В период с 1929 по 1934 г. около 2 млн. фермеров испытывали такую нужду, что были вынуждены искать работу на стороне (будучи лишь частично заняты у себя на ферме). В 1934 г. из четырех таких фермеров по меньшей мере три были заняты неземледельческой работой. С 1930 по 1937 г. 3,5 млн. сельских семей, т. е. более одной из каждых четырех семей, живущих на фермах и в сельских местностях, получали пособие от государственных или частных организаций[13]. Несмотря на это, мы до сих пор считаем сельскую безработицу гораздо менее острой, чем безработицу в городе. На самом же деле сельская безработица представляет собой теперь даже более серьезную проблему, понимание которой, однако, затемняется изоляцией и разбросанностью ферм, вкоренившимся веками в наше сознание сентиментальным представлением о «фермерстве, как о способе жизни» и тем фактом, что даже вытесненный фермер может выращивать немного овощей и откармливать поросенка. Поэтому последствия технологического вытеснения в сельском хозяйстве бросаются нам в глаза лишь тогда, когда фермерские семьи, решившись на крайний шаг, выходят на дорогу и становятся мигрантами. Лишь тогда вскрывается перед нами весь ужас их нищеты. Но пока сельские семьи остаются скрытыми в отдаленных бедствующих районах, на них не обращают внимания, несмотря на наличие многочисленных статистических данных, свидетельствующих об их бедственном положении. Даже когда они становятся мигрантами, принято не замечать их мучений. Это ведь просто беженцы. Они, как тени, скользят по земле, но не организуют бурных демонстраций в городах и не протестуют перед зданием конгресса.