www ... проза ...

[Август]

Арслонтандиливкак и...

Моральные и не очень сказки.
(серия бестолкового бреда, претендующего на сагу или даже на эпос. Претендующего, правда, на это звание в кругах людей, которые не совсем себе представляют, что такое эпос или сага )

Арслонтандиливкак и педагогика

Арслонтандиливкак мирно сидел и читал учебник по сопромату. В дверь вошел папа с прутиком в одной руке и веником в другой.
- Бить будете, папаша? – учтиво спросил Арслонтандиливкак.
- эээ. Почему ж бить-то сразу? – смешался папа.
- Воспитывать. Какое ж воспитание без розог? – пояснил Арслонтандиливкак.
- Сынок! Я хочу тебе что-то рассказать. Показать наглядно. – торжественно сказал папа и протянул сыну прутик. – Сломай этот прутик.
Арслонтандиливкак понял, что разговор предстоит долгий и отложил книжку.
- Зачем? – спросил он.
- Ну.. Просто. Сломай и увидишь. – настаивал на своем отец.
- Я не буду ломать что-то просто так. – отказался Арслонтандиливкак. – Объясни сначала.
- Ты можешь сломать этот прутик или нет? – начал терять терпение отец.
- Не могу! Бессмысленный деструктив – не мой метод. Это мои принципы. – твердо сказал Арслонтандиливкак. – Я не ломаю деревьев, мебель, людей и прутики просто так. Я даже развлечения ради не ломаю ничего. Не буду я ломать твой прутик. Разве я не прав?
- Прав...- скуксился папа. – О! Я придумал! Отнесись к этому как к созиданию! Из одного прутика ты создаешь два. По-моему это прекрасно. Так сможешь?
- хмм.. – задумался Арслонтандиливкак. – Вряд ли. Нет смысла в приумножении бессмысленных вещей. Прутиком, допустим, можно меня высечь. А двумя его обломками – вряд ли. Что с ними потом делать?
- Ну. Я не знаю.. – занервничал папа. – А если я тебе скажу, что этот прутик – наглядное пособие? И что свое предназначение он выполнит только если он будет сломан? Тогда как?
- Не выйдет. – скорбно развел руками Арслонтандиливкак. – У меня нет уверенности, что это необходимое мне знание. А без твердой уверенности в необходимости, я не буду ничего ломать.
- Что ж ты за ребенок, а... – раздраженно сказал папа. – А если я настаиваю?! Послушание входит в список твоих принципов? А?
- А. Ну если так – давай. – пожал плечами Арслонтандиливкак и переломил прутик.
- Молодец! – расцвел папа и продолжил урок. – Правда это было легко?
- Ты издеваешься? – страдая воскликнул Арслонтандиливкак. – Ты только что заставил меня совершить акт бессмысленного вандализма, заставил переступить через свои принципы... Ты практически заставил меня переломить самого себя, а не прутик! И ты спрашиваешь – было ли мне легко?
- Твою мать! – выругался папа. – Физически это было легко?
- Мою мать? – переспросил Арслонтандиливкак.
- Прутик сломать было легко? Физически? – стиснув зубы уточнил отец.
- Да. Для этого не нужно упорно тренироваться. – согласился Арслонтандиливкак.
- А теперь попробуй сломать веник! – продолжил воспитание отец.
- Ты хочешь воспитать из меня нерадивого дворника? - глядя в упор спросил Арслонтандиливкак. – Того что намеренно портит инвентарь?
- Попробуй, я сказал! – крикнул отец.
- Я расту в обстановке постоянного прессинга. – резюмировал Арслонтандиливкак. – И пробовать не буду.
- Почему?! Я говорю – попробуй!! – страшно закричал отец.
- Я вчера пробовал! Не ломается он! – тоже повысил голос Арслонтандиливкак.
- Не ори на отца! – закричал отец.
- Веники ломать – это расточительство! – ответил сын. – К тому же он не ломается все равно!
- Попробуй! – зашипел отец.
- Я не смогу! У меня питание ни к черту! И постоянный прессинг! Мне не до культуризма! Потому я и не могу сломать этот чертов веник! К тому же у меня Принципы!
- Я накажу тебя! Попробуй!
- Дай сюда! – Арслонтандиливкак отобрал у отца веник и попытался сломать его об колено. – Убедился? Не могу я!
- Вооот! – удовлетворенно сказал отец. – Потому что в венике все прутики вместе! Так вот! Пока вы, дети, по-одиночке любой вас может сломать! А если вы держитесь вместе – вас не сломают!
- Замечательно! – хмыкнул Арслонтандиливкак. – Ловкий педагогический прием.
- А то! – гордо сказал папа.
- Скажи мне, родитель..- вкрадчиво спросил Арслонтандиливкак – А с кем мне, единственному ребенку, надо держаться вместе и не ссориться? Эта замечательная наглядность, вроде как, предназначена для случаев, когда у отца было два и больше сыновей. И те постоянно ссорятся. Мне это зачем?
- На будущее! – сказал папа – Ну... Можно рассматривать еще семью. Пока ты, я и мама дружны – нас не сломать. Вот так, например.
- У тебя есть еще один прутик? – спросил Арслонтандиливкак.
- Зачем? – не понял папа.
- Мама в дверь стучится уже минут десять. А ты звонок не починил. И ключ из замка не вытащил. Она домой попасть, наверняка, не может. Думаю, тебе очень пригодилась бы наглядность, чтоб объяснить ей о необходимости дружбы в семье.
- Ох ёёё. – забеспокоился папа. – Ты слышал и не сказал?
- Это педагогический прием. – хихикнул Арслонтандиливкак. – Теперь ты понимаешь как важно правильно выбрать целевую аудиторию?


Пучок моралей:
1. Хочешь чтоб твои дети дружили между собой - роди хотя бы двоих.
2. Пришла жена - отворяй ворота.
3. Воспитывай ребенка до того как он начнет учить сопромат.
4. Не ори на ребенка, даже когда рассказываешь ему о добром.
5. Прежде чем воспитывать кого-то вообще - почини этот чертов звонок!
6. Кто к нам с веником придет - тот у нас и подметет.
7. Нерадивые дворники взрослеют быстро.
8. Хитрые дети могут заблаговременно подпилить веник.
9. Стальной прутик можно использовать при рассказе о том как важно воспитать в себе Лидера.
10. Легкогнущуюся проволку можно использовать при рассказе о трудной судьбе менеджера среднего звена.
11. С помощью ремня очень легко объяснить ребенку как можно носить брюки на 2-3 размера больше и не терять их.
12. Пойду покурю.

Посилання видалено ...

 

[Август]

Арслонтандиливкак и...

Моральные и не очень сказки.
(серия бестолкового бреда, претендующего на сагу или даже на эпос. Претендующего, правда, на это звание в кругах людей, которые не совсем себе представляют, что такое эпос или сага )

Арслонтандиливкак и сложная реальность

- Что здесь происходит!! Сейчас всем отломаю ноги и буду ими же всех бить по заднице!! – страшно закричал папа Арслонтандиливкака. – Беги Арс!!!
Папа Арслонтандиливкака вообще-то был мирным как атом в каждом доме. Но в этот раз почему-то разволновался, увидев как окровавленный сосед кричит на его сына. Арслонтандиливкак не пытался убежать от окровавленного ужаса, а спокойно слушал как тот кричит:
- Кто? Кто я, спрашиваю, мне теперь вставит окна и вылечит руку?!
- А я причем? – возразил Арслонтандиливкак. – Вы сами стреляли по своим окнам и в свою руку. Может вы не хотите вечером мыть посуду дома? Или завтра на работу идти? Вы дезертир-самострел может быть?
- Что тут происходит? – хотел спросить папа Арслонтандиливкака, но почему-то спросил по другому. А именно:
- Отстань от него, придурок!
- Нет покоя от неадекватных родителей. – вздохнул сосед. – Вы отец ему?
- Да. – кивнул папа и наконец спросил. – Что тут происходит?
- Вот. Простреленная в трех местах рука. Болит очень сильно. И стекла прострелены. Тоже болит очень сильно, но уже душа. – объяснил сосед. – Потрудитесь оплатить. Это все ваш сын.
- Арс? – укоризненно спросил папа.
- П? – ответил Арслонтандиливкак. – Он сам все это прострелил. Из моего пистолета.
- Из чего? – не понял папа. – Откуда у тебя пистолет?
- Из дерева вырезал. – ответил Арслонтандиливкак и показал какую-то деревяшку. – Поиграть чтобы. А этот взял и давай стрелять. Себе в руку и в стекла свои. А мы за него плати.
- Как вы могли? – возмутился папа. – Это же деревяный пистолет. Он же не стреляет.
- Как это не стреляет? – возмутились вслух сосед и Арслонтандиливкак. – Еще как стреляет.
Он вскинул деревяшку, прицелился в банку из под краски, установленную на столбе метрах в десяти. Папа сделал умильное лицо, на котором ярким неоном было написано «Дети, дети...».
- Бздыжшь!! – сказал Арслонтандиливкак.
Грохнул выстрел. Банка свалилась со столба, а с папы с грохотом упало умильное лицо, оголив лицо на котором не менее ярким неоном было написано «НИФИГА СЕБЕ!!».
- Ай! – крикнуло новое папино лицо. – А ну-ка дай сюда ПИСТОЛЕТ!!
- На. – пожал плечами Арслонтандиливкак. – Я себе другой вырежу.
- Это же просто деревяшка! – забормотал папа осматривая оружие. – В ней даже дырки нет. Ствола в смысле. И обоймы тоже.
- Вот-вот. – закивал сосед. – Я тоже так начинал. Вышел, а они из деревяшки стреляют. Я взял посмотреть... А оно как БАБАХНЕТ! Вы попробуйте, попробуйте.
Папа медленно поднял пистолет, нажал на гвоздик, обозначающий курок, и зажмурился. Деревяшка не стреляла как и положено всем мирным деревяным предметам.
- Надо Бздыжшь!! сказать. – сказал Арслонтандиливкак.
- Да, да, да. – закивал сосед. – Иначе не стрельнет.
- Бздыжшь! – сказал папа.
- БАБАХ! – грохнул пистолет и ударил по папиной руке отдачей.
- Но так же не бывает... – удивился папа. – Это же просто деревяшка.
Папа, поднес пистолет к глазам, пытаясь усмотреть ствол и прочие радости табельного оружия.
- Вот сейчас если вы скажете Бздыжшь!!, ваше здоровье будет безнадежно подорвано. – сказал сосед и помахал простреленной рукой.
- Бред. – сказал папа. – Пистолет не может так стрелять. В нем должен быть патрон. Это капсюль в гильзе, порох, пуля. По капсюлю бьет боек, в нем гремучая ртуть, бертолетовая соль и аммоний, за счет этого воспламеняется порох, пороховые газы вытелкивают пулю и только тогда пуля вылетает из ствола. А тут даже ствола нету. А оно все равно стреляет.
Папа вскинул пистолет, тщательно прицелился в лежащую на земле банку и сказал:
- Бздыжщь!
Пистолет молчал.
- Бздыжшь!! – чуть громче сказал папа.
Пистолет все равно молчал.
- Бздыжшь, твою мать! – закричал папа громко.
- Бесполезно. – убитым голосом сказал Арслонтандиливкак. – Незачем материться. Не будет он стрелять больше.
- Почему? – удивился папа в один голос с соседом.
- Потому что это просто деревяшка, а не пистолет! – заплакал Арслонтандиливкак. – Он стрелял, пока я думал, что это пистолет. А теперь ты объяснил, что пистолет – это не так просто. И все! Теперь мне надо вырезать из дерева ствол, боек, гильзу, капсюль... А как я тебе выреху порох? А? Все испортил! Вот вечно ты все портишь...
И побежал домой. Жаловаться маме.
- Мдаа. Неудобно получилось. – сказал папа и выбросил деревяшку. – Зато теперь безопасно. Хорошо еще, что не гаубицу вырезал.
- А со мной? Со мной, уважаемый, что будем делать? – спросил сосед безо всякой надежды в голосе. – Я, между прочим, пострадал. Рука... Стекла... Кто будет платить.
- Сам заплатишь. – жестко сказал папа. – Мог бы объяснить все детям, а не вести себя как ребенок. Впал в детство – плати.
- Я в милицию пойду. – неубедительно пригрозил сосед.
- Пистолет им покажи. – засмеялся папа. – И что сам себя прострелил – тоже скажи.
- Зато я не ломал детские игрушки! Понял? – злобно сказал сосед и пошел домой.

Пучок моралей:
Любая сказка – не ложь, пока не известно, что это всего лишь сказка.
Не лишай ребенка сказки, а то придешь домой, а там тебя ужина лишат за подлость такую.
Есть вещи опаснее спичек в детских руках.
Впал в детство – будь осторожен с оружием.
Один раз прострелился – поверь сразу. Нафиг еще два раза стрелять?
Резьба по дереву при должной фантазии – не только Буратино и деревяные ложки, но и стратегический потенциал.
И простые и сложные устройства работают. Просто сложные трудней изготовить.
Надо было сразу в морду за то что орут на ребенка.
Надо было сразу в табло, когда назвали придурком.
Никто никому платить не будет.
Пойду к стоматологу.
Если не вернусь – считайте меня невернувшимся.
А нет.
Если не вернусь – считайте меня археологом.
Кто сказал, что археологом – менее почетно чем коммунистом?
Фрум, ты опоздаешь!!!

Посилання видалено ...

 

[Август]

