисовал красивые картинки оттуда.
Я сел в самолет до Москвы и понял, что мозг меня безнравственно наебывал. Рядом со мной, слева, сидела пара лет шестидесяти, которая сразу же после взлёта достала вонючие бутерброды с колбасой и майонезом и час жрала их - о боги, их было бесконечное количество. В городе, где чудесный камамбер стоит евро, где пекут свежие чиабаты, где шоколадки Милка по 40 центов, где в магазинах продается биохумус по евро за 300 грамм, они где-то нашли самую вонючую колбасу, самый противный майонез и самый вредный тостовый белый хлеб.
Впереди жевал рогалик мужик лет 50 с рожей Гомера Симпсона и заячьей губой. Он смиренно ждал, пока жена выделит ему еще порцию сладостей и яблоко.
Справа через проход ехали две свиноматки - мать и дочь. Обе с неправильными чертами лица, лишним весом и поддельными сумочками Гуччи, обсуждали плохой выбор одежды.
Сзади кто-то громко обсуждал в негативном ключе европейцев. Впереди плакал ребенок.
В Москве я добирался до дома на метро. В вагоне на меня смотрели коршунами люди. Как я посмел, загорелый, подтянутый, стройный, зайти в один отсек к ним, да еще и улыбаться? Из головы стала медленно уходить картинка как мы пьем и болтаем обо всем с португальскими красотками на балконе в центре Порту. Стала приходить, рывками, череда слов "патриоты...великая держава...путин...солидарность...народ...Крым...са нкции зато импортозамещение". На эскалаторе выло из рупоров что-то грустное и патриотическое.
Дома я осознал, что случилось: страна потеряла человеческую сущность; пропало все то, что радовало обычных людей, давало надежду. Осталось смирение с настоящим, и черной зияющей пастью смотрит будущее, без стабфонда, без технологий, без сельхозки, голодное светлое будущее.
Я сел за стол и купил билет в один конец до Мадрида на следующий вторник.
