— Черт с тобой, Володька… Я спорю, что милиция тебя все-таки арестует за купание в «Зеркальной струе». Спорю на десятку.
— Давай на двадцать пять, что не арестуют, а я буду купаться голый, — предлагает Мотрич.
— Слишком жирно будет за удовольствие лицезреть твои хорватские кости и сморщенный ****. Нет у меня двадцати пяти рублей, вымогатель! Десятку могу истратить!
— Пошли, — обращается довольный Мотрич к компании. Юноши встают, разминаются, тянутся. Викторушка, расставив ноги, руками по-гимнастически достает до носков босоножек. До кривых когтей. Очевидно, всю зиму Викторушка носил тесную обувь.
Откуда появились милиционеры — понятно. Они постоянно патрулируют сквер у «Зеркальной струи». Все-таки центр города, должен быть порядок. Однако они неожиданно вынырнули, раздвигая плакучие ивы, купающие свои ветви в пруду, ограниченном цементными бортиками.
— Гражданин! Прекратите и вылезайте! — в другом месте милиционеры покрыли бы Мотрича матом, но не у струи. В глупой каменной беседке-пагоде над водоемом столпились зрители — визжат дети, кричат женщины, с восторгом и стыдом лицезрея голую амфибию Мотрича, он все-таки купается голым по собственной инициативе. Чтоб выдать Аркашке полноценное зрелищное мероприятие за его десять рублей.
— Хуюшки, — отвечает Мотрич из воды. — Не вылезу. Плывите сами сюда. — Мотрич хохочет в воде. Белое хорватское тело скользит на середину водоема и переворачивается на спину, темный хорватский **** поэта плещется вместе с ногами.
— Гражданин! Прекратите безобразие в общественном месте! — Крепкие губы старшего из милиционеров с трудом выговаривают непривычно вежливые фразы. Туголицый, с крепким затылком, лет под пятьдесят старшина, без сомнения, привык к куда более сильным выражениям. Другой «мусор» — деревенского вида парень вдвое моложе, очевидно, пришел в милицию сразу после армии. Раньше на улицах Харькова разгуливали только старые мусора. Теперь появляется все больше и больше молодых. Они тоже жлобы, как и старые, но менее злы.
