Стас ЖицкийСтежити
13 год
Не оставляет меня интерес к феноменально-патологической личности Демьяна Бедного – но сейчас не будем сразу про все ее параметры, а только про шикарно-литературно оформленное бесстыдство. Три письма Сталину 1935 года – дачу поэт себе выпрашивает.
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
Обращаюсь я к Вам, как правило, только тогда, когда мне уже податься некуда, когда – крайность. Еще три дня назад, услыхав мои сетования, Ворошилов посоветовал мне: "Пиши Сталину". Я три дня колебался, так как не хотел ставить всего на карту, а мое все базируется на созданной для внутреннего подкрепления утешительной мысли, что какая-то часть Вашего расположения ко мне сохранена и что если я обретаюсь порой в очень нерадостном состоянии, то потому что "Сталин не знает". (Словесная формулировка, собственно, моей жены.) А если бы знал..
Речь идет о моем сильно пошатнувшемся здоровье и о возможности так работать, как бы мне хотелось и как бы я мог.
Тяжело отразилось на моем здоровье следующее обстоятельство: с осени 1931 года по сей день я не имею ни зимнего, ни летнего здорового отдыха, томясь безвыездно в городе. У меня нет загородного приюта и нет никакой возможности его создать. Лето 32 года и лето 33 года свелось к тому, что я на своем фордике, когда уже было дышать нечем, уезжал за город, "в кусты", как диктовалось шоферу. Отдышавшись часа три "в кустах", я возвращался обратно.
В прошлом 34 году я после долгих мытарств снял в деревне Баковка пол-избы у лесного сторожа. Но тут оказала себя с неожиданной стороны моя популярность: дворик маленький, голый, заборчик тоже реденький, а вокруг заборчика вечная толчея любопытных, вечное заглядывание и осматривание меня, - осматривание это кончилось тем, что меня приняли за самозванца, что я какой-то проходимец, назвавшийся Д.Бедным, который не мог же вот тут рядом с Буденным ютиться в крестьянской полуизбе. Во избежании дальнейших кривотолков мне пришлось смотаться.
Поехал я тогда к Енукидзе, он хозяин дома, где я живу, авось и с дачей что-либо для меня выдумает. Енукидзе начал с того, что стал в подробностях показывать мне свою – действительно, до невозможности великолепную - дачу. Под конец взмыло у меня горькое чувство и я сказал доброму хозяину: "Хорошо живешь, Енукидзе. Что я в сравнении с тобою? Я живу в деревне на сеновале".
Добрый хозяин, улыбаясь, ожег меня, как хлыстом, таким ответом: "И на сеновале можно хорошо и уютно устроиться. Коврами, напр., сено устлать. Вот Аванесов так жил".
Я буквально опешил перед безмерностью такого бесстыдства. Овладев собой, я сказал доброму хозяину иронически: "Для того, чтобы сказать о тебе, что ты пьешь счастье полной чашей, тебе не достает достойной твоего жилья чаши. Я тебе подарю ее".
– Подари, – сказал хозяин.
Чаши я, несмотря на многократные напоминания при встречах, не дарил. Но подарил ему ее совсем недавно, когда ему уже было не до нее, до этой прекрасной чаши. Пусть пьет из нее то, что в нее нальется. <Имеется в виду, что незадолго до письма Еункидзе был снят со всех постов.>
В моей жизни это редчайший случай ответа на обиду. Доказательством силы этой обиды служит уже одно то, что я не удержался от того, чтобы вспомнить ее даже в этом письме.
Убедясь, что дачу, воздух и здоровье мне надо добывать самому, я вынужден был сделать попытку - устроить сие при помощи аппарата, строящего недалеко от Баковки и от Буденного писательские дачи. <Имеется в виду Переделкино> Я исхлопотал себе участок земли, примыкающий к Буденному. Прижался я к такому соседу с умыслом, стройка производится ВЦИКом большая, авось что-либо и мне перепадет, вода, например, и свет, опять же и дорога соседу выложена прекрасная, а я и без того уже добиваю моего заезженного форда.
