А в другой справке — для медицинского учреждения поместу жительства — было написано: Tumor cordis casus inoperabilis.— Нэ зрозумию! — тыкал туда Прошка пальцем. — Щотакэ написано, га?— Сейчас подумаю, — щурился Костоглотов с недовольным лицом. — На, забирай, я так подумаю.Прошка забрал дорогие справки и пошел собираться.А Костоглотов облегся о перила и свесил чуб над пролетом.Никакой латыни он путем не знал, как и вообще никакого иностранного языка, как и вообще никакой науки полностью, кроме топографии, да и то военной, в объеме сержантских курсов. Но хотя всегда и везде он зло высмеивал образование, он ни глазом, ни ухом не пропускал нигде ни крохи,чтобы свое образование расширить. Ему достался один курсгеофизического в 1938-м году да неполный один курс геодезического с 46-го на 47-й год, между ними была армия и война,мало приспособленные для успеха в науках. Но всегда Костоглотов помнил пословицу своего любимого деда: «***** любит учить, а умный любит учиться», — и даже в армейскиегоды всегда вбирал, что было полезно знать, и приклонялухо к разумной речи, рассказывал ли что офицер из чужогополка, или — солдат его взвода. Правда, он так ухо приклонял, чтобы гордости не ущербнуть, — слушал вбирчиво, авроде не очень ему это и нужно. Но при знакомстве с человеком никогда не спешил Костоглотов представить себя ипорисоваться, а сразу доведывался, кто его знакомец, чей, откуда и каков. Это много помогло ему услышать и узнать. Ауж где пришлось набраться вдосыть — это в переполненныхпослевоенных бутырских камерах. Там каждый вечер читались у них лекции профессорами, кандидатами и просто знающими людьми — по атомной физике, западной архитектуре,по генетике, по этике, пчеловодству, — и Костоглотов былпервый слушатель всех этих лекций. Еще под нарами КраснойПресни и на нетесанных нарах теплушек, и когда в этапахсажали задницей на землю, и в лагерном строю, — всюду онпо той же дедушкиной пословице старался добрать, чего неудалось ему в институтских аудиториях.Так и в лагере он расспросил медстатистика — пожилогоробкого человека, который в санчасти писал бумажки, а тои слали его за кипятком сбегать, — и оказался тот преподавателем классической филологии и античных литератур ленинградского университета. Костоглотов придумал брать унего уроки латинского языка. Для этого пришлось ходить вмороз по зоне туда-сюда, ни карандаша, ни бумаги при этомне было, а медстатистик иногда снимал рукавичку и пальцемпо снегу что-нибудь писал. (Медстатистик давал те уроки совершенно бескорыстно: он просто чувствовал себя на короткийчас. человеком. Да Костоглотову и платить было бы нечем.Но едва они не поплатились у опера: он порознь вызывал их идопрашивал, подозревая, что готовят побег и на снегу чертятплан местности. В латынь он так и не поверил. Уроки прекратились).О тех уроках и сохранилось у Костоглотова, что casus это«случай», in — приставка отрицательная, и cor, cordis он оттудазнал, а если б и не знал, то не было большой догадкойсообразить, что кардиограмма — от того же корня. А слово108«tumor» встречалось ему на каждой странице «Патологической анатомии», взятой у Зои.Так без труда он понял сейчас диагноз Прошки:«Опухоль сердца, случай не поддающийся операции».Не только операции, но и никакому лечению, если емупрописывали аскорбинку.
