Чудовий вірш побачила. Запощу, щоб не загубити
Перерождение души.
Ей было двести восемьдесят лет
(по документам — семьдесят четыре).
Она жила в запущенной квартире и часто даже не включала свет.
Смотрели с полки Байрон и Толстой
с особенным писательским апломбом.
Она была как временная пломба,
угасший хвостик нужной запятой.
Когда она внезапно поняла:
ей незачем здесь больше оставаться,
замешкалась в прихожей лет на двадцать,
пока не возмутились зеркала, переставая отражать лицо.
Чужая боль ходила где-то рядом.
И площадь под вечерним снегопадом,
белела новобрачной под венцом.
Хороший вечер, чтобы перестать, преодолеть земное тяготение.
Худые заблудившиеся тени ложились наподобие креста, и превращался в крестоносца двор.
Она летела, рассыпая искры...
Два фонаря — великие министры — подписывали горю приговор.
И море, что запомнило "Арго", манило белым парусом и грогом.
И небо улыбалось каждым богом, хотя она не верила в богов.
От старости, болезней, ЖКХ,
она летела в райские ворота,
в ракушечность искусственного грота,
где кутались в соленые меха русалки, застеснявшись наготы.
Она летела в чашу, где друиды и ягоды в цвет крови и корриды собой многозначительно горды.
Когда она проснулась, был апрель.
И мама суп готовила на кухне.
О том, что небо выдержит, не рухнет,
за окнами горела акварель.
Ей было двести восемьдесят лет
(по документам вроде бы четыре). Она жила в родительской квартире,
прекрасно понимала: смерти нет.
(c) Резная Свирель