Награда
- Король сказал, что двери его сокровищницы открыты передо мной! – буркнул рыцарь.
- Они и открыты, - миролюбиво откликнулся кладовщик. – Прямо перед твоим носом.
- Тогда дай мне войти.
Кладовщик не сошел с порога.
Рыцарь нахмурился:
- Ты не выполнишь приказ короля?
Кладовщик покачал головой:
- Если ты войдешь, двери сокровищницы будут открыты не перед, а за тобой. Вот это – уже серьезное нарушение приказа.
- Для чего мне распахнутые двери, если я не могу пройти внутрь? – вспылил рыцарь.
- Понятия не имею. Строить догадки о королевских намерениях не в моих привычках.
- Король хотел, чтобы я сам выбрал себе в сокровищнице награду!
- Он именно так и сказал?
- Нет, - признался рыцарь. – Он произнес: «В награду за то, что ты поразил дракона, двери моей сокровищницы открыты перед тобой!»
- Угу, - кивнул кладовщик. – Я так и думал.
Рыцарь взялся за меч.
- Я при исполнении, - напомнил кладовщик. – Не советую.
Насупившись, рыцарь произнес:
- Ладно. Я скоро вернусь.
Он развернулся и зашагал прочь.
- Как только ты появишься тут, двери тотчас же перед тобой откроются! – заверил кладовщик рыцарскую спину и сомкнул створки.
Через полчаса у входа в сокровищницу загрохотала железная перчатка.
Кладовщик выглянул:
- Быстро ты.
- Пропускай! – бросил ему рыцарь брюзгливо.
Кладовщик поднял брови:
- Король сказал еще что-нибудь?
- Нет, - ответил рыцарь. – Он не сказал. Король написал.
Рыцарь протянул кладовщику свиток, тот развернул его и медленно, по складам, прочел: «Подателю сего, рыцарю, поразившему дракона, разрешено войти в королевскую сокровищницу и взять там то, что рыцарь сочтет достойной для себя наградой».
- А потом ты положишь то, что взял, на место? – поинтересовался кладовщик.
- Читай дальше, - скомандовал рыцарь.
Кладовщик отмотал от свитка еще немного и продолжил: «Взятое рыцарь волен вынести из сокровищницы и использовать по своему разумению, для своего блага и без всяких ограничений. Подпись – Король».
- Какой король имеется в виду? – уточнил кладовщик.
Рыцарь ткнул в самый конец свитка – там стояла приписка: «Нашего королевства». Под текстом красовались три печати – чернильная, из воска и из красного сургуча.
- Все верно, - с сожалением согласился кладовщик. – Что ж, выбирай.
Рыцарь ступил через порог, повел носом и прошелся вдоль полок.
- Я возьму это, - сказал он, ткнув пальцем в ближайшую драгоценность.
- Ты уверен? – кладовщик всем своим видом советовал рыцарю отказаться от замысла.
- Абсолютно.
Кладовщик что-то нацарапал на бумажном листе.
- И еще это, - рыцарь, надувая щеки и натужно краснея, снял с верхней полки огромный ларец.
Кладовщик сокрушенно добавил каракулей.
- Какая нужда записывать? – с подозрением спросил рыцарь.
- Для порядка.
- Король увидит список?
- Не исключено. Если его величество вдруг пожелает узнать, какую награду ты выбрал, я буду готов к отчету.
- Ладно, пусть будет так, - рыцарь потер ладони. – Тогда еще это, и это, и вон то.
- Не многовато ли? – со значением в голосе заметил кладовщик.
- В самый раз. Тем более, что я не закончил.
- Думаю, будет лучше, если я сейчас же сообщу королю, что тут делается, - тоскливо вздохнул кладовщик.
Рыцарь небрежно вынул из-за пазухи клочок пергамента и предъявил его кладовщику. На пергаменте значилось: «Рыцарю – не мешать!» Внизу, как положено, вилась подпись «Король. Нашего королевства.», и виднелись три печати.
Пыхтя, рыцарь выволок из угла туго набитый объемистый мешок.
- Ми-шок, - произнес вслух кладовщик, ожесточенно карябая пером, и добавил: - Сколько добра уходит!
- У кого уходит, а кому добавляется, - процедил рыцарь, шатаясь под тяжестью толстенного рулона.
- Зачем тебе ковер? – возмутился кладовщик.
- В дополнение к гобеленам! – отрезал рыцарь и полез за гобеленами.
Кладовщик перевернул свой листок на другую сторону.
- А это что? – полюбопытствовал рыцарь, разглядывая массивную кованую конструкцию непонятного назначения.
- Не знаю, - пожал плечами кладовщик. – Раз находится здесь, наверное, что-то ценное.
- Беру, - решил рыцарь.
Кладовщик вывел в реестре: «Жулезяка тижолая – 1 шту.», - и шмыгнул носом.
- Ну, теперь вон тот сундук, два ящика и короб со шкатулками. Пожалуй, все, - рыцарь вытер пот со лба. – Ах, да! Еще тележку!
Кладовщик встрепенулся:
- В приказе было написано «вынести». Все, что не сможешь унести, останется здесь!
Рыцарь пошарил за пазухой. На очередном куске пергамента имелось короткое разрешение «Пусть вывозит!», заверенное королевской подписью и тремя печатями.
Взвалив на тележку свою награду и перевязав ее веревками, чтобы куча не рассыпалась, рыцарь попробовал сдвинуть тележку с места. У него ничего не вышло.
- Помогай! – пропыхтел он утомленно.
- И не подумаю! – мотнул головой кладовщик. – Об этом речи не было.
Рыцарь полез за пазуху. Кладовщик вздохнул и налег на тележку. Колеса страдальчески скрипнули.
Они с трудом выпихнули поклажу через двери.
- Дальше на меня не рассчитывай! – злорадно заявил кладовщик. – Мое место в сокровищнице!
- А ты мне больше и не нужен.
Рыцарь свистнул.
Пол и стены затряслись, и в галерею ступил дракон.
- Тащи! – крикнул рыцарь и бросил дракону конец каната, привязанного к тележке.
- Ну, ты даешь! – хмыкнул дракон, обозрев гору ценностей.
Кладовщик раскрыл рот и сполз спиной по стенке.
- Представляешь? – дракон подмигнул кладовщику и кивнул на рыцаря. – Этот прохиндей собрал уже четырех принцесс! Каре!
Рыцарь пожал плечами.
- Ты же утверждал, что поразил дракона! – в отчаянии крикнул ему кладовщик.
- Конечно, поразил! – подтвердил дракон, впрягаясь в тележку. – Этот рыцарь и теперь продолжает меня поражать.

(c) Zh_an

 

[Август]

Странности


Иван Сергеевич во сне видел какие-то странные вещи.

То это был чайник без носика, то это был кентавр без попоны.

А то вдруг и «Виртуозы Москвы», наигрывающие «Голуби летят над нашей зоной» и поющие хором этот плевок в сословие песен.

Фрейд однажды приснился и тот махнул рукой и сказал «Чего-то тебе дурь всякая снится. Нет чтоб бананы снились. Или огурцы. Или бабы голые. А у тебя дурь. Необъяснимая причем». А потом козлом заблеял и принялся сам себя в домино забивать.

А Ивану Сергеевичу еженощно продолжали сниться странные сны.

То вдруг земля окрашивалась в белый цвет и ее лизали олени, думая что это проступает соль земли. То какая-то неизвестная женщина, с виду бухгалтер, пальцем грозила Ивану Сергеевичу и кричала «Досмотришься ты у меня щас. Досмотришься.. Довыпячиваешь зенки». Странно было Ивану Сергеевичу: выглядит бухгалтером – калькулятор под мышкой и на повязке «главбух» написано, а слог простецкий такой. То ли фирма мелкая, то ли зарплата маленькая.

То вдруг во сне приходил Менделеев и внимательно смотрел на Ивана Сергеевича, пытаясь запомнить. Неловко было Ивану Сергеевичу – Менделееву-то надо во сне чего-нибудь новое видеть и это запоминать, а он время так бездарно тратит. Хотя, конечно, и приятно было. Но странно до остолбенения.

И сны никогда не повторялись.

Ни разу Иван Сергеевич не видел повторно огненно-красного хомяка, проклинающего Фому Аквинского за вычурность стиля.
Ни разу не повторилась Любовь Орлова, с диким смехом, свистом и притопами читающая книжку Оксаны Робски под музыку Дунаевского.

Не было двух Архимедов, орущих из ванной «Что такое штаны и почему они равны?».

Не было двух пар рождественских зайчиков в косоворотках, танцующих страстное танго под надписью «Выйдите все вон, сволочи!».

После сна про гигантскую креветку с плакатом «Нифига подобного! Йа – Богиня!», Иван Сергеевич решил не спать более по ночам, а смотреть телевизор и читать газеты.

И в первую же ночь понял, что сны его не так уж и странны. Тогда он зевнул и отправился спать.

И снилось ему как дворничиха Степанида на чистейшем французском языке обзывает бомжа клошаром. И было ему хорошо

frumich.livejournal.com

 

[Август]

сказка про новогоднюю сказку...

Мне в детстве очень нравилось, как начинается сказка про Чебурашку. Просто, очень нравилось!!! Там было так – жил был крокодил по имени Гена, и работал он в зоопарке, крокодилом. Я думал, как смешно написал писатель!!! Надо же, крокодил, работает крокодилом! Умора, каламбур… А сейчас думаю, это как же так все в жизни устроено, что такая правильная вещь кажется каламбуром! Ведь так и должно быть!!! Смотрите – жил был композитор, и работал он композитором! Смешно? Жил был учитель, и работал он учителем! Как вам такой вариант?! Или к примеру, жил был часовщик, и работал он часовщиком… Вся фигня в том, что по жизни то обычно вот так – жил был музыкант, и работал он кочегаром. Или вот так жил был следователь уголовного розыска и работал он поэтом… И все вот в таком духе. И ведь не смешно! Не каламбур… жизнь просто…

Короче, жил был БухгалтерскийОтчет и работал он НовогоднейСказкой. Уставал очень. График, казалось бы, не сложный – один раз в году придуматься и один раз в году исполниться. Легкий график! Не для БухгалтерскогоОтчета. Безумное время уходило на согласования. Целый год сказка придумывалась, перепридумывалась, утрясалась, реструктурировалась, уточнялась и к концу года, когда она наконец была готова, на сбычу времени не оставалось. Нет, он конечно ее сбывал!!! Но приходилось попотеть… И ему и заказчику – а кто обещал, что будет легко?! Мечту надо заслужить!!! Надо ночей не спать, работать, не покладая рук засучив рукава по самое не хочу…

Надо сказать, что клиенты БухгалтерскомуОтчету попадались неблагодарные. Пашешь для них, пашешь, а от них хоть бы радость какая. Устало сидят за новогодним столом, водку пьют, и беседуют между собой – тяжелый год выдался. Грех жаловаться – многое удалось. Только вот устал как собака, хочется отдохнуть… И БухгалтерскийОтчет тут же принимается за работу!!! Собирает информацию об отелях, ценах, источниках дохода… Планирует, согласовывает, утрясает графики, сверяет курсы валют… И отпуск получается!!! Серьезный такой отпуск! Настоящий… Дети веселятся, супруга впечатления переваривать не успевает и все в один голос – просто сказка!!! Да, уж… сказка, - мрачно повторяет глава семьи…

И на следующий год опять никакой благодарности…

Конечно, Отчет побрасывал клиентам идеи. Положено! Так написано в должностной инструкции НовогоднейСказки. Хорошо ему удавались замена машины, ремонт, новая мебель и обмен жилья… Но клиентского воображения хватало обычно на год. И снова-здорово – отдохнуть… Скучные люди, эти клиенты, безрадостные!!!

Однажды, было это где-то в середине декабря, к Отчету подошла молодая девушка.
- здравствуйте, - сказала она, - я к Вам… на практику…
- только этого мне не хватало, - устало буркнул Отчет…- ну и что ж тебе такое поручить то?!
- а ничего не надо поручать! у меня уже есть задание на практику… я Ваша НовогодняяСказка… - и девушка смущенно улыбнулась…
- угу… - растерялся Отчет…

Помолчали…
- и что я должен делать?
- да Вы ничего не должны делать, я все сама… Вы просто помечтайте! чего бы Вы хотели в Новом Году?!
- устал как собака, - начал тупить Отчет, - отдохнуть бы…

Помолчали…
- у меня перерыв обеденный, пойдемте кофе пить…

Зашли в кафешку, взяли кофе, булочек и мороженного… Мороженного Отчет обычно не брал, но… Захотелось…

- а кроме отпуска что-нибудь? – молодая, в бой рвется, хочется горы свернуть, если мечту, так чтобы ого-го!!!
- зубы надо вылечить, - сказал Отчет, - левая нижняя семерка совсем развалилась, и коронка на верхней левой четверке дышит… если запустить, потом дорого обойдется…
- скажите, а Вам сны снятся?
- бывает…
- и что?
- все время снится, что я экзамен сдаю по немецкому языку. комиссия сидит, директриса красивая, строгая, в очках… а я кроме хенде хох ничего не помню… стою, краснею, как будто у меня ширинка расстегнута… стыднааа…
- а на самом деле как сдали?
- в школе то? я английский учил…

Помолчали...
- а играть во что любили в детстве?
- не помню… давно было… я, помню, рыбка у меня была… золотая!
- желания исполняла?
- дурочка… обыкновенная золотая рыбка. у меня аквариум был круглый, на письменном столе стоял, и она плавала в нем. вечером сидишь, уроки делаешь, темно, лампа светит и кажется что аквариум светится изнутри. золотая рыбка подплывает к стенке, и смотрит, как я уроки делаю… а я задумаюсь бывало, и тоже на нее смотрю… долго…
- и о чем думали?
- о разном… а может ты кого-нибудь другого осчастливишь?
- мне Вас поручили, скажут не справилась…
- а давай, ты сама сочинишь чего-нибудь, а я отзыв напишу, что все хорошо и даже сказочно, - вообще то для Отчета это не характерное предложение. Он любит, чтобы все было «как положено».
- неее… ну, что Вы?! мне самой интересно…
- ну, пойми, некогда мне тут с тобой!!! ты знаешь сколько у меня работы?! у меня заказ горит, банкир себе яхту наворочненную заказал, чтобы как у принца Монако! а у него налоговая проверка чего-то наковыряла… сейчас надо вариант искать, чтобы яхта была… думаю, организовать ему прокурорское преследование, он будет здесь продавать все активы, чтобы сбежать, а с ним яхтой рассчитаются… но это ж все организовать надо!!!
- это сказка такая будет?
- а что тебе не нравится? заказал яхту, будет яхта… мечта же! мечты, они же должны сбываться…
- мечты должны радость приносить!!!
- ты поучи меня, поучи… я на этой работе собаку съел!
- вкусно?
- так… девушка, идите ка Вы знаете куда... тоже мне…

Отчет рассчитался за кофе и мороженное и ушел…

И жизнь пошла своим чередом, работа, дом, работа… Карусель… Банкирская сказка рассказывалась трудно, все время балансируя между боевиком и драмой. Но ведь рассказалась! А как же? А на счет благодарности… люди, есть люди… Не за спасибо работаем! «…наша служба и опасна и трудна…»

Отчет пришел домой, замерзший, уставший, разулся, прошел на кухню, включил чайник, налил себе рому и двинулся в комнату. Первое, что он увидел, войдя – включенная лампа на письменном столе. Она светилась в темноте и освещала большой круглый аквариум с огромной золотой рыбкой. Отчет подошел к столу, сел, отхлебнул из стакана… рыбка смотрела на него из освещенного аквариума, шевелила губами, и, казалось, сама светилась… они смотрели друг на друга какое то время, потом Отчет достал из ящика лист бумаги, ручку и начал писать

«заявление… в связи с переходом на другую работу, прошу…»


© Игорь Бакин aka great_snake

 

[Август]

Я сейчас умру ...

Я сейчас умру.
Совсем скоро. Я умру, потому, что меня убьют.
И мне ничего не поможет, даже если я буду кричать, плакать, биться. Впрочем, биться я могу только о бедра стоящих рядом, таких же, как я, смиренно ждущих своей смерти.
Мы - рыжие и кто-то там наверху решил, что нам не жить.

Ну почему? Люди! Кто дал вам право решать, кому жить, а кому нет?
Вы всегда делили всех на хороших и плохих, молодых и старых, по цвету кожи, по национальности, по генетике.
Вот и сейчас - чем мы вам не угодили? Неужели история вас ничему не научила?
Мои товарищи по несчастью молчат, внешне они спокойны и даже безразличны, но я ощущаю своей кожей влажность их тел, они потеют. Как бы они не изображали равнодушие, они боятся так же, как и я.
О чем они думают? Не знаю.

А вот я вижу перед глазами детство, раннее детство.
Весенний ветерок треплет мамину прическу, а она что-то шепчет мне и моим братьям и сестрам. У нас большая семья.
И самая лучшая мама на свете. От нее так приятно пахнет чем-то приторно - сладковатым, так, что кружится голова.
Мы живем за городом недалеко от моря. Здесь так красиво, щебечут птицы, воздух свеж. От этого воздуха щеки у меня пухлые, круглые, румяные - это очень нравится маме.
Я расту, я уже не маленький, моя кожа красиво загорает под жаркими солнечными лучами. Мама боится, что я получу ожог и прикрывает меня от полуденного солнца.
Но мне оно нравится - такое яркое, теплое. Я, наоборот, стараюсь подставить лицо его лучам.
Правда, потом хочется пить, и я с жадностью пью воду, которую приносит мама. Она улыбается и гордится своим сыном. Это мой мир, моя семья, моё счастье.

А потом пришла она. Та девушка.
Она пришла в самом начале сентября, когда ветер с моря теснил назад липкую духоту жары и щекотал лицо, ноздри, заставляя дышать глубже, и с каждым вдохом ощущать, что на пороге осень.
Девушка была смуглокожа и темноволоса, и изящна, как египетская статуэтка. Она остановилась прямо напротив меня и посмотрела пристально.
Она протянула свои длинные, тонкие пальцы к моей щеке и легко провела по ней, улыбаясь каким-то своим тайным мыслям.
И я пропал.
Я был готов упасть к ее ногам. Разорвать ногтями свою кожу, вытащить душу и опустить прямо в ладонь девушки.
Моя душа... Раньше я часто размышлял, какая она моя душа?
Такая же, как и у моих братьев и сестер, или нет? Я закрывал глаза и видел ее - маленький, светящийся шарик, идеальная сфера, пульсирующая в воздухе.
Крошечное, ослепительно яркое солнышко.
Но девушке моя душа была не нужна. Девушка ушла молча, не сказав мне ни слова, а я был не в силах ее остановить. И тогда я стал ждать, что она придет снова. Я знал, что она вернется.
Она действительно вернулась, но не одна.

