торька у тори не простотак *ушел*.
он на себя забрал.
Так это я виновата, что он умер? ***ть...я не просила, я не хотела, я хотела, чтоб он со мной оставался, потому что без него мне невыносимо, пусто, тяжко. Я передать не могу, что я чувствую, потеряв его, меня это никогда, наверное, не отпустит.
Так нету того. **** тут уже сделаешь?
Ты не понимаешь.
Как я могу перестать горевать?! И – да, я знаю, что он был кот, а не человек, и за котом так горевать неправильно – в то время, когда умирают люди, но что мне до этих людей, я их не знаю, а кота я знала много лет, и много лет любила его и дорожила им, потому что лишь он один любил меня! Как я могу думать о том, что горевать за котом смешно и глупо, пусть смеётся тот, кому это смешно, а я никак не могу забыть чёрные шелковистые лапки и янтарные глаза на абсолютно чёрной бархатной мордочке, иногда взирающие на всех со снисходительной мудростью высшего разума, как я могу не горевать?! Шестнадцать лет он был мои другом и братом, той самой живой душой рядом, самым близким существом. И то, что он при этом был котом, не делает моё горе меньше, как этого можно не понимать, я не знаю, но мне плевать на тех, кто не понимает. Это моя жизнь, и это моё горе, и никто не знает, что я чувствую.
