Эта женщина
любит меня,
но канаты к другому не рубит.
Эта женщина
губит меня
тем,
что любит она -
как не любит.
Ей работа моя чужда.
Ей товарищи мои чужды.
Не скажу,
что это вражда.
Ведь вражда -
это всё-таки чувство.
Просто ей всё равно,
всё равно!
Это детская-
что ли -
жестокость.
Ну а сколько её богом дано:
и талант,
и редчайшая тонкость!
Необычны
и странны черты.
Вдохновенно лицо её выдумано.
Только бог ей не дал доброты, -
поленился на старости, видно.
Что ей строгих товарищей суд!
Чёрт возьми -
она самородок!
И её,
восторгаясь,
несут
пароходы
и самолёты.
Если боль или радость вокруг -
ничего она знать не хочет.
Если мать больна или друг -
так же звонко она хохочет.
Но когда-нибудь,
в тишине,
вынимая устало серёжки,
вдруг припомнит она обо мне,
и глаза её станут серьёзны.
Загрустит,
головёнку склоня.
Пусть грустит -
её не убудет.
С этой женщиной у меня
никогда
ничего
не будет.
Евг. Евтушенко
любит меня,
но канаты к другому не рубит.
Эта женщина
губит меня
тем,
что любит она -
как не любит.
Ей работа моя чужда.
Ей товарищи мои чужды.
Не скажу,
что это вражда.
Ведь вражда -
это всё-таки чувство.
Просто ей всё равно,
всё равно!
Это детская-
что ли -
жестокость.
Ну а сколько её богом дано:
и талант,
и редчайшая тонкость!
Необычны
и странны черты.
Вдохновенно лицо её выдумано.
Только бог ей не дал доброты, -
поленился на старости, видно.
Что ей строгих товарищей суд!
Чёрт возьми -
она самородок!
И её,
восторгаясь,
несут
пароходы
и самолёты.
Если боль или радость вокруг -
ничего она знать не хочет.
Если мать больна или друг -
так же звонко она хохочет.
Но когда-нибудь,
в тишине,
вынимая устало серёжки,
вдруг припомнит она обо мне,
и глаза её станут серьёзны.
Загрустит,
головёнку склоня.
Пусть грустит -
её не убудет.
С этой женщиной у меня
никогда
ничего
не будет.
Евг. Евтушенко

Хе... Шутки шутками, а цепляет сюрреализмом... 