С ней пришла целая армия, грубых, потных, жестоких людей. Они оцепили все дороги, каждый дом, они кричали гортанно и смеялись. У них были обветренные, обожженные солнцем лица и каменные сердца.
Они забрали меня, моих братьев и сестер, соседей - всех рыжих в округе.
Они отбирали молодых, здоровых, красивых.
Мама плакала, в отчаянии заламывая руки, согнувшись от горя до земли. Она цеплялась пальцами за их одежду, валялась у них в ногах, умоляя отпустить нас, или хотя бы забрать и её вместе со своими детьми. Но люди с каменными сердцами только смеялись, отпихивали её – мама им была не нужна.
Те из нас, кто помладше кричали, плакали, но их никто не слушал. Мне даже показалось, что эти люди просто нас не слышат, вообще.
Я не отводил глаз от мамы – я хотел запомнить её, пусть даже такой омертвевшей от горя, растрепанной, с дорожками слёз на щеках. Я чувствовал, что мы больше не увидимся никогда. Но я не плакал. Мужчины не плачут.

Люди с каменными сердцами загнали нас в глухие, тесные клетки, пометили нас, как животных клеймом - номером, затолкали в грузовики и увезли в какое-то страшное место, которое пахло смертью.
Нам никто ничего не объяснял, с нами даже не разговаривали. Это было похоже на дурной сон, и я все ждал, что вот- вот проснусь.

Боже! Как ужасно это ожидание.
Я не могу больше наблюдать, как они приходят и молча забирают нас туда, откуда уже никто не возвращается. Нас становится все меньше и меньше, а ничего не происходит, никто не вмешивается, как будто, так и надо.

Толчок... Какой-то невидимый механизм поднимает в воздух нашу клетку, и мы падаем, друг на друга, валимся со стонами и криками. Клетка накреняется, и мои соседи катятся по наклонной куда-то вниз.
Я пытаюсь удержаться, хватаюсь за прутья клетки, но поток тел сметает меня, и я тоже качусь куда-то. Воронка, огромная воронка в конце спуска и я лечу туда. Нет! Не надо! Пожалуйста! Я еще так молод! Я хочу жить!
Я лежу на спине в воронке, а сверху на меня надвигается пресс, огромный, блестящий. Это коне...

- Моше! Моше, где тебя черти носят! Работа встала совсем! - смуглая немолодая женщина нажала на кнопку и остановила механизм.
- Моше! Давай быстро на склад и привези еще пять ящиков апельсинов из последней партии.
Пресс зажужжал густым, низким басом и остановился. А в большой пластиковый контейнер для мусора упал оранжевый квадрат с рваными по диагонали краями - то, что минуту назад было спелым, сочным, крупным, первосортным апельсином.

А как же иначе?
Комбинат При - Мор выпускает лучший в стране апельсиновый сок.

© chajka

 

[Август]

К Р У Г О В О Р О Т

(заметки из круглосуточного магазина)

10.00 – Девушка, я вам 35 копеек должен и пива дайте дешёвого, пожалуйста. Под глазом? Да… Жену любимую разбудил неудачно. А можно открыть? А можно, я здесь выпью, дома боюсь? А вы бутылочки не принимаете?
12.00 – Здравствуйте, девушка! Я вам 35 копеек отдал? Могу ещё раз отдать, я деньги получил. Не надо? Тогда дайте ящик пива чешского, креветок королевских килограмма два, три, ну сколько не жалко, блок «Парламента»… Спасибо, сдачи не надо.
14.00 – Девушка, здравствуйте ещё раз. У вас коньячок французский есть? Дайте пару бутылок. Одноклассник в гости приехал. Вот, познакомьтесь – Марат. И ветчинки дайте, карбонат, икорки… Фруктов ещё… Ага, спасибо. И шоколадку. Это вам, девушка. А вы, кстати, вечером что делаете? Может, возьмёте подругу, посидим где-нибудь вчетвером, поужинаем, потанцуем… Жена любимая где? Да всё, надоела. Развожусь.
18.00 – Зря вы, девушка, отказались с нами поужинать. Теперь вот едем куда-то… К женщинам каким-то… Дайте две водки… Шампанского, коробку конфет… А презервативы у вас есть? Нет? Тогда и конфет не надо…
21.00 – Здрасьте… И не спрашивайте… Марат? А кто это? Одноклассник? Точно, Марат же был… Потерялся где-то… Дайте пачку «LM» и три водки. Пойду, может, вспомню… .
23.00 – Водку, пжалста… Не-е-е, вон ту, за сорок… И пачку «Явы».
1.00 – У вас «Примы» нету? А водка какая самая дешёвая?
3.00 – Девушка, можно «чекушку»… А вам ваза хрустальная случайно не нужна? А шапка меховая, женская, почти неношеная? А кроссовки вот… А я сниму! Жаль… Я б обменял, на ваш товар…
5.00 – Портвейн можно подешевле… Ничего, что я мелочью…
8.00 – Девушка, дайте баночку «Джин-тоника», са-амую маленькую… Девушка, мне 35 копеек не хватает, вот жена любимая проснётся и я вам занесу, можно? Я ж ваш постоянный клиент… Спасибо большое. А у вас закурить не будет?
10.00 – Девушка, я вам 35 копеек должен…

© Илья Криштул

 

[Август]

Р А З Г О В О Р

нашего корреспондента с писательницей Мариной Устиновной Перцовой

Корр.: - Здравствуйте, Марина Устиновна! Разрешите сразу вопрос - Вы написали около 5250 книг. Как Вам это удалось?
П.: - Я написала больше, пока не всё опубликовано. К примеру, до сих пор ждут своей очереди мои сочинения за 3 и 4 классы. Никак у меня до них не доходят руки, ведь только в прошлом году я сочинила 365 повестей и романов, которые помогают людям выжить. В этом году у меня такой же график. Вчера вот закончила очень интересный иронический детектив, хотя больше мне нравится роман за понедельник.
Корр.: - Почему детектив иронический?
П.: - Я там на 265 странице иронизирую. Ирония помогает людям выжить.
Корр.: - Скажите, где и как Вы черпаете вдохновение, находите сюжеты для своих книг?
П.: - Нигде и никак. Встаю, как и Лев Толстой, в одиннадцать утра и уже в двенадцать я за письменным столом. Лев Толстой, правда, вставал в четыре, но сути это не меняет, результат-то у нас одинаковый. Хотя вот в субботу я писала роман, чуть проспала и завязка немного не удалась, да и финал смазала – торопилась на деловую встречу. Пришлось вставить финал из романа от 8 октября, а завязку из повести за 19 мая и ничего – книжка продалась, отзывы очень хорошие. Кому-то, может, она помогла выжить.
Корр.: - У Вас очень сочные и лаконичные описания. Например, повесть за позапрошлый вторник: «Борис Львович опоздал. Он был одет в костюм, впрочем, как и всегда». Прекрасный роман за среду, 4 июля: «Нюся была одета в вязаный жакет, впрочем, как и всегда». Позавчерашняя повесть: «Шёл дождь, впрочем, как и всегда». Откуда такой стиль?
П.: - Конечно, можно было написать «Шёл сильный дождь, впрочем, как и всегда», но это уже Бунин какой-то, а у нас с ним совершенно разные читатели. Причём у меня их больше. Ведь я помогаю людям выжить.
Корр.: - А откуда прекрасное чувство юмора? Вот роман за 10 марта: «Борис Львович пошутил, впрочем, как и всегда».
П.: - Чувство юмора у меня от мужа. Он очень весёлый человек был.
Корр.: - Кто Ваш муж?
П.: - Просто муж. И первый читатель всех моих книг. Сейчас он в психбольнице.
Корр.: - В романе от 28 июля Вы очень нежно описываете кошку: «Найка подбежала ко мне и лизнула, впрочем, как и всегда». Вы любите животных?
П.: - Да, конечно. В моём доме раньше всегда жили животные. Я читала им вслух свои только что написанные книги. К сожалению, все они почему-то рано умирали.
Корр.: - Вы и своим книгам даёте названия, где фигурируют животные: «Филе из куропатки», «Уха из акулы», «Жаркое из петушка»…
П.: - Для себя, что бы не запутаться, я называю свои книги по дате написания, например: «Ироническая повесть, четверг, 25 февраля» и так далее. Многие мои читатели делают так же, но издатели против. Так что к ужину я заканчиваю книгу, смотрю на накрытый стол и даю ей название. Вчерашний мой иронический детектив называется «Разгрузочный день».
Корр.: - Какие у Вас отношения с коллегами, работающими в таком же жанре?
П.: - Прекрасные. Со многими коллегами я дружу, мы часто встречаемся в больницах, где лечатся наши родственники, первые читатели наших книг. Мы же делаем одно дело – помогаем людям выжить. Недавно, кстати, по вине типографии мой роман засунули в обложку другой писательницы, моей подруги. Слава Богу, никто, кроме меня, не заметил и книга хорошо продалась.
Корр.: - Традиционный вопрос – Ваши творческие планы?
П.: - Сегодня в 17.30 я закончила новый детективный роман. Названия, как вы понимаете, ещё нет, но судя по запаху - «Рагу из индюшки». А если говорить глобально, то в будущем году я собираюсь сочинить 730 книг, то есть одну буду писать до обеда, вторую после. Боюсь, возникнут проблемы с названиями… Но делать нечего, мы узнали, что меня очень мало читают в токийском метро, в лондонском, в пригородных поездах Монреаля и Лиона… Этот рынок ещё нами не охвачен, за Россию-то я спокойна. Кстати, вы знаете, что суммарный тираж моих произведений достиг 760 000 000 000 экземпляров? В доме каждого жителя нашей планеты есть несколько моих книг, которые помогают ему выжить. Особенно приятны читательские отклики. Много пишут мне из Израиля – у меня там родственники, из США два письма пришло. Даже из Нигерии! К сожалению, я не смогла перевести, да и адрес не мой.
Корр.: - Откройте тайну - про что Ваш сегодняшний роман?
П.: - Сегодняшний мой роман, впрочем, как и все остальные, про частную сыщицу, которая впуталась в ужасную историю и с честью из неё вышла. Подробностей я уже не помню. Оставайтесь на ужин и вы станете его первым читателем, а то муж…
Корр.: - Нет-нет, спасибо, мне надо ещё сдавать материал и у меня дети…
П.: - Тогда обязательно купите его завтра и сможете выиграть дезодорант для ног, шарфик для шеи или перчатку для рук! Это наша новая акция, которая поможет людям выжить.
Корр.: - Обязательно куплю! А Вам, наверное, можно пожелать только творческого долголетия на благо всех грамотных землян…

(с) Илья Криштул

 

[Август]

М О С К В А

(из цикла «Великие города мира»)

860 лет назад по распоряжению Юрия Михайловича Лужкова была основана столица нашей Родины город-герой Москва. Сначала это был маленький населённый пункт, в нём жила дружина князя Долгорукого с жёнами да местные, которые ещё не знали, что стали москвичами. А, когда узнали, очень этим загордились и придумали сначала прописку, потом регистрацию и четыре тысячи долларов метр. За это москвичей сразу не полюбил остальной народ и несколько раз сжигал весь город. Жгли все – татары, французы, братья-славяне… Но москвичи отстраивались заново, причём сами, без помощи турок и молдаван. В те давние времена они ещё умели это делать своими руками. Секрет строительства домов без участия турок и молдаван, к сожалению, утерян. Или украден молдаванами. А Москва после каждого пожара становилась всё краше. В ней появились первые достопримечательности – Черкизовский рынок, 3-е транспортное кольцо и метро «Выхино» в час пик. Кроме них к московским красотам относится подземный переход под площадью трёх вокзалов, автовокзал на Щёлковском шоссе и, конечно, Кремль. Кремль это сердце Москвы. Капотня – лёгкие, оба Бутовых – отбитые почки, а Измайлово, судя по лицам жителей, давно и неизлечимо больная печень.**** Шли года. Москва превратилась в огромный мегаполис, в который рекой льются деньги и бомжи. Видимо, бомжи деньги привозят, прячут их, забывают, куда и идут спать в последние вагоны метро, несмотря на турникеты. Турникеты, кстати, изобрели тоже в Москве. Особенно нужны они в трамваях, которыми пользуются исключительно бабушки. Куда они постоянно ездят в количестве, равном количеству сидячих мест, это загадка, над разгадкой которой бьются многие исследователи. Ближе всего к истине предположение, что до конечной остановки и обратно. Главное, что турникеты бабушкам не страшны, у них специальные проездные с фотографиями. А вот зайти в трамвай человеку с улицы стоит 25 рублей и 40 минут в очереди, так как бабушки никуда не торопятся. К счастью, не только турникетами славна наша столица. Всем известно, что в Москве обитают самые добродушные и гостеприимные милиционеры страны. Мимо них невозможно пройти бесплатно. Это искусство, которым владеет далеко не каждый москвич, что уж говорить о гостях столицы. Но Москва это не только милицейское гостеприимство. Москва - город, который приносит людям счастье. В Москве Наташа Королёва встретила Тарзана, а* маленький Юрочка Куклачёв – свою первую кошку. В Москве нашёл работу В. В. Хуйло, а скульптор Церетели обрёл вдохновение и мастерскую. Как изменились улицы, украшенные его творениями! Как красив и высок Петр Первый! Говорят, что в голове Петра находится двухуровневый боулинг-центр, а в мизинце правой руки купил себе квартиру Роман Абрамович. Недалеко от Москвы расположена и знаменитая Рублёвка с её нефтяными фонтанами и газовыми факелами, где можно вкусно отобедать за 5000 долларов под пение живого Элтона Джона. И именно в Москве открылись самые крупные в Европе «Икеа» и «Ашан», «Мега» и «Арбат Престиж». В этих магазинах надо жить, что, кстати, многие москвичи и делают. Но всё-таки не магазины являются лицом столицы. Недалеко от ресторана «Correa’s» можно обнаружить Третьяковскую галерею, на задворках ЦУМа стоит Большой театр, из бутика «Giorgio Armani» виден Собор Василия Блаженного, а из одного ночного клуба даже краешек Пушкинского музея. В окружении такой красоты не хочется ни хамить, ни обманывать, поэтому в Москве вам никогда не нахамят и вас не обманут. Убить убьют, хотя это запрещено. Но, к сожалению, запреты в Москве не приживаются. Стоит мэру столицы что-нибудь запретить, как это что-нибудь появляется везде и в удвоенном количестве. После последних запретов теперь у каждого казино, на платных парковках, стоят девушки лёгкого поведения с шаурмой в руках, при этом распивая пиво в общественных местах и торгуя с рук собой же. А гей-парады проходят в лучших концертных залах. И во всех подземных переходах грузины продают молдавские вина из «Боржоми». Может, попробовать запретить в Москве море, пляж и обнажённых мулаток?..


(c) Илья Криштул

 

[Август]

Охота в каменных джунглях

(Навеяно соло на перфораторе идущего наверху ремонта)

Президент охотничьего клуба «Три бобра» только собрался пообедать в своем просторном кабинете, увешанном всевозможными трофеями, как в дверь совсем некстати постучали. Президент раздраженно рыкнул: «Войдите!» Любой, хоть сколько-нибудь знающий его, немедленно постарался бы войти куда угодно, но только не в этот кабинет. Человек за дверью, видимо, президента не знал, поскольку, не чувствуя опасности, вошел. Фанатично блестящие глаза посетителя вкупе с его же трясущимися руками заставили президента не только немного смягчиться, но и слегка выдвинуть ящик стола с хранящимся там личным пистолетом.


- Это охотничий клуб? – не здороваясь, спросил посетитель. – Дайте мне оружие.

- Оружие? – осторожно переспросил президент. – Какое оружие? Зачем оружие?

- Кольт… Сорок пятого калибра… Для охоты.

- Э-э… А почему именно кольт?

- Это единственная марка оружия, которую я помню… Хотя нет, еще автомат Калашникова помню.

- Ни то, ни другое для охоты не годится, - уверенно заявил президент. – А на кого, если не секрет, Вы собрались охотиться?

- На дятла!

- На дятла?! – едва не подпрыгнул президент, и раздраженно уточнил: - на какого еще дятла?

- На того, что в квартире сверху.

- На соседа, что ли?

- Нет, соседа не трону, - подумав, неохотно произнес посетитель, - а вот дятла его убью! Третий день стену надо мной долбит. Ремонт, видите ли!

- Так это, наверное, перфоратор?

