Геббельсовские методы используются для утверждения вроде бы такой общечеловеческой ценности, как победа над фашизмом... Это - парадокс?
- И это не случайно. Сегодняшняя путинская россия (страна-террорист), вся ее система мобилизации сообщества построена, прежде всего, на символах, как они называют, «Великой победы». Почему именно «победы в войне»? После развала СССР значительная часть населения не только России, а всего постсоветского пространства, вошла в состояние фрустрации - разочарования из-за потери определенных глубинных духовных оснований. Жили мы, мол, небогато, но у нас было чем гордиться. Как когда-то пел Высоцкий: «Мы делаем ракеты и впереди планеты всей». Многие символы советской пропаганды себя исчерпали: «октябрьская» революция революцией не была, гражданская война оказалась кровавой бойней, к тому же героев ее потом большевики сами и казнили и так далее. Единственный весомый факт, который трудно было опровергнуть, - это победа в Великой отечественной войне (как ее называли в постсоветском пространстве). И память об этом - большая ценность.
Но дело в том, что память бывает разной. Есть автобиографическая - людей, которые участвовали в войне. Есть память коллективная, историческая, она присуща определенному обществу, сообществу, группе людей, но не сводится к простой сумме автобиографических памятей. Она - в учебниках истории, кинофильмах и т.п. В обществе циркулирует много версий памяти, но особое значение имеет та, которая разделяется властными элитами, это так называемая официальная, или доминантная память. Это, научно говоря, версия коллективной памяти, которая устраивает провластные политические элиты и навязывается остальному социуму как официальная интерпретация событий прошлого. И цель здесь довольно утилитарная - легитимировать собственные политические цели. А конкретнее - обеспечить господство. Для этого проводится определенная историческая политика, используются мощные финансовые и административные ресурсы государства. Таким образом историческое прошлое, подчас достаточно отдаленное, становится инструментом манипуляции общественным сознанием, а следовательно рычагом социального управления.
В чем опасность такой искусственной памяти? Она часто замещает автобиографическую. Когда-то ко дню Победы в школу приглашали ветеранов - рядовых, сержантов, лейтенантов. И они, рассказывая о фронтовом прошлом, почему-то не делились личным, а эпически пересказывали чужие мемуары о каких-то стратегических операциях. Так, словно командовали меньше всего фронтами...
- В народе это высмеивали строчками известной песни (кстати, о войне) «все что было не со мной, помню»...
- Так вот в этой, искусственной памяти о победе, есть четкое распределение на белое и черное. В нем нет места памяти тех, кто был в плену или концлагерях. Мои родители, родственники пережили оккупацию. Они видели советских пленных и рассказывали, что многих из них немцы отпускали на свободу, чтобы те не умерли от голода. Разве вписывается это в официальную память (тогда советскую, а нынче российскую)? Как и то, что во время форсирования Днепра под Киевом в ближних селах силой брали детей от 16 до 18 лет в так называемую «черную пехоту» и гнали их на самые опасные участки, чтобы отвлечь внимание врага. Для кого-то вспоминать об этом - позорить светлый символ победы. Тот, кто так думает - чужой. А чужой - следовательно, враг. А создание образа врага как фактора мобилизации общества - мы наблюдаем, как в тоталитарном Советском Союзе, так и в тоталитарной фашистской Германии.