Получился, однако, двойной просчет. Дача моя еле-еле оформилась в тот сруб, в ту уродину, которая изображена на прилагаемом снимке. Строить дальше ее не из чего и не на что. Я стою, так.обр., перед потерей четвертого лета. Дачи нет. А если бы мне удалось это дупло застеклить хотя бы по-летнему, то все равно... подъезда к даче нету. Семен Михайлович твердо усвоил старое мнение, что "сосед мой - враг мой". Поэтому, когда я стал просить его - позволить хотя бы в дурную погоду проскочить на машине через его участок, я получил отказ в самой непристойной форме. Наладить проезд мимо Буденного тоже оказалось мне не под силу. Этот проезд нужен не только мне, а группе колхозов, буквально воющих от созданного Буденным бездорожья. Выход есть только один: у Буденного прихвачено земли и лесу больше 11 гектаров, - участок имеет форму такую: ружья, – в прикладе, далеко от дула и от мушки, дом. Если у самой мушки – на узкой полоске сдвинуть забор влево на 11 саженей, колхозы – и я – получат проезд, прекратится ругань, вой, ржанье лошадей, карабканье пешеходов у буденновского забора.
Вот какое дело, родной Иос.Вис.! Теперь "Сталин знает". Я жажду – здоровья и работы. В тираж выходить мне рано. И не нужно это никому, кроме наших врагов... Чего бы я хотел? По существу, немногого: чтобы мне сделали то, чего я не имею возможности сделать сам, никакой возможности. В лучшем случае, Хозотдел ВЦИКа мог бы убрать к черту мой нескладный сруб и поставить для меня более пристойную деревянную дачу комнаты в 4-5 с необходимыми жилпостройками... Это, если хотите, у поэта чисто профессиональная потребность, чуя приток вдохновения, поэт – по Пушкину –
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы..
Надо ли законность этого доказывать?
Сердечный привет!»
Сталин пишет резолюцию: "Членам ПБ. Просьба ознакомиться. И.Сталин. По-моему, надо помочь Демьяну, т.е. либо достроить старую дачу, либо дать другую. И.Сталин".
Второе письмо (помимо выпрашивания дачи еще и с намеком, что, дескать, машину бы новую надобно):
«Дорогой Иосиф Виссарионович,
накопились – существенные для меня – мелочи..
т.Ежов на мои вздохи, что дача – "мечта", от которой меня клещами не оторвать, но 40-километровая досягаемость ее для моего разбитого (а теперь уже ушедшего в капитальный ремонт) фордика весьма слабовата, сказал мне категорически: ты получишь новую машину. Прошли май, июнь, идет июль. Ежов – по причинам, известным ему, а не мне, - прячется от меня, как черт от ладана: не дозвониться к нему, а на записки... не отвечает. Меня это, старого и пуганного воробья, настораживает, тем более что и "мечта" остается только мечтой, – возбуждает настороженность та подозрительная медлительность, с какой – третий месяц! – ищут для нее маляров и все никак не найдут, и будет ли дача готова к концу лета, неизвестно, – а пока я... живу возле Буденного в сторожке и обретаюсь в состоянии некоторой подавленности. У меня развилась за последние годы тягостная форма мнительности, все мне кажется, не вступил ли я ненароком во что-то слизкое, я все оглядываю свои подметки: "Ежов держит себя в отношении меня явно оскорбительно... Э-э-э-э... Не прилипло ли чего опять..." И осматриваю подметки..
Хотел бы Вас пореже беспокоить.
Сердечный привет!
Демьян Бедный»
И письмо третье, в стихах:
И.В.Сталину
За всё!
Для благодарного поклона
Нужна не только голова.
Чтоб избежать в письме шаблона,
Нужны особые слова..
Чтоб укрепить себя заметней
Покоем, нужным для души,
Я до конца погоды летней
Дни проведу свои в тиши.
Чтоб, дав потом Пегасу шпоры,
Творить в сознаньи, что творю
В тепле уюта, за который
Я нежно Вас благодарю.
Получилось, видать, с дачей-то.