- Да плевать мне, как его зовут! – взвизгнул посетитель. – Все равно убью! Вы слышали когда-нибудь отбойный молоток? – Президент осторожно кивнул. – У меня ночная работа. Утром прихожу домой, ужинаю, и укладываюсь спать. Только засыпаю, как вдруг… Представьте себе: Вас положили спать в каменный саркофаг, а когда Вы уснули, по саркофагу начинают бить десятка два отбойных молотков! – Президент представил и поежился. Посетитель горячо продолжил: – Меня когда-то в армии два года пытались научить вставать за сорок пять секунд. Безрезультатно. Зато теперь, как только эта сволочь начинает долбить стену, я в ужасе вскакиваю, и уже через двадцать секунд, с колотящимся сердцем, стою на первом этаже – в ботинках, ушанке, с документами в трусах и в противогазе! Потом, когда немного успокаиваюсь, вспоминаю, что противогаза у меня нет, и снимаю с лица собачий намордник. Дайте мне оружие!!! – едва не плача, заключил он.

- Знаете, кольт Вам не нужен, - недобро усмехнувшись, сказал президент. – Вот что Вам нужно, - и он достал из шкафа что-то большое, с толстым стволом. – Это помповое ружье. Берите бесплатно.

- Хорошо бьет? – деловито осведомился посетитель.

- Не то слово! Срежет дятла вместе с деревом! В щепки! Только я бы посоветовал Вам стрелять не в дятла, а в ту стену, которую он долбит. Поверьте на слово: после выстрела долбить ему будет нечего.

Посетитель схватил помповое ружье, радостно прижал его к груди, лихорадочно открыл дверь и рванул прочь из кабинета на встречу с дятлом.

(c) 7_korov

 

[Август]

- А давай наперегонки до горки? – предложил он ей, предвкушая победу.
- Неа. – отказалась она – Воспитательница сказала не бегать. Попадет потом.
- Струсила? Сдаешься? – подначил он ее и засмеялся обидно.
- Вот еще. – фыркнула она и рванула с места к горке.
Потом они сидели в группе, наказанные, под присмотром нянечки, смотрели в окно как гуляют другие и дулись друг на друга и на воспитательницу.
- Говорила тебе – попадет. – бурчала она.
- Я бы тебя перегнал обязательно – дулся он – Ты нечестно побежала. Я не приготовился...

- А спорим я быстрей тебя читаю? – предложил он ей.
- Хахаха. – приняла она пари – Вот будут проверять технику чтения и посмотрим. Если я быстрее – будешь мой портфель до дому и до школы таскать всю неделю.
- А если я – отдаешь мне свои яблоки всю неделю! – согласился он.
Потом он пыхтел по дороге с двумя ранцами и бурчал:
- Ну и что! Зато ты не запоминаешь что читаешь и пишешь медленнее. Спорим?...

- А давай поиграем. – предложил он – Как будто бы я рыцарь, а ты как будто бы дама сердца.
- Дурак. – почему-то обиделась она.
- Слабо? – засмеялся он – Слабо смущаться при виде меня? И дураком не обзываться тоже слабо.
- И ничего не слабо. – повелась она – Тогда вот чего. Ты меня тоже дурой не обзываешь и защищаешь.
- Само собой – кивнул он – А ты мне алгебру решаешь. Не рыцарское это дело.
- А ты мне сочинения пишешь. – хихикнула она – Врать и сочинять – как раз рыцарское дело.
А потом он оправдывался в телефон:
- А не надо было себя как дура вести. Тогда никто бы дурой и не назвал. Я, кстати, и извинился сразу...

- Ты сможешь сыграть влюбленного в меня человека? – спросила она
- С трудом. – ехидно ответил он – Я тебя слишком хорошо знаю. А что случилось?
- На вечеринку пригласили. А одной идти не хочется. Будут предлагать всякое.
- Нуу.. Я даже не знаю.- протянул он.
- Слабо? – подначила она.
- И ничего не слабо. – принял он предложение – С тебя пачка сигар, кстати.
- За что? – не поняла она.
- Эскорт нынче дорог. – развел руками он.
А по дороге домой он бурчал:
- Сыграй влюбленного, сыграй влюбленного. А сама по роже лупит ни за что... Влюбленные между прочим целоваться лезут обычно…

- Что это? – спросила она.
- Кольцо. Не очевидно разве? – промямлил он.
- Нибелунгов? Власти? Какая-то новая игра затевается?
- Угу. Давай в мужа и жену поиграем. – выпалил он
- Надо подумать. – кивнула она.
- Слабо? – подначил он.
- И ничего не слабо. – протянула она - А мы не заигрываемся?
- Да разведемся если что. Делов-то. – хмыкнул он.
А потом он оправдывался:
- А откуда мне знать как предложения делаются? Я ж в первый раз предлагаю. Ну хочешь еще раз попробую? Мне не слабо.

- Сыграем в родителей? – предложила она.
- Давай. В моих или в твоих? – согласился он.
- Дурак. В родителей собственного ребенка. Слабо?
- Ого как. – задумался он – Не слабо, конечно, но трудно небось..
- Сдаешься? – огорчилась она
- Не,не. Когда эт я тебе сдавался? Играю, конечно. – решился он.

- Усложняем игру. Ты теперь играешь в бабушку.
- Правда? – не поверила она.
- 3900. – кивнул он – Пацан. Слабо тебе в бабушку сыграть?
- А ты в данном случае во что играешь?
- В мужа бабушки. – засмеялся он – Глупо мне в бабушку играть.
- В де-душ-ку. Как бы ты тут не молодился. – засмеялась она – Или слабо?
- Куда я денусь-то...

Она сидела у его кровати и плакала:
- Сдаешься? Ты сдаешься что ли? Выходишь из игры? Слабо еще поиграть?
- Угу. Похоже что так. – ответил он – Неплохо поиграли, да?
- Ты проиграл раз сдаешься. Понял? Проиграл.
- Спорное утверждение. – улыбнулся он и умер.


(с) frumich

 

[Август]

Мадам Цокотухер ©darkmeister

Нет, ви когда-нибудь такое видели? Не видели, и даже не пытайтесь убедить мине в том, что это может быть правдой, потому что последний раз чудеса случались ещё при царе Давиде, шоб он был здоров, а то, шо я вижу перед собой, перелезает через всяческие рамки или у мине уже плохое зрение! Нет, ви представляете – на дороге лежит кошелёк! Мой покойный прадедушка схватился бы за сэрдце, увидев такой натюрморт, а если бы выяснилось, шо это его кошелёк, то моей прабабушке пришлось бы срочно заказывать самую лучшую панихиду, потому шо прадедушка умер бы от этого сознания не проваливаясь с этого места! Разумеется, подниму, или ви думаете, шо мадам Цокотухер ангел? Таки я, конечно, ангел, как называл мине до свадьбы мой покойный муж, но это не означает, шо я позволю деньгам валяться где они хотят, пусть это и утерянное каким-то шлимазлом имущество!

Боже ж мой, Шмулик! Ви хочете мине сказать, что вот то, что вы выставили на прилавок - это самовар? Уберите и не позорьтесь, иначе я начну думать за ваши умственные способности неприятные для вас слова. Шо ви себе думаете? Если известная всей Ришельевской мадам Цокотухер приходит к вам и говорит прямо в ваши волосатые уши, шо ей нужен самовар, то это означает только то, что ей-таки действительно нужен самовар, а не вот это потускневшее убожество, которое может только служить ночным горшком для кошки, шоб мине так не жить!

Ви не представляете, как я рада вас всех видеть, хотя совершенно точно помню, шо звала ровно вдвое меньше гостей, чем вижу сейчас, а на память мине ещё рано жаловаться, как говорит наш ребе, в очередной раз забывая подходящий стих из Талмуда, и думает, шо если он всем будет рассказывать за свою замечательную память, то никто не заметит, шо он опять надел разные ботинки. Цилечка, берите конфеткес. Цилечка, положьте конфеткес обратно. Послушайте мине, Цилечка, когда интеллигентным людям предлагают взять конфеткес, не нужно думать, шо их надо брать жмэнью, как сэмечки, и тем более не надо пытаться под столом упихнуть их в ваш безразмерный ридикюль. Натанчик, как вам не стыдно? Как ви можете сказать за этот бублик, шо он чёрствый? Этот бублик покупался ко дню рождения моего племянника и был совершенно свежий! Ну и шо, что полгода назад? Я же не предлагаю вам пряник, потому что должна признать, шо, по-моему ещё пророк Иона в своё время пытался откусить от этого пряника, но так и не смог этого сделать, потому шо с хорошими дантистами проблемы были ещё в те времена, шоб нам так не жить! Сара, ви шо, думаете, я не вижу, шо ви пьёте уже восемнадцатый стакан чаю? Не подумайте, шо мине жалко, хотя мине, конечно, жалко, потому что ви знаете, сколько стоит сейчас хороший чай? Не знаете, таки я вам скажу, шо гость, который пьёт восемнадцатый стакан чаю, наводит мине на мысль, шо он пришёл обедать, а не для того, шобы сделать приятность хозяйке!

Хи-хи. Соломончик, шо вы тянете мине в уголок? В вашем возрасте, Соломончик, вам уже нужно думать не о тёмных углах, а о хорошей ритуальной конторе, шобы заказать у них заранее приличные похороны, это я вам говорю! Ах, ви хочете сказать мине шо-то наедине? Соломончик, ви ничего уже не можете сказать! Ви шо, лазили у мине в буфете? Где ви успели так надрызгаться? Соломончик, уберите руки! Ви лучше посмотрите на свою лысину! Шо значит – не можете! Постарайтесь! Соломончик, если вам кто-то когда-то сказал, шо ви похожи на Казанову, вспомните этого человека и никогда не давайте ему в долг, потому шо он вас обманет, как обманул, сказав вам это! Соломончик, шо вы тянете ко мне свои руки? Мине уже кажется, шо у вас их восемь штук, и все пытаются залезть мине в декольте!
Изя, зачем ви светите сюда фонариком? Ах, вам интересно? Вейзмир, меня тут пытаются лишить… ну, не будем сказать девственности, потому что это будет немножечко неправда, но тут посягают на мою честь! Изя, тресните его вашим фонариком! Да, пусть теперь он своим фонарём светит! И вот так! И справа! Изя, если ви бьёте Соломончика, так бейте, а не пытайтесь повиснуть у него на жилетке, как безутешная вдова, шоб ей так скоро и было! Вот это уже лучше! Изя, разбейте ему очки! Да, запасные тоже!
Изя, ви такой рыцарь, шо боже мой! Моё сэрдце тает, как мороженая скумбрия, когда я смотрела за ваше геройство! Я плачу из своих глаз слезами восхищения! Изя, не пытайтесь обнять мине всю за один раз, мине много. Шо? Ви предлагаете мине ваше сэрдце? Боже ж мой, вот тех слов, которые я ждала не будем уточнять сколько десятков лет! Я согласна! Стоять!!! Шо значит: «я должен подумать?» Изя, почему ви вдруг сразу побледнели вашей внешностью? Ви что, хотели предложить мине сэрдце без руки, в неполном комплекте? Таки, Изя, шо я вам скажу – этот гешефт вам не обломится, даже и не пытайтесь баюкать на этом свои надежды! Люди! Будьте свидетелями за мою нечаянную радость – Изя хочет на мне всячески официально сочетаться!

P.S. Если ви таки чего не поняли, то прочувствуйте сэрдцем, шо это была майса за «Муху-Цокотуху»

©darkmeister

 

[Август]

Мама, папа, сын и крошечная девочка

Мама, папа, сын и крошечная девочка, вот вся их семья, никаких домашних животных. Мама была высокая, выше отца, и никогда не сплетала волосы в косу. Папа каждый день курил новую трубку и делал табуретки на заднем дворе. Мальчик ходил в школу и гонял ивовым прутом деревянный круг по дороге. Маленькая девочка ничего не делала, только спала, плакала и пила молоко из белой маминой груди.

*

Они приехали в деревню из больших, шумных мест, когда они показались на дороге, деревенские почуяли запах бензина и гари, и этот запах не выветривался два месяца. Кузнец сказал, что это запах серы. Они пришли пешком, в маминых волосах сидели репьи, папа нес в одной руке мальчика, а в другой девочку, и было видно, что папа хочет взять свою жену на плечи, но ее пятки кровоточили, и она не желала, чтобы кровь с ее ног испачкала детей.

*

Они поселились в доме скорняка. Скорняк умер неделю назад, и его дом никому не был нужен, стоило туда зайти, как в нос набивался мех, и шкурки валялись под ногами. Но папа сказал, что дом - отличный, и мама открыла ставни, вошла в прихожую, мертвые шкурки дотронулись до ее голых ступней и согрели их. Мальчик стал жить на чердаке, а девочка под боком у папы и мамы, за тонкой ширмой из старого маминого платья. Когда папа и мама ложились спать, они слушали, как дышит их девочка за ширмой.

*

Деревенские посылали своих детей подсматривать за мамой, папой, их мальчиком и девочкой-невеличкой, кузнец даже сам ходил следить. Им было странно, что мама всегда ходит босая и простоволосая. Они ругались на чем свет, когда видели папу, гуляющего по улице с трубкой, считали его бездельником. Что эти четверо едят, на что живут? У них не было ни уток, ни коз, ни свиней.

*

Однажды мальчик возвращался из школы, когда за ним увязалась корова. Это была заблудившаяся корова, ее хозяин жил в соседней деревне. Злые дети обрубили ее привязь и напугали корову, гнались за ней, стреляя из хлопушек. Бедная корова два дня бродила по лесу, хромой волк откусил ей бок, и, выйдя в соседнюю деревню, корова решила, что здесь и умрет. Но мальчик напомнил ей сына хозяина, и корова шла за ним всю дорогу, оставляя за собой маленькие зловонные следы. Мальчику нравилась корова. Он срывал у дороги цветы и кормил корову с ладони. Она брала сухими губами цветок, и, пожевав его, роняла на землю. В дом корову не пустили. "Там корова", - сказала мама, выглянув в окно. Папа ничего не успел сказать, потому что корова легла на землю и умерла перед их калиткой.

*

Детей уложили спать до ужина. Мама и папа отволокли корову за дом. Соседи видели, как всю ночь папа и мама рыли яму. Один старик вышел и спросил, зачем они это делают, корове все равно, отволоките к помойной яме, да бросьте. Папа предложил старику затянуться его трубкой, но про корову не ответил. Старик ушел ни с чем. А потом наступила зима, и на могиле коровы проклюнулись белые цветы. Когда ударили морозы, цветы превратились в тонкие голые стебли, а стебли стали черным, высохшим кустом. Каждый день мама поливала куст, надеясь, что он расцветет, но куст не цвел, а маму считали безумной. Вода, которую она выливала на куст, замерзала на ветках ледяными капельками. Однажды мальчик собрал эти капельки в берестяную коробку и отнес сестре. Она держала капельки в маленькой ладошке и удивлялась их холоду, и ледяные капельки превращались в настоящие капли, и текли по ее рукам на белую простыню.

*

Сжалившись над никчемушной семьей, соседка, жена кузнеца, принесла им курицу. Вот, сказала она, протягивая маме корзину, где укрытая платком тревожилась курица. Возьмите, будут хоть яйца на завтрак. Спасибо, спасибо! Мама обрадованно прижала корзину к груди, курица заквохтала. Спасибо! Я не знаю, как вас отблагодарить! Соседка только рукой махнула и пошла домой. Она переходила разделявшую их дома дорогу, когда мама, босоногая, обогнала ее. Она мчалась, голыми пятками оставляя в снегу следы, и над головой на вытянутых руках держала курицу. А курица расправила крылья и не издавала ни звука, то ли испуганная до смерти, то ли соблюдавшая торжественность момента. На глазах соседки мама взбежала на пригорок и, в последнюю секунду остановившись, нежно подбросила курицу в небо, и та, соседка божилась, захлопала крыльями и полетела, и летела, и летела, пока не скрылась за лесом. У мамы дрожали плечи от смеха, она хохотала и носилась кругами, а ее волосы летели за ней, и потом вышел папа, обнял ее и смеялся вместе с ней, а она рассказывала, как полетела курица, и вдвоем они зашли в дом, все еще посмеиваясь.

