Re: Жертва "черных риелтеров", кандидат технических наук, **** Национального союза писателей Украины, Сергей Отводенко.
Почитайте пока в мое отсутствие.
Мой рассказ из моей книги "Снега и росы".
КРУЖЕНИЕ В ТЕМНЫХ ПЛАЩАХ
Простые деревья надели простые плащи. И, кажется, вовсе они не люди. Душа у них выше, чем у людей. Память живее. Память – корни и свет облетающих крон.
Может быть, я очень ошибаюсь, и Человек, обычный живой Человек, встречавшийся мне и дыханием согревавший многие годы, дарит высоту ощущений теперь.
Но Человек ушел. А кружение в темных плащах – Память и Осень – рядом. Эти клены, ивы, осины молчаливы и звонны. Краски осени – великое перерождение чувств, кружение времени, дождя, света каждого дня. Светлые дни. Светлая память…
I
Много ли я лгал? Излишне. И не достаточно для того, чтобы удержать этой ложью Любовь. Мне казалось, Любовь удерживают ложью. Говорильней, деланием себя для другого. Ошибался? Лгал? Но легко не было.
Было в моей жизни очень разное кружение лжи. Помню молодую березку Зою. В каюте арендованного на сутки моими гостеприимными друзьями речного старинного пароходика я всю ночь перечитывал ей Пушкина. На каждый абзац она отвечала
– Я это знаю…
– Да-да, и это, конечно, мне знакомо…
Мелкий мороз начинающегося декабря терся о борт снаружи. Река лениво качала наш странный диалог. И диалог этот превращался в волнистую, тягучую поэзию. Становился ложью.
После Пушкина я все порывался что-то добавить о себе. Полушепотом повторял:
Выйдя из пацанского возраста,
Словно из распахнутого космоса,
Заклинаю каждого взрослого:
Не давайте взяток Любви!..
Березка лепетала в ответ:
– А это – Сергей Есенин.
Я, чуть улыбаясь, но настойчиво, снова вчитывал в лепетание себя:
Одиночество. Одинокость.
Кость луны в горле полночи…
…Религия – это ******.
Любая: белая, черная,
Ручная и обреченная
Высовываться из нор…
– Ницше, – вздыхала сонная березка.
На верхних палубах, наперекор морозцу и качке, шумело какое-то пиршество. Так шумит и смеется ложь, заглушая неуверенное обретение го-
лоса правдой. Наутро мы попрощались, и я больше никогда не видел березку Зою…
Темные плащи идут призракам прошлого. Величественнее становится их призрачность. Темные от дождя плащи надевает осень и кружится над головой ли, под ногами ли, как мир вдохновенного и безумного художника.
Наверное, и мой вопрос, и ответ мой этому миру – Человек. Потому что, стараюсь, все же, понимать. И любить. Не знаю, правда, что это значит. Значит ли что-то?
II
Официально все должно быть запротоколировано. Может быть, даже для этого кружения в темних плащах существует свой протокол. Когда ко мне подошли два милиционера и спросили: “Почему, гражданин, Вы в неположенном месте курите?”, я почувствовал, что и живу-то я в неположенном месте, а не только курю. Жить бы в Эльсиноре мышью хотя бы, если не Гамлетом! Уходить бы в кружение без протоколов! Но двое в синем с погонами взяли меня под конвой и повели куда-то вниз. Повлекли невозвратно в протокольную свою милицейскую, железобетонную могилу. Бумага была готова. Там где стояли птички, надо было расписаться. Текст потом они добавляют сами. Младший из них по званию долго выводил мою фамилию на какой-то
бумажке. Так же и я когда-то выводил себя рядом с Пушкиным и березкой Зоей. В результате у сержанта получилось: Ойдтвочинка. Я ответил:
– Не совсем так. Давайте, я поправлю.
Показал ему, как надо. Он записал: Одтворченков. Раз на четвертый повторил правильно. Меня процесс написания моей фамилии очень умилил. Но понимая и соблюдая всю строгость ситуации, я подписал белый с птичками протокол. Потом попрощался. Милиции нужны курильщики. Мне нужна была встряска. Поблагодарили друг друга. Помогли один другому. Все по-человечески правдиво и лживо одновременно. Возвращаясь в листву и ветер, я повторял про себя стихи Гамлета. Писк мыши из Эльсинора…
III
Ира только осваивалась на кафедре. Когда-то я ухаживал за ней, потом пути и звезды разошлись. В одно октябрьское утро мы вместе резали ножницами листы с билетами для студентов-второкурсников. Ире и ее студентам предстояла контрольная. Ира волновалась, и самой резать билеты ей было бы долго и неудобно. Над скрежетом ножниц, как листва над автомобильным гудом, пролетал наш розговор.
– Защитилась. Искала работу все лето. Пробовала устроиться в один Университет. Меня
там спросили: “Ты сюда замуж пришла?” Не взяли. Потом хотела секретарем-наборщицей в одну фирму…
– Ты же – кандидат наук…
– Ты тоже. Но кому мы нужны? В этой фирме больше нужны были переводчики, чем наборщики, как выяснилось. Не взяли. Потом нашла объявление – в городской газете, представляешь? – “Требуются суррогатные матери. Возраст – до 32 лет…”
– Держись, Ирочка.
Мы закончили резать билеты, и Ира пошла учить студентов тому, чему могла научить на свои четверть ******.
Суррогатная мать... Участь? Выбор? Бумажная пустышка? Дай бог ей всего самого настоящего! Кружение в темных плащах наполнило кафедру. Это кружение продолжалось и в городе, пронизывало стены старых домов и высоток обманчивым теплом, иглами кололо сердца, ножницами резало билеты для каждого призрака, для каждого человека.
Человек. Его жизнь. Его уходы и возвращения. Его осень. Правда и ложь. Какое же это кружение! Кружение в темных плащах…
2010
