С моей разрубленной ладони стекает кровь в песок.
Что, ж, допивай меня скорее, еще остался сок,
Пока и пуля не отлита, и не совсем остыла месть -
Всю карту мира по ладони сумей прочесть.
Погасли свечи, Маргарита опять сидит одна,
Мужик убит метеоритом, и ни покрышки ему, ни дна.
Ни струн, ни весел с парусами, ни капли в рот.
И до Ирландии бедняга не доплывет.
На белой плоскости ладони разрублен узел лет.
Ни линий жизни, ни печали давно в помине нет.
Сплошное недоразуменье, и стылых капель звон -
В Макондо снова наводненье со всех сторон.
Пиши, пока хватает слова, потом бумажных птиц
Пускай с балкона чередою пустых страниц.
"Люблю..." - но адресат неведом, он вышел весь,
Чтоб со своим уставом в келью твою - не лезть.
Уходящему в снег, уводящему в ночь, улыбнувшемуся печально
Не поднявшему век, унесенному прочь, позабытому изначально –
Расскажи о себе, нарисуй на стене, покажи цитадель на карте
Отраженьем в воде, откровеньем во сне, босиком по сугробам в марте.
И свинцовою пулей, и сталью ножа, и серебряной ложкой в кармане
Растревожен твой улей, смеется душа, и танцует, пока не устанет
Подхватив на лету, обойдя патрули, поднимаясь все выше и выше
Не заметив черту, ты уходишь с земли, задевая плечами за крыши...
Улетают стихи, улетают...
С ними часть отболевшей души.
Оседают стихи, нежно тают,
В чьих-то душах и в звёздной тиши...
Кто-то скажет: «Пустое томление!»
Кто-то мир вдруг откроет иной,
А кому-то придёт исцеление,
Долгожданный душевный покой.
Улетают стихи, улетают...
С ними часть отболевшей души.
Оседают стихи, нежно тают,
В чьих-то душах и в звёздной тиши...
Почему мы не встретились раньше, Бог?
В этой повести оба героя слишком
отморожены, ранены, в полный рост
на асфальте очерчены, словно вышли
сроки годности, этика и контроль,
словно жать до упора - единство целей.
Я такого искала за годом год,
он в такую, возможно, уже не верил.
Почему мы не встретились раньше, Бог?
Сто историй назад, сто причин фальшивых.
Не иначе как Фюрером звать его
и самой откликаться на фрау Гитлер -
это сносит к чертям болевой порог,
так держи над моей головой ладони,
а иначе я плачем своим о нем
захлебнусь, словно кровью идущей горлом...
Почему мы не встретились раньше, Бог?
Ты меня разлукой назови
Или болью, если станет легче,
Ангелом исчезнувшей любви,
Ветром, обнимающим за плечи,
Облаком, уставшим без дождя,
Радугой, во тьме ночи пропавшей.
Взглядом, что бросают уходя…
Назови звездой давно погасшей,
Назови пустым – я буду пуст,
Назови живым – воскресну снова.
Я твоей души больная грусть,
Ты для мира моего основа.
Назови началом и концом,
Тьмой обмана или светом истин.
Назови любви своей венцом,
Сотканным из снов опавших листьев.
Назови проклятием своим
Иль отрадой для души уставшей.
Я родной, оставшийся чужим,
Я чужой, родным так и не ставший.
Фразу "надежда умирает последней" я всегда представляла в жанре экшн:
ходит она, чумазая, в бронежилете, среди развалин, в руках помповое ружье, кругом останки замученных чувств,
поваленные деревья, пепелище.
И бормочет себе под нос:
- Пипец. Хотелось бы уже, конечно, и застрелиться, но вынуждают ******и. Надо жить.)))
Карта царапин на влажной твоей спине,
Словно Розеттский камень, резьба по времени...
Я никогда не скажу тебе так вот - наедине -
"Мне без тебя...", просто я из другого племени.
Мария Хамзина
_________________________________________
выжми сожми чтоб хрустнули позвонки
мы до утра безнаказанны не в чем каяться
эта горячка - ставка второй щеки
[мне показалось?] апрель выпускает аиста
пальцев фламенко танцы растут в цене
каждое па под лопаткой аукнет вспомнится
и по пробору по седине извне
я приближаюсь висок оплавляя скромница
такты тактильной нежности vis-a-vis
биться навстречу сходиться волной и пристанью
я не из тех кто молится о любви
в час когда тьма с потолка наблюдает пристально
я никогда ни словом ни жестом ни
взглядом вот только не надо чужими клеймами
"мне без тебя" на сотнях пустых страниц
просто твоя но совсем из другого племени
Их судьба развела, как разводят мосты в Ленинграде.
Две души разлетелись на части, болели фантомы.
Она слёзы лила на стихи в необъятной тетради.
Он лечил своё сердце, не раз возвращаясь из комы…
Пил таблетки горстями, но сердце всё ныло и ныло,
И с работы домой приходил он теперь с неохотой.
Жизнь?!- она продолжалась, но стала бесцветно-унылой
И похожей на сон, страшный сон, где есть он и болото…
Она плакала ночью, стараясь забыть все объятья,
Все слова и мечты, что они подарили друг другу.
Как изменчива всё-таки птица по имени Счастье,
Счастье было вчера, а сегодня в груди только мука…
Он скучал. Не звонил. С телефоном в руке засыпая,
Слушал песни часами, лишь те, что она так любила.
И скрывал свои слёзы, судьбу - горемыку ругая,
Что проклятое сердце…оно каждый вечер так ныло…
А она поклялась – больше в душу свою не пропустит
Никого из мужчин, будь он ангелом, богом иль чёртом.
Ни слезинки она не прольёт – нет печалям и грусти!
А с судьбою, что их развела,- у неё свои счёты…
Так года пролетели. Он был не один – с нелюбимой.
Она тоже была не одна, что же в этом такого?
Ни слезинки с тех пор – ведь она стала женщиной сильной,
Лишь сгорала душа по ночам её снова и снова…
Ну а он поседел. И морщинки у глаз стали глубже.
Реже слушает песни…ну те, что она так любила…
До сих пор хочет ей позвонить и сказать в трубку: «Ну же!
Расскажи, как живёшь и признайся: меня не забыла?»
Годы? Годы летят. Его сердце с тех пор тихо стонет.
И врачи ведь бессильны – ну что сможет тут медицина?
Если он много лет, как в болоте, безропотно тонет,
Ведь вся жизнь без неё – это жизнь на замедленной мине…
Их судьба развела, как разводят мосты в Ленинграде.
А ведь всё получиться могло абсолютно иначе.
Сколько строк, полных боли, она написала в тетради!
Эта женщина, что поклялась: никогда не заплачу…