*

Жена пекаря, притворившись больной, зашла к ним как-то среди бела дня, и увидела то, о чем все говорят: папа и мама сидели на диване, держались за руки, просто смотрели, как их девочка ползает по полу среди игрушек. Здравствуйте. Вы что, болеете? Нет, почему? Да я смотрю, не работаете. В доме было чисто, пахло свежим хлебом, но жена пекаря точно знала, что за хлебом они не ходят. Мама спросила, чем помочь, и жена пекаря выдумала, будто ноет поясница, нет ли лекарства? Мама попросила ее лечь на диван лицом в подушку. Жена пекаря так и сделала. Но увидеть, что творит мама, ей не удалось. Она слышала тишину, и как в тишине иногда двигаются мамины тонкие руки. Но не было прикосновений, не было даже запаха лекарства. Жена пекаря решила, что над ней смеются. Вот она лежит, на диване, а мама, поди, стоит над ней и посмеивается. Тут мама говорит: вставайте, и говорите, болит еще? Болит! - сварливо отозвалась жена пекаря. Тут мама очень строго посмотрела на нее и говорит: нет, не болит. И вправду, спохватилась жена пекаря. И вправду, спасибо вам. И кинулась прочь из их дома.

*

Кузнец говорил, что видел, как среди ночи мама и папа, взявшись за руки, танцевали во дворе, босыми ногами шлепая по весенней грязи, а мальчик сидел на заборе и подыгрывал им на губной гармошке, а их маленькая девочка сидела на земле и хлопала в ладоши.

*

Все ждали, когда же мама, папа, мальчик и девочка, не трудясь ни минуты, перемрут с голоду. А они не мерли. Девочка росла и мальчик рос, и мамины волосы становились длинней, и папины руки становились сильней. Они любили деревенских и были добры к ним, но деревнские их сторонились, и мама с папой почти не разговаривали с ними. Но однажды мама зашла к пекарю и спросила, может ли он что-то сделать для нее. Пекарь, помня рассказы жены, перепугался до смерти. Он сказал: я ничего не буду делать. А мама засмеялась и сказала: мне нужен всего лишь пирог. Ах, пирог! Ну да, пирог. Я бы сама выпекла, но ты делаешь красивые пироги, а я умею петь и не умею рисовать. Сделай пирог, на котором будут кремовые розы, и чтобы из крема была надпись, и чтобы из зефира были рисунки, это должен быть самый красивый в мире пирог, потому что моему мальчику исполняется десять лет. Пекарь подумал: интересно будет сделать такой пирог. И сделал его, под ворчание жены вылеплял один за другим прекрасные цветы из шоколада. Но когда пришел день рождения мальчика, мама не забрала пирог. Она пришла только на следующий день и сказала, что если пекарь хочет, он может выбросить этот пирог, потому что ее мальчика больше нет в живых.

*

Говорили, что кузнец был совсем пьяный, когда зашиб мальчика. Он и сам признавался: так много выпил, что не понимал, куда идет, и не мальчик это был, а чёрт у канавы, и не он в него камнем кинул, а другой чёрт его рукой двигал. А черти ему всегда спьяну приходят, и всегда он с ними воюет, и ненарочно в этот раз вышло, слышишь? Слышишь? - грубо повторял он в спину маме, которая выбежала из дома на крики и теперь сидела на земле у тела сына. Слышишь? Ненарочно это, все проклятый самогон, черти подбили... Мама ничего не говорила, она прижала сына к себе и укрыла его своими волосами. Папа смотрел на кузнеца. Что ты смотришь, забормотал кузнец, чего ты вылупился, бормотал он, пятясь от папы, чего ты меня - взглядом хочешь свалить, черт такой? Кузнец пятился все дальше и дальше, и не знал, что папа его не видит, потому что глаза ему залили слезы.

*

Вечером следующего дня мальчика похоронили. И тут же все собаки сорвались со своих цепей. Лохматые шавки перегрызали держащие их веревки, бродячие псы бросали все дела и мчались к дому мамы, папы и маленькой девочки. Они собрались перед темным домом, в окнах которого не горел свет, и умерли, все до единой. Все деревенские собаки тихо уснули перед домом, где жили мама, папа и маленькая девочка, и на следующее утро, как хозяева ни звали, собаки не проснулись.

*

Кузнец рассказывал, что мальчик и вправду был черт и сам на него бросился, и этот камень был не просто камень, это кузнец оборонялся, а то черт - с ним не шутят, он вон что с собаками делает, вот как бывает.

*

Да, она и курицу лететь заставила, да, и спину мне лечила, и знала, болит или нет, да, и коровью могилу поливала, и цветы я своими глазами видела, а я видел, как цветы кустом стали, и босая она все время ходит.

*

Кузнец, конечно, пьяница, но человек уважаемый, он просто так не станет про чертей врать.

*

Ой, ой, собаки все там, все собаки, наша рыжая там, все собаки.

*

Папу вытащили из дома ночью, и он стоял, окруженный деревенскими, одетый в одну рубашку до колен, и ежился, потому что ночь была холодная. Он что-то говорил деревенским, но деревенские говорили громче, а когда папа протянул к ним руку, его ударили по руке. Мама выбежала из дома, тоже в одной рубашке, растолкала людей и прижала к себе папу. Она оттолкнула чью-то руку с зажженной веткой, и огонь опалил лицо любопытной жене пекаря, сунувшейся в самый центр толпы. Жена пекаря закричала, и мама закричала тоже, когда ее отволокли от папы. Женщины ее успокаивали, ей говорили, что с папой просто потолковать надо мужикам, но мама дрожала в их руках и просила: отпустите меня, отпустите. Когда ее отпустили и она пробралась к папе, он уже лежал на земле, совсем не дышал. Деревенские бормотали, что он сам, стал, мол, на них кидаться, и буйный он был, и сам он... Он сам.

*

Мама не стала их слушать, она бросилась в дом, схватила свою маленькую девочку и, прижав ее к сердцу, бросилась бежать. Всю ночь она проплакала, сидя у воды, и обнимала девочку крепко-крепко, чтобы согреться ее теплом. Она вернулась в деревню рано утром, и увидела, что вкруг ее дома лежат мертвые козы, десятки мертвых коз, и над ними поднимается запах сладости.

*

Она добралась до дома, перешагивая через коз. Дом был весь разорен. Деревенские вынесли посуду, и она не смогла сделать себе еды. Женщины унесли все тряпки, до последней, и ей не во что было одеться, не во что было одеть маленькую девочку. Она положила девочку на кровать и стала согревать ее своим дыханием. Подушечками пальцев она зажимала девочке ушки, чтобы та не слышала, как деревенские воют по своим козам. Мама дышала и дышала на девочку, пока не поняла, что ее дыхание холодней воздуха. И когда она поняла это, девочка закрыла глаза.

*

Даже дикие утки пришли к ее дому, они умирали рядом с домашними утками, и козы, которых не успели оттащить, стали не видны под мертвыми утками.

*

Женщины вошли в дом и увидели, что мама сидит на полу, поджав под себя ноги. Выбитые окна пустили в дом сквозняк. Кожа мамы посинела от холода. Она была совсем голой, ведь ночную рубашку она сняла с себя, чтобы укутать замерзающую девочку. Женщины обступили маму. Они дрожали и чуть не плакали, они принесли маме шерстяное одеяло, они хотели сказать: не умирай, не надо тебе умирать. Собаками, козами, утками напуганные, они сами себя уговорили: когда мама умрет, перемрут все дети в деревне, не станет детей и не станет жизни. Они укрыли маму шерстяным одеялом, но мама не шевелилась. Они толкали ее легонько и встряхивали, но мама не хотела поднимать головы. Они посмотрели ей в лицо, и увидели, что в маме больше нет жизни, ей неоткуда было брать жизнь. Они тихонько завыли и выбежали из дома, каждая помчалась к себе, чтобы спрятать своего ребенка от беды.

*

И пока они, забравшись на чердаки и прижимая там к себе детей, плакали от страха, лес сошел со своих мест и пришел в деревню, и самые тонкие деревья обняли ослабшие стены дома и переплелись с ними, и самые большие деревья обступили их и обняли дом своими ветками, их листья пожелтели и ветер развеял тысячи листьев над деревней. Сухие, мертвые ветви сомкнулись, и больше никто не мог войти в этот дом.

(с) gaspar

 

[Август]

Почему я вырос долбо***ом ...


Что я сделал не так, в чём провинился? Почему все люди как люди, создают семьи, становятся космонавтами или пожарными, совершают подвиги, изобретают изобретения, а я ничего. Вот ничегошеньки толком не умею и не знаю. Ведь вроде и учился нормально и вообще всесторонне красив, талантлив и вообще! Но что-то всё-таки не так. И когда я решил поковыряться в себе и найти причину всех бед и несчастий, то сразу вспомнил несколько ярких фрагментов своего лучезарного, феерического детства и, вы знаете, ситуация сразу прояснилась…

Раки

Мне было года два с половиной. Отец пришел с рыбалки и принёс несколько раков, я с ними сразу подружился, подливал им в миску водичку, ползал наперегонки. Они были такие прикольные, живые в конце концов. Когда подошел папа я обрадовался, думал теперь мы поиграем вместе, но вместо этого он взял моих друзей и кинул в кастрюлю с кипящей водой. В неполных три года на моих глазах были сварены заживо друзья. Слёзы отчаяния вырвались из моих глаз, но что я мог поделать?! Только кричать. Вот я и кричал, долго и громко, а отец ничего умней не придумал как дать мне скушать кусочек мяса. В неполных три года я съел своего друга.

Звон бокалов

Наверное года три. Папа разбил бокал, мама сказала, что на счастье и родители засмеялись. Вскоре мама разбила тарелку, папа сказал на счастье, и родители засмеялись. Я сделал выводы и когда родители ненадолго ушли, я разбил всё до чего смог дотянуться. Квартира наполнилась ароматом счастья. В предвкушении я уселся ждать возвращения родителей. Мама плакала, папа смеялся, система дала сбой. Этот мир не так прост.

Про море

Бабушка отпустила меня и мою сестрёнку, пять и шесть лет соответственно, на пляж с соседскими родителями и их детьми. Так бывало и раньше, часто, но в этот раз у соседа дяди Толика был день рождения. У него было много весёлых друзей и подруг. Дядя Толик решил покатать нас на катамаране, чему мы несказанно обрадовались. Две минуты и катамаран, подпрыгивая на волнах, стремительно уносился в даль. Дядя Толик был раньше спортсменом. Когда на берегу уже невозможно было разобрать силуэты людей, дядя Толик с тоской глядя в даль, вдруг заявил, что хочет выпить и прыгнул с катамарана. Вынырнул и погрёб в сторону берега. На небе появилась первая звезда. Нас нашли спасатели. Дядя Толик хоть и был спортсменом, но несколько месяцев потом ходить не мог – мешал гипс, наш папа тоже раньше был спортсменом.

Дед мороз

Мне четыре, сестре пять, новогодняя ночь. Пришел Дед мороз, огромный и прекрасный, в красных сапожищах, в руках блестящий посох, на плече мешок с подарками. Не обратив на нас ни малейшего внимания, он обрушил вешалку и отправился к взрослым не выпуская из рук мешок с подарками. Взрослые обрадовались - выпили. Ещё, а потом ещё и ещё. Ну а пока я гипнотизировал мешок, тётя Валя схватила Деда за посох и потянула на кухню. Отлично подумал я, там людей мало расскажу ему стих и получу подарок. Но, дедушка оказался чудовищем. Я вбежал на кухню, как раз когда он пытался сожрать тётю Валю, причём кушал он её животом, могучими рывками мохнатой жопы он прибивал её к стене. Тётя Валя стонала и извивалась пытаясь спастись. Резким движением она оторвала ему все волосы на голове, но там были ещё, но не белые! Лжедедушка! За моей спиной раздался визг, сестра – подумал я, но оказалось дядя Толик, муж тёти Вали. Я, тихонько подобрал мешок и потащил в детскую, а дядя Толик закатав рукава побежал спасать тётю Валю. Оказалось, что мешок был набит кучей мятых газет, так что в деда мороза я перестал верить в четыре. А дядя Толик снова на несколько месяцев был обездвижен.

Эльфы

В пять лет я окончательно перестал верить в сказки. Эльфов не существует. Мама придумала коварную замануху - скидывать выпавшие молочные зубы в дырочку. Которая у нас, с какой-то радости образовалась в паркете. Там типа жили эльфы. Однажды когда я хотел отдать им очередной зуб из дырочки выскочил таракан! У ребят проблемы, подумал я и пошел искать в кладовке лом. Пришла мама с работы, позвонила папе и сообщила, что ребёнок снял весь паркет. Я слышал как папа смеялся в трубку – не поверил. Пришел, убедился, снял ремень и… В пять лет я впервые получил по жопе за чужую ложь. Врут все, включая родителей, я два года кормил тараканов своими зубами.

В общем, шанса стать нормальным мне не дали, я был просто обречён и вот теперь не знаю, то ли плакать, то ли смеяться...

©Chiko

 

[Август]

кошмар
...Эти ночные кошмары, когда ты прекрасно осознаешь, что спишь, и в то же время не в силах вырваться из спеленавших тебя пут, липких и тонких, как паутина, как испарина, покрывающая все твое тело, как пыльная пудра, мгновенно обволакивающая все предметы в этом странном и страшном своей странностью мире, и, балансируя на краю полусна, ты то и дело проваливаешься в вязкое болото кошмара, ты тратишь все душевные силы на то, чтобы хоть на секунду вырваться назад, глотнуть воздуха, оглядеть мутным взором варящуюся в душном предрассветном полумраке комнату и тотчас же вновь срываешься вниз, в омерзительную жижу полусна-полубреда, с жирным чавканьем затягивающую твое сознание в бесконечные извилистые кафкианские коридоры, по которым мысли тупо, как лемминги, ползут, то и дело возвращаясь в исходную точку, замыкаясь в бессмысленные кольца, и все, чего желает твой отупевший, обессиленный бессмысленной работой мозг, это остановить это бессмысленное движение, эту бессмысленную безостановочность, это бессмысленное повторение бессмысленностей, эти бесконечные извилистые кафкианские коридоры, по которым мысли тупо, как лемминги, ползут, то и дело возвращаясь в исходную точку, замыкаясь в бессмысленные кольца и даже настойчивый стук в дверь не в силах прервать это бессмысленное движение, эту бессмысленную безостановочность, это бессмысленное повторение бессмысленностей, эти бесконечные извилистые кафкианские коридоры, потому что этот настойчивый стук в дверь находится в другой реальности, а в этой существует лишь бессмысленное движение по кругу, по кругу, и даже настойчивый стук в дверь не в силах прервать это бесконечное движение по кругу, этот настойчивый СТУК В ДВЕРЬ !!!...

Андрей как ошпаренный выскочил из кровати. Господи, который час? Половина пятого, да что ж это такое, иду, иду! сколько он там стучит, пять минут? час? иду! Андрей распахнул дверь и ему показалось, что его окатили из ведра теплой водой. Несколько мгновений у него заняло, чтобы понять, что на улице льет дождь, потом он разглядел черный на фоне серой предрассветной мглы силуэт стоящего в дверях человека. Все еще пытаясь отделаться от навязчивого ощущения ночного бреда, Андрей отступил в сторону, пропуская человека внутрь, закрыл за ним дверь, включил свет и на несколько секунд ослеп.

– Андрюша – сказал человек сквозь мелькающие перед лицом Андрея точки, и тому на миг снова померещилось, что он в постели, все еще во власти ночного кошмара.

Это был отец.

– Господи, Андрюша... – повторил он еле слышно.

– Папа, что ты тут делаешь в четыре часа утра?

Зрение постепенно возвращалось к Андрею и он разглядел, что на отце потрепанное пальто до пят, а под пальто - ночные кальсоны. – Да что случилось, наконец?!

– Они увели ее, Андрюша... – голос отца дрожал. – Пришли и увели...

– Кого? – мозг Андрея решительно отказывался анализировать происходящее. – Кто увел?

– Пять человек! Пятеро против одной слабой женщины. Господи, пять человек, пять!..

Андрей увидел, наконец, его глаза и ему стало страшно. Отец смотрел куда-то в пространство, в его расширенных черных зрачках прыгали серой занавесью ужас и первобытное безумие.

– Папа, да объясни же ты по-человечески! Кого увели? Кто увел? Куда?

– Они увели маму, – тихо и неожиданно спокойно сказал отец. – Их было пятеро. Я ничего не мог сделать, слышишь, ничего! Они выкрутили ей руки за спину, а я сидел... и смотрел... Просто смотрел... Пять человек... Пять человек... Я слышал, как она плакала... – Он судорожно передохнул. – Она скулила от боли… как щенок… а я даже не попытался помочь ей, – голос отца сорвался. – Она… о, Господи... она звала меня, я слышал, сквозь все эти стены, как она звала меня. Они били ее, а она надеялась, знала, что я приду за ней, а я сидел и плакал… Я старый человек, Андрюша… Я не знаю что делать... у тебя больше нет матери, Андрюша... – он закрыл лицо руками и затрясся.

– Папа, не плачь, пожалуйста! – Андрей почувствовал, как у него самого подкатывает к горлу комок. – Мы найдем ее, только объясни, кто увел, куда...

– Нет, – сказал отец глухим голосом, не отрывая рук от лица. – Нет, мы не найдем ее... Их было пять человек, – он уже не пытался сдерживать рыдания.

Андрей почувствовал, что он не может больше находиться в этой комнате. Какая-то непролазная ледяная тоска исходила от этого человека в черном пальто, скорчившемся в кресле в углу.

– Я сейчас, я тебе воды принесу. Я сейчас, папа, – повторил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Он вышел в прихожую и прислонился спиной ко входной двери. В голове гудело. Что за бред, уже в который раз подумал Андрей, какие-то люди приходят, забирают маму, куда-то уводят ее, а отец напяливает черное пальто и под проливным дождем бредет к нему, к Андрею, вместо того чтобы вызвать милицию, звать на помощь, бежать куда-то... Андрей представил себе, как отец идет с противоположного конца города, один, по пустым улицам, в желтом тревожном свете фонарей. Что-то жуткое, противоестественное было в этой картине.

Зачем-то зайдя в ванную комнату, Андрей включил свет и мельком взглянул в зеркало. Оттуда на него с ужасом глядел незнакомый бородатый мужик, седой и всклокоченный. Господи, да я же сплю! – подумал Андрей с невыразимым облегчением и открыл глаза.

Светало. Какой-то странный свист наполнял комнату вперемешку с серым рассветным полумраком. Андрей глубоко вздохнул и перевернулся на другой бок.

– Ты думаешь, что проснулся? – Андрей как от удара дернулся от этого насмешливого голоса. – НУ ТАК ПОЛУЧАЙ!

Раздался оглушительный выстрел, Андрей заорал и вскочил с кровати. На улице было светло, со двора доносился детский гам, на кухне кто-то гремел посудой, потом то-то упало и со звоном покатилось, кто-то тихонько ахнул.

Андрей на ватных ногах вышел из комнаты. Часы в коридоре показывали без десяти три. Пытаясь сообразить, какой сегодня день недели, Андрей потащился на кухню и в дверях столкнулся с Вероникой.

- О, проснулся! - расплылась в улыбке та (какая она все же красивая, подумал Андрей мельком). - А я как раз шла тебя будить. Идем завтракать скорее, я уже помираю с голоду!

Плетясь за ней, Андрей все пытался придумать способ поизящнее, как разузнать, какое же сегодня число, но в голову решительно ничего не приходило. Мутная была голова, вялая и набитая мокрой ватой, а самое неприятное было то, что никак не удавалось хоть на чем-нибудь сфокусировать взгляд. Точнее, сфокусировать-то как раз удавалось, но только на чем-нибудь одном, все остальные предметы тут же расплывались и ускользали из сознания.

Андрей позволил усадить себя за стол, на котором тут же воцарилась огромная скворчащая сковородка с яичницей. Есть не хотелось совершенно. Вероника уселась напротив и, подперев голову кулачком, выжидательно уставилась на Андрея.

– Кушай, солнышко, – проворковала она, умильно улыбаясь.

Солнышко? – удивленно подумал Андрей и запихнул в рот огромный кусок яичницы.

– Вкусно?

– Ум-гум, – промычал Андрей с набитым ртом. Яичница аморфной желтоватой массой лежала на тарелке, жирно отблескивая в свете кухонной лампы. Андрею даже показалось, что она шевелится. С усилием проглотив, он решительно отодвинул тарелку и поднялся. Вероника смотрела на него и удивление на ее лице медленно сменялось обидой.

– Но… ты же сказал что тебе вкусно… – жалобно сказала она. На глаза ей навернулись слезы.

– Прости, – сказал Андрей, глядя в сторону. У меня что-то пропал аппетит. Я пойду прогуляюсь.

– Осторожно, – сказала Вероника у него за спиной. Андрей остановился. – Осторожно! – повторила Вероника каким-то пластмассовым голосом – Двери!

Андрей обернулся. Вероника стояла с застывшей улыбкой, в горле ее сипело и клокотало.

– Двери закрываются! – выкрикнула она, – Следующая станция – Университет!

Андрей открыл глаза. Вагон медленно набирал ход, мимо пролетали рекламные щиты, настойчиво расхваливающие какой-то стиральный порошок. Между ними мелькали грязноватые стены, отделанные желтой керамической плиткой.

Рядом с Андреем сидел какой-то тип, напоминавший бомжа и пакостно пованивавший, но в золотых часах и в пальто. Заметив, что Андрей смотрит на него, тип беззубо осклабился и погрозил Андрею пальцем.

– Моржаешь, фуцан? - дыхнув смрадом, прокаркал он. - Тоже мне, мля, спейшел окейжен. Невермор, мля.

Андрей отшатнулся и пребольно ударился головой о поручень.

– Подааайте на пропитаааание...

Поезд влетел в тоннель и все пространство вокруг заполнил вой мотора и грохот колес. Какая-то старуха сунула в лицо Андрею зонтик. На сидении напротив миловалась парочка мужчин, старый и молодой. Старый был как две капли воды похож на того, которого Андрей увидал в зеркале в одном из предыдущих снов. Второй напоминал отъевшегося Галкина. Девочка лет пяти-шести с лицом приторным и распутным, вытащила изо рта жвачку и протянула Андрею. Андрей почувствовал, что его сейчас стошнит.

– Подааайте...

– Мужчина, вам плохо?

– Невермор, дарагой!

Андрей обхватил руками голову и попытался перестать дышать.

Поезд с чудовищной скоростью несся по тоннелю, перевозя сотни человек от одной станции метро к другой. В третьем от конца вагоне, на покрытом дерматином сидении, зажав голову руками, скорчился молодой человек. Он мучительно пытался проснуться.

(с) thelonewolf

 

[sack]

Вечер…Унылы автобус с еще более унылыми людьми. На лице каждого человека какая-то обреченность, чтоли. Закрываю глаза и откидываюсь на сиденье. В наушниках ненавязчиво завывает: «…никаких грязных мыслей, несколько снимков, чтоб на веки тебя удержать…» Ассоциативная песня…Надо поднять себе настроение…На как же его подымать когда тебя окружает такое же унылое гавно как и ты. Скорей бы метро…Ура метро…Только заходишь в вагон и сразу чувствуешь весь эмоциональный фон…Прям шведский стол какой-то…Хотя в связи с положением в стране в основном фонит горечь, обреченность и это сраное уныние. Начнем поиски. Вот толпа футбольных фанов…кричат скандируют…вот это эмоции…Закрываю глаза и уже привычно представляю себе капельницу выходящую из моей руки…она проворно пробирается между стоящими людьми и впивается в плечо ближайшего ко мне фаната. По трубочке быстро потекла яркая зеленая жидкость. Вот это да! Похоже наши победили…Мой второй желудок начинает быстро насыщаться. Ни с чем не сравнимые ощущения. Главное не увлечься…А то это будет стоить парню жизни. Отсоединяюсь и открываю глаза. Естественно никакой трубочки нет. Но парень заметно потускнел у уже не так весел как его друзья. Возможно, у него покружиться немного голова, но потом все пройдет. Так кто у нас тут еще есть…Блин какие все стремные, раздраженные и депрессивные. На остановке перехожу в соседний вагон. Тут уже дела обстоят по лучше. Мне вполне хватит эмоций этой страстно целующейся парочки. Опять закрываю глаза и выпускаю сразу две трубочки. По трубочкам весело побежали багровая нежно розовая жидкости, страсть и нежность. Полное насыщение. Выхожу на своей остановке немного опьяненным. Такое ощущение, что я воздушный шарик с гелием. Выхожу на улицу…вставляю наушники и быстрой походкой направляюсь в сторону дома…И тут на меня словно дождь капает какое-то неизвестное мне чувство…Странно…мне холодно от этого ощущение и ужасно не уютно. Останавливаюсь. Такое впечатление, что капли просачиваются сквозь меня и стекают в кеды. Стремно…Приходит осознание того что я чувствовал это еще когда переходил из вагона в вагон в метро, только чужие эмоции забивали мои собственные…Ускоряю шаг и почти перебегаю дорогу. Достаю сигарету и с наслаждением закуриваю. Пристально смотрю по сторонам…Ничего необычного…Вон уже и мой дом на горизонте…приближаюсь к нему почти бегом ибо меня гонит этот «ментальный» дождь…
(с) billy_pk

 

[hmm3rulez]

Приветствую вас, господин президент! Некоторые могут сказать, что вы не президент, а премьер, но мы то с вами люди умные - понимаем - кто сейчас в росиии НАСТОЯЩИЙ ПРЕЗИДЕНТ, а кто всего-лишь сторожит козырное местечко до, ха-ха, "выборов" двухтыщадвенадцатого года! Вы тут часики работягам раздариваете за которые им потом пятьдесят кусков предлагают, а они ни в какую - дескать - нафиг нам полста кусков - мы, российские работяги и так роскошно живём, а то что наш любимый и обожаемый президент носил - в хозяйстве необходимо! Мы всё что он, наидобрейший наш и наищедрейший, нам подарит - кажный божий день цалуем и веся вместо иконы - молимся на него - будь то часики или ручка или волосок! Особенно волоски ценим - бо их совсем немного осталось у него! Вот такие разговоры я про вас в народе слышала! Мечтает вас простой люд по волоскам растащить! И по тем что на голове - тоже! А я более скромная девушка, чем работяги неотесаные! Поэтому у меня и желание скромнее. Прошу у вас о том - чего у вас больше чем волосков! Зовусь я - Маша с Уралмаша! На самом деле я не с Урала, а чуток восточнее родилась, но так прикольнее знакомиться. Тем более что у меня сложилось впечатление, что местным жлобам питерские шлюхи уже приелись и наивные уральские девицы у них вызывают больший интерес. А у меня троюродная тётка в Копейске, это возле Челябинска, так что места известны - врать могу долго, ежели понадобится. Вобще у меня родичей много. В данный момент у меня временная прописка в общаге. Но там в комнате счастливая пара лесбиянок из которой пассивная подозревает, что я хочу увести от нее ее буча и одинокий кобел, которая хочет со мной спать. Я даже боюсь подумать - что же в мужских общагах делается?! Хорошо хоть никто из соседок не наркоманит, не бухает без меры и парней не водит! В соседнюю комнату одна шмара привела хахаля, дак, пока она в магазин ходила - он её соседку изнасиловал и слинял. А шмара то-ли не хочет его выдавать, то-ли действительно первого попавшего-ся незнакомца привела ничего о нем не зная, кроме имени, которым назвался. Ни где живет, ни телефона. Мы хотели ее хорошенько избить, но потом девки согласились с моим предложением, чтобы виновная в нарушении целостности чужого органа - своим органом отработала. Я вечерами халдейкой подрабатываю. Но бабла все равно мало. Поэтому если какому-то клиенту посолиднее и постарше понравлюсь - не особо ломаюсь. Девки за это меня блядью считают. А я считаю, что бляди - кто за так дает, а ежели за интерес, то это - бизнес. Ну и договорились, что я ее десять раз привлеку вместо себя или вместе с собой. И тогда она с порванной соседкой квиты. Так этой шмаре так понравилось! Такая любливая оказалась! Половину клиентов у меня стянула! Я и сама не рада, что с ней связалась! Хоть бы ее зашиб кто! В общем, не хорошие девки в общаге. Не нравится мне там. Вот я и прошу у вас - подарите мне квартирку! Скромную двушечку! Желательно в Москве, чтобы Кремль был из окна виден - чтобы кажный божий день встав по утру смотреть на него и молиться за ваше здравие! С любовью и обажанием - ВАША Маша.
P.S. ВСЕГДА ваша Маша - мне тоже для вас НИЧЕГО не жалко!
P.S.S. Ну вы поняли - о чём я... Во второй комнате поставлю кровать двуспальную. И коли захотите заглянуть в гости... P.S.S.S. Кстати, я обожаю - когда меня целуют в пупок и не только в пупок, шалунишка! Жду! Люблю! ЛЮБЛЮ! Л Ю Б Л Ю!

 

[Август]

Я и мои злые гномики

Доктор, вы тоже кормите гномиков? Что значит - каких? Вот же у вас на полу блюдечко с молоком и кусочек печенья. Это сыр? А мои раньше любили печенье. Они были настоящими сластенами, мои гномики. Зефир, пастилу, мармелад, сладкие булочки — все разбирали на крошки и тащили в свою норку, в углу, за шкафом. Никто, кроме меня, не знал, где они прячутся. Теперь они едят только сырое мясо. Свежее, с кровью. Гномики, которые хоть раз попробовали кровь, уже никогда не будут такими, как прежде... Нет, к психиатру мне не надо. Правда, не надо, и диагнозы мне не нужны. Если хотите послушать, как это случилось, могу рассказать... Хотите?
Первый раз я увидел их накануне рождества. Мать хлопотала на кухне, отец мастерил гирлянды из проволоки и цветной бумаги и развешивал их по стенам, протягивал под потолком, закрепляя одним концом на карнизе, а другим на тяжелой латунной люстре с тремя рожками. Я, пятилетний мальчик, аккуратно причесанный и одетый, скучал у накрытого стола. Под рождественской елкой стоял большой пенопластовый гном, а у его ног, на усеянных опавшими иголками ватных сугробах искрились сахарные звездочки, леденцы в прозрачных обертках, маленькие шоколадки в яркой разноцветной глазури. За окном ранние сумерки клубились стылой синевой, а в комнате пахло хвоей, сдобной выпечкой и свечным воском. Я смотрел на гнома, на бутафорский снег, на перебегающие по ветвям крошечные огоньки, и мне казалось, что там, под елкой, постепенно создается некое пространство чуда. Что-то необычное должно было произойти, сказочное и непременно — хорошее.
Они высыпали гурьбой из-за шкафа — проворные, как мышата, и нарядные, точно расписные фарфоровые фигурки. Гномики, самый крупный не больше новорожденного котенка, а самый мелкий размером с фасолину. Все в зеленых камзолах и желтых чулках. Я поспешно вылез из-за стола, подошел ближе и присел на корточки. Осторожно, чтобы не испугать. Вгляделся. Гномики копошились в рыхлой вате, пытаясь вытащить из нее скользкий леденец. На меня они не обращали внимания.
«Эй!» - окликнул я их шепотом, и крохотные существа, как по команде, замерли, задрав кверху увенчанные красными колпачками головки. Я взял со стола кусок кекса и положил на пол, потом налил в блюдце яблочного сока и поставил рядом, а сам немного отступил назад. «Ешьте, - прошептал. - Это вкусно.»
Они обступили блюдечко и принялись пить, погружая в сладкую жидкость ладошки, гномик-фасолинка чуть не бултыхнулся в сок... а потом раскрошили кекс и унесли с собой. Так началась наша дружба. Я все время старался угостить их чем-нибудь вкусным. Ломтик яблока, долька апельсина, орешки. Когда ничего другого не было, корочка хлеба — они ели все.
Нет, я их совсем не боялся тогда и не удивлялся даже. Маленькие дети весь мир видят волшебным. Помню, окна детской выходили на поросшую газонной травой полянку, которая в лунные ночи становилась серебряной, словно устланной мятой кофетной фольгой. Полянку со всех сторон обступали ели, сквозь ветви которых так заманчиво блестели звезды, словно звали куда-то, очень далеко. В такие дали, откуда не возвращаются, а если возвращаются, то изменившимися. На этом газоне, прямо под моими окнами, каждую ночь разыгрывалась сказочная мистерия. Из-за елок выпрыгивали оленята с золотыми рогами и алмазными копытцами, волчата и ежики, огненные белочки с длинными хвостами, мягкие, словно плюшевые, зайцы и смешные медвежата. Они резвились на траве, скакали, кувыркались и играли в догонялки.
Вот, хотите верьте, хотите нет. Я верил. Так почему бы я стал удивляться гномикам?
Через два года после того рождественского вечера умер мой отец. Тогда я не знал, отчего. Позже мне сказали, что у него во сне лопнула аневризма в мозгу. Oн лежал на кровати, мой отец, скрюченный и очень бледный, как будто сделавшийся меньше ростом. Потом пришли какие-то люди в оранжевых жакетах и забрали его. Мать забрали тоже, у нее случился нервный срыв. А еще через полгода в нашем доме появился Ханс. Узкоплечий, в пятнистой форме Бундесвера, с темным ежиком волос и тонкой полоской усов над верхней губой. И глаза словно черные дыры, из которых тянуло сквозняком.
Дядя Ханс, я должен был его называть. С его появлением все стало по-другому. Детскую Ханс переоборудовал под свой кабинет. Развешал по стенам оружие — он состоял членом охотничьего клуба или что-то в этом роде. Меня переселили в бывшую кладовку, маленькую комнатку без окна, в которой едва умещались моя кровать, тумбочка и ящик с игрушками. Я больше не мог любоваться перед сном волшебной полянкой, а сладости для гномиков теперь клал не на середину гостиной, а осторожно проталкивал за шкаф. Чтобы Ханс не увидел. Я его боялся, до судорог, до головокружения. Не то чтобы он меня часто бил. Он меня даже не замечал, вернее, замечал, как некую досадную помеху, которую можно отпихнуть сапогом или взять за шкирку, как котенка, и зашвырнуть в самый дальний угол. Но он бил мать. Сначала изредка, затем все чаще, все сильнее. Все более жестоко. Иногда при мне. Собственно, мое присутствие в этот момент его не беспокоило, мои слабые попытки вступиться за маму всегда заканчивались одинаково - ударом под дых, после которого я отлетал в другой конец комнаты и корчился на полу от боли. Иногда утаскивал в спальню, и я, съежившись под дверью, вслушивался в крики и всхлипывания матери, и мне было так больно и страшно, что самому хотелось кричать.
Не знаю, почему моя мать продолжала жить с Хансом, вряд ли любила. Хотя чужая душа — потемки, а душа близкого человека порой и вовсе — безлунная полярная ночь.
Как-то раз я сидел на полу в своей комнатушке, полуплакал — полудремал, привалившись спиной к постели. Горел тусклый ночник. Не хотелось ложиться спать, выключать свет... вообще, ничего не хотелось. Игрушки валялись рядом, ненужные. Вдруг что-то мягко ткнулось мне в руку, и я, вздрогнув, очнулся. Передо мной стоял гномик. Давно он не показывался, кажется, немного вырос с тех пор, как я видел его последний раз. Все в том же зеленом камзоле, теперь слегка тесном, в деревянных башмачках и красной шапочке. В нем было что-то забавное и грустное, и он ластился ко мне, как доверчивый щенок.
Я наклонился, погладил своего маленького друга по выбившимся из-под колпачка светлым кудряшкам и, глядя ему прямо в глаза, беззвучно приказал: «Фас! Он там, в спальне... Ату его!» Гномик встрепенулся, сделал боевую стойку, словно тушканчик, вставший на задние лапы. Завертелся юлой, принюхиваясь, точно сторожевой пес, и бросился вон из комнаты. За ним тенью скользнул еще один, пониже... и еще один... и еще...
В ту ночь я долго не мог уснуть. Лежал и смотрел в темноту. Потом тихо встал, сунул ноги в мягкие тапочки, вышел в коридор — толстый ковролин скрадывал мои шаги - и подкрался к двери родительской спальни. Отчим спал беспокойно: ворочался, кряхтел, стонал сквозь стиснутые зубы — так мне, во всяком случае, казалось — как будто сражался с полчищем кусачих насекомых.
Утром, за столом, вид у него был помятый, сникший, глаза тусклые. Он не кричал на мою мать, ничего не требовал, как обычно, только хмуро кивнул и уткнулся взглядом в тарелку. После завтрака я заметил, как мать украдкой сунула в бак с грязным бельем окровавленную простыню. Меня захлестнул страх и одновременно злая радость: теперь-то он поймет, как больно нам с мамой! Я открыл холодильник, извлек оттуда большой кусок суповой говядины и, отрезав тонкую полоску, протолкнул ее за шкаф. К вечеру кусочек мяса исчез. Через три дня отчима увезли в больницу, и больше мы с матерью его не видели.
Мы остались одни. Я снова перебрался в детскую, ружья забрали родственники Ханса вместе с остальными его вещами. Все вернулось на круги своя, да только не совсем. Что-то случилось со сказочной лужайкой... то ли елки вокруг нее стали гуще и выше, то ли луна теперь освещала ее иначе, но трава больше не серебрилась в слабом сумеречном свете, и веселые зверюшки не резвились под моим окном ночь напролет. Они исчезли, убежали искать другие полянки и других — счастливых — ребятишек.
Жили мы скромно, мать выучилась на парикмахера, пошла работать, но получала немного. Большую часть зарплаты съедала плата за воду, газ, электричество, телефон. На сладости денег не хватало, мясо тоже покупали не каждый день, но когда покупали, я не забывал делиться со своими маленькими друзьями. Они стерегли мой покой днем и ночью, как верные стражи, никого даже близко не подпуская к нашему с матерью семейному очагу. Наточили когти и клыки. Одежда сделалась им мала, они скинули зеленые камзолы и обросли густой бурой шерстью. Я не сомневался, что стоит мне только моргнуть, и любой недруг будет растерзан. Не могу сказать, что часто просил их о помощи, но, бывало, приходилось.
Я учился в шестом классе, когда ко мне привязался мальчик на год старше, Ференц из седьмого „f“. По дороге в школу подкарауливал, оттеснял в тупиковый переулочек и заставлял выворачивать карманы. Потом рылся в портфеле, перетряхивал пенал и учебники, находил всю мелочь, до последнего цента, как бы тщательно я ее ни прятал. Почти все ребята брали с собой хоть пару евро — в школьном буфете выпекали вкусные вафли и брецели, и мы бегали, покупали их на переменке. Не знаю, почему Ференц повадился обирать именно меня, может, из-за моей хрупкой комплекции — думал, что не дам сдачи — или потому, что я жил дальше всех. К тому же, у меня была репутация молчуна, я мало с кем общался, и никогда ни о ком не сплетничал.
Сначала я терпел. Перестал брать в школу деньги и покупать брецели. Вместо этого заворачивал в фольгу бутерброды, потому что уроки заканчивались поздно и я успевал жутко проголодаться. Ференц злился, вытряхивал мой завтрак на землю и топтал ногами. Я пытался жаловаться учителям, но мне не верили — отец Ференца возглавлял родительский совет класса и без труда убедил всех, что его сын никогда ничего такого... Хотел поговорить с матерью, но она посмотрела на меня так устало, что от непроизнесенных слов запершило в горле.
В конце концов я не выдержал. Просовывая за шкаф мясо, поманил пальцем одного из гномиков и прошептал ему на ухо имя своего обидчика. В тот же день Ференц угодил в реанимацию с изуродованным лицом, почти перегрызенной шеей и рваными ранами на теле. Что случилось? Покусали собаки. Чьи, откуда? Никто не мог понять. В нашем городе бродячих животных нет, муниципалитет следит за этим. Сам мальчик, когда немного оправился от шока, клялся, что не собаки на него напали, а настоящие чудовища. Что ж, он был недалек от истины.
Ференц выжил после того случая, но сделался тихим, ходил бочком и слегка прихрамывая, никому не смотрел в глаза, а меня обходил большим полукругом. Наверное, чувствовал что-то... Было еще несколько похожих эпизодов, не столь драматичных.
Мои чудовища постепенно набирались силы, росли. Самый маленький стал размером с крысу, а самый крупный — с кошку. Когда однажды я по старой памяти предложил ему кусочек творожной запеканки, он зашипел на меня, выгнул спину и чуть не впился острыми зубами в мой палец. Я едва успел отдернуть руку.
По ночам они громко топали, шуршали обрывками газет, хрюкали и визжали, пугая мать. Впрочем, недолго. Моя мама так и не сумела оправиться от смерти отца и от жизни с Хансом. Она медленно угасала. К шестнадцати годам я остался сиротой. Пришлось бросить школу, хотя учился я неплохо, и пойти работать в автомастерскую. Вечерами я подолгу бродил по улицам, подсвеченным бледными фонарями, и до рези в глазах вглядывался в черные зрачки окон, за каждым из которых чьи-то детские сказки превращались в кошмарные сны. В моем сердце еще теплилась глупая, отчаянная надежда на чудо — что вот сейчас за занавеской, словно тоненькая свечка в окне, мелькнет огонек чьей-то доброты.
И чудо пришло в мою жизнь. Самое настоящее, не призрачно-лунное, как серебряная лужайка перед домом, не мимолетное, как запах воска и хвои в рождественскую ночь, а живое, теплое, с волосами тяжелыми, как соцветия сирени, и мудрыми руками, которые тут же навели порядок в квартире, выбросили весь сор, хлам, старые газеты и старую боль, смахнули паутину со стекол и зеркал. В комнаты хлынул такой яркий свет, что даже злые гномики присмирели, попрятались по углам, как сумеречные тени.
Чудо звали Паула. Она напоминала мне маму, такую, какой та была давно, молодую и энергичную, хозяйку от Бога. Есть такие женщины, для которых инстинкт гнезда главнее любых других инстинктов. Конечно, жизнь не видеокассета, ее не отмотаешь в начало. Но с появлением Паулы меня не покидало странное чувство, как будто в некой игре обнулили счетчик и теперь все, что я ни делал, я делал как бы впервые. Без оглядки на прошлое. Это значило, что можно любить без страха потери, радоваться без чувства вины, засыпать безмятежно, не вслушиваясь в цокот острых коготков по полу, в фырканье, шебуршение и голодное чавканье. Гномики затаились, притихли. Притворились безопасными домашними зверюшками. Они даже соглашались есть овощи. Тайком от Паулы я готовил им обеды: нарезал ломтиками морковь, свеклу, редиску и выкладывал на блюдо вместе с листьями шпината... Обязательно добавлял сверху два-три кружочка колбасы. Мои гномики так и не стали до конца вегетарианцами. Паула ни о чем не догадывалась. Только однажды ей показалось, что из комнаты в кухню прошмыгнула большая рыжая кошка. Мелькнула и словно провалилась сквозь землю, вернее, сквозь пол. «Да что ты, дорогая, Бог с тобой! Откуда тут кошки?» - пытался я ее успокоить, фальшиво смеясь. Паула долго терла глаза, недоверчиво озиралась по сторонам, а потом рассмеялась вместе со мной. В другой раз она проснулась посреди ночи, села рывком на постели, в темноте испуганно пытаясь нащупать мою руку. «Янек, тебе не кажется, что у нас дома завелись крысы?» Я помотал головой, хотя Паула, конечно, не могла этого увидеть. Луну скрывали тучи, и комната словно была до самого потолка набита липкой черной ватой. Крысы. Видела бы ты их вблизи.
Я понял, что надо бежать. Подальше от квартиры, населенной страхами, от воспоминаний, от самих себя. Несколько раз предлагал Пауле уехать, уговаривал, умолял, но она смотрела на меня удивленно и непонимающе.
- Зачем, Янек? Куда?
- Куда глаза глядят. Все равно. В другой город, в другую страну... Снимем где-нибудь домик или квартирку на двоих.
- Но... Янек, мне здесь нравится. У тебя очень уютно, правда. А газончик с елками... в нем есть что-то волшебное. Как будто попадаешь в сказку, - она вздыхала и прижималась ко мне. - Я бы хотела, чтобы наш малыш... у нас ведь будет когда-нибудь малыш?... спал в этой маленькой комнатке, с окнами на лужайку, и каждую ночь...
- Нет! - перебивал я торопливо.
Отдергивал занавеску и с неприязнью всматривался в бархатную, залитую светом полянку. Волшебство давно упорхнуло, и лишь коротко стриженная трава глупо золотилась на солнце.
И так — каждый раз, все время одно и то же. Мы начали ссориться. Сначала по пустякам, несерьезно, без злобы. Говорят, милые бранятся — только тешатся. Вот только утешения не было, одни обиды. Они множились, застревали комом в горле, так, что ни сглотнуть, ни выплюнуть. Любая мелочь раздражала: немытая чашка в раковине, карандаш на трюмо, непогашенная лампочка в кладовке. Мне хотелось осветить всю квартиру, каждый темный уголок, а Паула твердила, что это расточительство. И непростительная безалаберность. Как она меня только ни называла, и недотепой, и мотом, и ничтожеством, и лодырем... Для того, чтобы сделать человеку больно, не нужно много слов, достаточно одного-единственного, такого, чтобы перевернуло все внутри, и жгло потом долго, как пощечина.
Почему именно слово «грязнуля» меня взорвало? Не потому ли, что частенько слышал его от отчима — небрежно брошенное, вроде бы даже не со зла, но за ним всегда следовала скорая и жестокая расправа. Наверное, я побледнел. В какое-то мгновение мне показалось, что я сейчас, как Ханс, не совладаю с собой и ударю Паулу. Сжал кулаки, и черты ее лица вдруг поплыли, словно обожженные кислотой моей ненависти.
Конечно, я ее не ударил, просто повернулся и вышел из комнаты. А ночью... В ту же ночь я проснулся от страшного крика. Вскочил, подхватил Паулу на руки. «Тише, тише... Что случилось? Что с тобой? Это всего лишь сон...»
«Нет, не сон, - она захлебывалась слезами. - Монстры... они укусили меня в сердце. Больно... укусили». Я носил ее по комнате, грел дыханием остывающие губы, вглядывался в бледное, искаженное судорогой лицо. К утру Паула умерла. Сердечная недостаточность, сказали врачи. Кто бы мог подумать, никогда не жаловалась на сердце.
А теперь... Что теперь? Так и живем. Я и мои злые гномики. Да нет, все понимаю, когда-нибудь они сожрут и меня. Я ведь сам себя ненавижу. По ночам я зажигаю в спальне свечи — десяток в изголовьи кровати, десяток в ногах, еще несколько на полу, на тумбочке, штук пятнадцать на зеркальном трюмо. Когда свечи отражаются в зеркалах, мне чудится, что вся комната тонет в море огня. Гномики боятся открытого пламени. Так и спасаюсь от них... пока.
Я вижу, вы кормите гномиков, господин Фриц? Ну что вы, ничего плохого в этом нет, пока сыром и молоком. Ручная крыса, говорите? Да какая разница, крысы или гномики... главное — не кормить их мясом.

© Copyright: Джон Маверик, 2010

 

[Август]

Непрожитая жизнь

Я стал часто просыпаться посреди ночи. Не всегда посреди, в общем, не вовремя. Раньше меня и будильник с трудом выпихивал из постели. А теперь сам просыпаюсь, причем, когда попало. Может быть дело в новой квартире. Не обвыкся ещё, вот и сон плохой. Не один я чувствовал неудобства от переезда. Дочка стала плакать во сне, практически каждую ночь. И тоже сразу же, в первую ночь после новоселья.

Сейчас меня разбудил сон. Обычно я их не помню, а этот задержался в памяти. Не то чтобы яркий был сон. Наоборот, мутный, серый, несвязный. А ведь запомнился же.
Тени, сгустки мглы, едва-едва обладающие очертаниями человеческих тел, водили хороводы вокруг меня, протягивали ко мне руки-плети туманные, подвывали тонким детским плачем...

И качаясь на зыбкой грани сна-яви, понял, сон закончился, но с ним не прекратился плач. Всхлипывания доносились из Вариной комнаты. Жена тоже проснулась, хотя может даже и рефлекторно, пролепетала сонно: "Сходи, посмотри".

"Сука" - беззлобно и лениво подумал я. Хошь-не хошь, а вставать надо, тем более, что всё равно проснулся уже. Накинул халат, пошёл в комнату дочери.
Включил свет в коридоре, посмотрел на часы. Пять утра. Через полтора часа надо было бы вставать на работу.
Варюшка - плоть от плоти нашей. Обладательница маленькой, но очень чуткой души. И эту душу терзали ночные кошмары, глумились над детским сном. Дочунька моя, что ж тебя мучает? Варя свернулась клубком, одеяло сбито на пол. Кулачки прижала к глазам, часто всхлипывает, болезненно, надрывно.

Я поправил одеяло. Не стал будить, толку-то. Чувствовал, что не смогу помочь ей этим, только испорчу всё. Откуда я это знал, не понимаю. Стал легонько поглаживать дочь по голове, чуть касаясь русых волос. Мурлыкал какую-то чушь, лишь бы Варя во сне услышала мой голос, зацепилась за него, выкарабкиваясь из трясины страхов. Сам не заметил, как стал напевать из Сплина:
В одном из домов, там, где кофе и сигарета.
Те, кто придут, узнав, что нас нет, простят нас за это.
В этом году такое жаркое лето.
И тогда я снова увидел свой сон, который разбудил меня пару минут назад. Только это уже был не мой сон, это был Варин сон. Те же бесформенные тени, те же просяще протянутые щупальца тумана. Только теперь тени ещё, что-то говорили. Я не мог разобрать что, не мог расслышать. А Варя могла понять, но не могла помочь, поэтому плакала. Не столько от страха, сколько от бессилия.
Мотнул головой, отгоняя подкравшуюся дремоту. Хорош утешитель, чуть не заснул от сострадания. Продолжил песню, почему-то показавшуюся мне донельзя уместной.
Там наверху тихо течёт раскалённая крыша.
Окна открыты, мышка спит.
Будет гроза, молнии ждут сигнала контрабандиста.
На глубине прорвётся сквозь сеть, твоя Альтависта.

И Варя, то ли под чарами моего хрипловатого голоса, то ли сражённая гением Саши Васильева, задышала ровнее, отняла руки от глаз, положила их под голову. О недавнем кошмаре напоминало лишь лёгкое пошмыгивание распухшего носика. Ну, вот и нормально. Посидел с дочкой минут пятнадцать, убедился, что всё действительно отступило. Пошёл на кухню, там, где кофе и сигарета...

* * *

Курил, пил кофе, строил планы на грядущий день. В комнате забренчал мобильный. Будильник сигнализировал, что я не доспал законных полтора часа. Можно включать телевизор, только тихонько сделать звук. Время утренних новостей. Что там у нас новенького?
- При реконструкции стадиона "Трактор" рабочими было обнаружено место массового захоронения...
Вот интересная новость. Вся земля, - одно огромное место массового захоронения. На грамм почвы - полграмма праха.
- С зимней Универсиады наши спортсмены привезли 10 медалей, из которых четыре...
- Отобрали у финской сборной, уже по дороге в аэропорт - вслух закончил я за комментатором.

Проснулась Наташа, по устоявшейся традиции, на полчаса позже меня. Хотя когда-то давно свято уверяла, что она - "жаворонок", а я не менее упорно оповещал, что являюсь, что ни на есть типичной "совой". Семь лет совместной жизни перевернули наши биологические часы с ног на голову.

Чмокнула меня в ещё не побритую щёку, села рядом. Я налил кофе, пододвинул к ней ближе тарелку с бутербродами. Минут пять молчали, она ела, я просто молчал. Первым не выдержал я.
- Варя опять во сне плакала.
- Да? Я не слышала.
- Я слышал. Просто у меня, как у старого разведчика, сон чуткий и слух острый. Не то, что у вас, чернильных душ. Бюрократы очерствевшие.
- Щас получишь за "очерствевшую". Я чуткая и ранимая.
- Ладно, ранимая, что с дочкой делать? Снов своих она не помнит, чего пугается не знает. Может свозишь её в психологу?
- Это тебя надо к психиатру сводить. Ты чего её в ненормальные записываешь?! Больше внимания ребёнку уделяй и всё образуется.
- Помолчи. Хотя объясню доступным для тебя языком. Прекрати свой ничем не обоснованный ругалкинг, а не то может получиться замечательный рукоприкладинг на давальческих условиях с последующим дефолтом и вероятным приездом менеджментОв и скораяпомощьвызывайдеров.

Наташа рассмеялась и пошла собираться на работу. Я разбудил дочь, самая пора вставать. По Варе было видно, что ночной сон не приносит ей облегчения и отдыха. Маленькая, взъерошенная, сидела на кровати, сонно щурила глазёнки.
- Варюха-хитрюха, что снилось сегодня?
- Не помню, - худенькие плечики в пижаме дёрнулись вверх. - Тебя видела - вдруг сказала Варя.
- А что я делал?
- Ты пришёл и всех победил.
- Кого?
- Всех - уверенно сказала дочуня.
- Ну, теперь всё понятно. А в школу пойдём сегодня?
- В школу? - Варя сделала вид, что задумалась. - В школу... пойдём.
- Тогда кыш умываться и завтракать, я уже опаздываю.

* * *

Денёк выдался сумасшедшим. Встретил австрийскую делегацию, вымотали до чёртиков, немчура проклятая. До дверей квартиры дополз на последнем крыле. Ещё нажимая на ручку, знал, - в квартире есть кто-то чужой. Моё ощущение подтвердилось. Из холла я услышал, что в комнате Вари незнакомый мне женский голос вещал что-то непонятное, вроде, как молитву, только мне не знакомую. И ещё я услышал плач дочери... Мне этого хватило.

Рванул дверь, едва не вместе с косяком. Передо мной громоздилась буфетоподобная спина, какой-то тётки. Варя моя забилась с ногами на диван и плакала. Жена держала дочь за плечи.
- Что здесь, бАбоньки, твОрится?
- Выйди отсюда, ты мешаешь мне! - тётка обернулась, дав мне вдоволь насладиться зрелищем высветленной чёлки, падающей на свиные щёлки глаз. Кроме того, мой взгляд резанул массивный золотой крест, покоящийся в вырезе сильно декольтированного, причём зря, платья. Обернулась тётка и поняла, что напрасно. Напрасно она мне в глаза посмотрела. Ничего хорошего, по крайней мере, для себя, не увидела в них тётка.
- Сеанс шаманизма прерван в связи с переписью населения Нижнего мира. Духам, не прошедшим регистрацию, просьба покинуть помещение, - не знаю каким образом с моего языка сыпанулась эта фраза, но всё, как будто разрядилось что ли. Не обстановка разрядилось, просто не стало этой обстановки. В комнате был я, глупая баба, ряженная под архиерея, моя перепуганная жёнушка и... абсолютно спокойная доча. Которой и принадлежали первые слова в этой немой сцене.
- Ну вот, папка пришёл и всех победил!
- Это точно - я выбрал один из самых тяжёлых своих взглядов и одарил им "целительницу". - Вы, свободны, но если задержитесь хотя бы на ОДНУ лишнюю секунду, то не надолго. Кстати, все свободны. А Вы, Штирлиц, останьтесь, - с этими словами я подошёл к Варе и крепко обнял. По торопливому шороху за спиной понял, что угроза была воспринята буквально.
- Рассказывай, мученица, что тут с тобой делали.
- Мама привела эту... - похоже, доча подбирает эпитет, не долго думая, закончила. - ...Тётку.
- Вот именно, тётку - согласился я с Варей.
- Она что-то шептала надо мной, свечку жгла. Потом сказала, что во мне бесы. А во мне бесов нет! - безапелляционно завершила Варя свою тираду.
- Точно?
- ... - уверенный кивок головой и взгляд на меня. Такой беззащитный и открытый, мол, как ты можешь сомневаться!
- Не, ну без вариантов, - дочка наверно не догадалась, что я шучу.
- Я ж про бесов знаю, не маленькая уже. Только если кто бесами и были, так это те чёрные вонючие, что с ней пришли.
- Стоп! Кто с ней пришёл?
- Ну, такие чёрные. Они к маленьким, которые серенькие, начали приставать, тянуть с собой, а они не хотели...
- Какие маленькие, что за серенькие?! Доча, у тебя температуры нет?
- Я теперь знаю, маленькие ко мне во сне приходят, просятся, а я им помочь не могу. Поэтому и плачу. А чёрные пришли с тёткой и стали маленьких тянуть, я испугалась, а тут ты... и всех победил!
- Уверена, что всех?
- Ну, конечно! Чёрных, как ветром сдуло, и маленьких, правда, тоже. Жалко их, но я всё равно помочь не могу...
Я растерялся, как никогда в жизни. Зачем? Почему?! Но я кожей чуял, что Варя, единственный человек в этом доме, который что-то понимает.

Жена скорбной мышкой прошмыгнула в спальню из лоджии. Закурила опять? Зря я так, наверно, сурово с ней. Она ж, как лучше, хотела, дурында. А телефончик или адрес ведьмы, к гадалке не ходи, - дело рук тёщи. Она семь с половиной лет назад едва-едва не затолкала Наташу на аборт. Хорошо хоть я во время успел. Убедил. Отговорил. Только время-то идёт, и в двадцать восемь пора уж свою голову иметь.

* * *

Спать, так и не лёг. Пусть Наташа думает, что хочет, просто некогда мне... спать. Варя сегодня, кстати, и не плакала. Еле дождался шести утра. Набрал номер своего референта. Мог бы и не ждать, но не люблю я выглядеть тираном и деспотом.
- Да, Николай Петрович, слушаю - сонный, а потому преувеличенно бодрый, голос секретаря зашелестел в телефоне.
- Надеюсь, я тебя не разбудил?
- Нет, что Вы, я готовлю завтрашний доклад, - оба знали, что это совершенная неправда, но оба остались удовлетворены.
- Семён, у меня две новости. Одна хорошая, вторая плохая. Хорошая - меня сегодня не будет, перенеси все встречи. Плохая - отдыхать тебе не придётся.
- Нет, ну что вы...
- Слушай, - перебил я референта. - Не знаю, как, но тебе нужно выяснить, что находилось на месте моего дома раньше. Копай так глубоко, как можешь...

Дал необходимые ЦеУ. Семён, парень настырный, можно даже не сомневаться, что вызнает всё.

К тому времени, как проснулась жена, мой мозг, переработавший каскад версий, отбраковывая их одна за одной, выдал единственную. Пусть не самую правдоподобную, но зато единственную, за которую можно уцепиться. Сколько я не пытался сбежать сам от себя, но знание наплывало из детства. В те далёкие времена я давал повод усомниться в моей умственной полноценности, рассказывая, что вижу мёртвых. Потом понял, что не стоит всё рассказывать взрослым. Родители успокоились, врачи отстали. Я со временем потерял эту способность, сам себя убедив, что всё это виделось мне,а потом и вовсе забыл, что когда-то мог... . И вот опять.

Варе перешло по наследству моё проклятие или... дар. Был бы даром, если знал, как его применить, а так беспокойство одно. Я же и сам чувствовал, что не всё хорошо с этим домом. Только Варькина чистая душа воспринимала это куда ярче моей - огрубевшей и обветренной. Значит на месте, где высится новостройка, было кладбище или могила общая, или...

Жена проснувшись, не решилась первой заговорить. Села за стол, пьёт кофе. Я не вижу этого, я слышу звуки, я чувствую её мысли. Я чувствую её взгляд на мне. Поднимаю голову, озорно подмигиваю. Всё, напряжение снято. Наташка мягко, чуть виновато улыбнулась. Я улыбнулся в ответ, притянул её к себе, ткнулся носом в волосы, пахнущие полынным утром, и сказал: "Всё будет хорошо". Отстранилась Наташка, посмотрела мне в глаза, и я понял, что она верит мне, верит безоговорочно.

Часы показывали девять двадцать, когда позвонил Семён.
- Николай Петрович, я всё выяснил, Вы не представляете, как...
- Представляю Семён, представляю, это ты поймёшь по размеру своей премии. Давай по существу.
- Ага, ну конечно, простите. До начала строительства на этом месте был старый парк. А он был разбит на месте больницы, которую разбомбили ещё во время войны.
- Ты план больницы достал?
- Обижаете, Николай Петрович! Я же всё что угодно...
- Сенечка, ты истинный сын своего великого народа, - я не дал пузырям гордости за его пресловутую пронырливость, загадить поток чистой информации. - Что конкретно было на месте дома?! Морг?!!.
- Нет, здесь был лечебный корпус. Морг - далековато по плану. Сейчас я посмотрю по чертежам - по телефону я услышал, как зашуршала бумага. - Ага, на месте Вашего дома был старый корпус, построенный ещё до революции.
- Рожай, Сеня, рожай!
- А так здесь гинекология и была. Вот читаю: смотровой кабинет, палата, палата, абортарий...
- Всё, Семён, спасибо. У тебя сегодня отгул, до завтра...

Отключил телефон. Совсем отключил. Странно, почему не выходит Варя? Я её сегодня не будил в школу. Выходной у нас. Мы будем гулять по городу, есть мороженое килограммами. Пойдём в зоопарк, смотреть на львов, орлов и быков этих, как их, зубров. Заодно я навещу риэлторов, квартиру придётся менять. В церковь зайдём, закажу панихиду...

- Папа, ну что пойдём?
Я вздрогнул. Настолько задумался, что даже не заметил, как ко мне подошла Варя. Она взяла меня за руку.
- Пойдём, папа.
- Конечно, пойдём. Сегодня гуляем. Никаких школ и работ. Объявляю праздник непослушания.
- Идём, а то мама заждалась уже.
Я пригляделся к дочери. Её лицо было спокойным и сосредоточенным в то же время, как будто она готовилась к какому-то важному торжеству. Она тянула меня изо всех своих детских сил к двери... к двери, из которой бил ослепительный свет.

Я встал.

Я сделал шаг.

Ещё один...

* * *

Свет проникал даже сквозь закрытые веки. Силясь, чуть приоткрыл их. Сквозь сполохи ослепительного тумана стали проявляться какие-то тени и голоса.
- Он приходит в себя!... Скорее за Сергеевым!... Показатели нормализуются...
Послышался взволнованный голос Наташи, знакомый и родной.
- Он что очнулся?! Пустите меня!
- Женщина, успокойтесь! Вам здесь вообще не положено!...
Хотел что-нибудь сказать ободряющее. Но язык не слушался меня, как и другие части моего тела. Я плыл на облаках стерильной ваты, ставшей для меня бетонным саркофагом...

Прошло наверно много времени, когда ко мне пустили жену. Я уже понимал, что нахожусь в больнице. Я понимал, что почти не могу двигаться, я понимал, что был без сознания. Я одно не понимал. Как я оказался в больнице?!

Наташа села совсем рядом со мной. Взяла меня за руку. В ответ я смог лишь чуть пошевелить пальцами. Сознание моё потихоньку очищалось от тумана, но не всё ещё было в норме. Наталья сидела передо мной такая, какой я помнил её в дни нашего знакомства и первые годы совместной жизни. Юная, едва-едва шагнувшая в молодость. Я заговорил первым, как обычно

- Как Варя?
- Какая Варя? - на лице жены отразилось искреннее недоумение.
- Ты чего, жена? Дочь наша. Семи лет отроду. Блондинка, рост ниже среднего, характер нордический - говорить было тяжело, но так хотелось, как будто я молчал веками.
- Я тебе не жена и у нас нет детей! - Наташа чуть не взвилась со стула. - Прости, я думала, что ты уже никогда.... я не хотела... прости...
Она заплакала. По щенячьи поскуливая, навзрыд, наотмашь.
Эти слёзы. Вид вмиг помолодевшей жены. Недоумение по поводу наличия у нас дочери стали спазмами выбивать наружу осознание.
- Сколько тебе лет?
- Мне? Двадцать.
- А мне?
- Тебе - тридцать два.
- за что "прости"?
- ты же..., после этой аварии... я не смогла б...
- Что не смогла бы?!
- Вырастить ребёнка одна...
- Понятно...
- Что же мы делать будем теперь?!
- Жить.

Где ты? Что с тобой, моя дочура? Доча, которой у меня не было... и именно тебя никогда не будет...

* * *

- Дикий случай. Не жилец по определению. Такой случай один на бля@ский миллион. Три недели в коме. Мозги наружу, а он не только выжил, а ещё и овощем не пророс...
- Счастливчик.
- Говорят, что пока он у нас отдыхал, его жена аборт сделала.
- Так она ему не жена.
- А-а, тогда сам Бог велел.
Нейрохирург и анестезиолог выпили, не закусывая.

©Арсений Семёнов

 

[sklyff]

очень сильно!!!