Я в пять утра, лишь поднял Феб с колен
Фетиды лик свой, встал, благословен,
Сел на коня и поспешил на воды,
Шлюх место встреч и шутовского сброда,
Жён, дочек, рогоносцев – тьма народа.
Взбодрил вином желудок слабый свой
Я порцией обычной, небольшой,
Но мерзкий вид меня вдруг ужаснул,
Испортив каплю, что я отхлебнул,
И я, отнюдь не пьяный, блеванул.
Дородный тип скатился из кареты,
(Ему подходят больше драндулеты),
Мудр, как телок, и важен, как хвастун,
Как Никлас Кали, дурачок-болтун;
Орущий фат, природный Нокс, и он
Посмел острить, как будто был умён.
Чтоб выглядел смешней он, по отцу
Дала природа рыцарство глупцу.
Вы недоросля, звёзды, не бросайте,
Игрушку развивающую дайте,
Чтоб возместить отсутствие ума,
Вот так бля–ушка трёт его сама.
Его смотрелось мрачно естество,
И шлюхи с ним похожи на него:
Всё те же формы, то же фатовство.
Держать на них не надо много зла,
Коль пасквиль сей природа создала –
Их внешность и характер сопрягла.
Благословен, кто изобрёл дилдо,
Таранить всем известное гнездо;
Любой размер: иль толще, иль длиннее,
Чтоб Трулла наслаждалась им сильнее,
Ведь мощь и аппетит шипов навряд
Желают сей вонючий дряблый зад.
Докучный вид их утомил мой взор,
И скучный гвалт – их глупый разговор;
Прокрался к нижней тропке я, как вор.
Хотя избегнуть я Харибды смог,
Внизу меня столкнул со Сциллой рок;
Ждала меня ужасная удача –
Огромный хлыщ, но выглядел иначе:
Высокий шут в испанском одеянье,
К вульгарной кукле не имел желанья,
Как вальдшнеп мудр, как филин полон знанья.
Слова о страсти презрит он все дни,
В нём афоризмы, максимы одни;
И яйца покупает он серьёзней,
Чем партии свои сплетают козни.
Как церемониймейстер он даёт
Любым словам официальный ход.
Отсюда к верхней тропке я поднялся,
Где с новыми хлыщами повстречался:
Клан эльфов-ортодоксов и попов,
Себе лишь интересных болтунов;
И каждый о болезни говорил,
Цинге, камнях, что писать нет уж сил,
Считал и меланхолию – мученьем,
Стыдя недуг сей мудрый с возмущеньем.
Но ни один не сетовал в ответ,
Что мало знаний, слабый интеллект –
Для той орды главней недугов нет.
Себя зовут посланцами небес,
И нагло придают себе тот вес;
Вот если б царь индийский, чьё правленье
Не дальше пятимильного селенья,
Таких бы жалких снарядил послов,
Его бы ждал малюсенький улов.
Быть лидером толпы той удостоен
Цветущий Лавр, что важен и спокоен.
Стремясь в архидиаконы в гордыне,
Он растоптал свободу и святыни;
Достиг величья толстый весельчак –
В тревогу, грусть не впасть ему никак,
Хоть Марвелл показал, что он – дурак.
Поэтому он пил и стал кутилой,
Чтоб мозг очистить от хандры унылой.
Пусть он напьётся, только сей поток
Не даст ему спокойствия урок,
Дабы себя вести достойней мог.
Пила излишне спесь, хоть не грешна
С себя смыть рвоту этого бревна
Вслед за ирландской шайкой говорливой
Безмозглых Маков, неприятно льстивой.
Услышав их беседы жуткий гул,
Я быстро, но любезно ускользнул.
Мерзавцы те не стоили презренья,
Они все отвратительны с рожденья.
Так двигаясь среди различных тел,
Белёных и накрашенных узрел
Я мать и дочь, хозяйку и служанку,
И сквайра-денди с показной осанкой.
Ни ярмарка, ни фарс с ватагой той
Шумливой не сравнятся пестротой.
Здесь лорды, сэры, сквайры и графини,
Торговки, швеи, лавочники-свиньи:
Смешались все, не схожие скорей
Характером, чем знатностью своей.
Здесь ожидала щеголя юница,
Под капором желающая скрыться.
Фальшивый умник, бойкий ухажёр,
Сняв шляпу, ножкой шаркнул, как позёр,
Пожал плечами, кланяясь манерно,
Пригладил чуб, растрёпанный чрезмерно,
И обратился к ней: «О, мисс, погода,
Ясней, раз Вы приехали на воды.
Вы госпожа небес; коль солнца свет
Исчезнет, побеждённый, то рассвет
Поднимется из Ваших ярких глаз,
Чтоб день за днём рождался всякий раз».
С поджатым ртом она хитро моргает,
Грудь выпятив: «О Боже! – исторгает.
То Ваша добродетель, не моя,
Что Вы умней, учёнее, чем я».
Кусает ногти он, чтоб показать
Свой перстень и придумать, что сказать;
И снова рвётся в бой: «О, мисс, ей-богу!
Вам в карты не везло вчера немного:
И в криббедж не хватило двух очков,
Дабы обставить прочих игроков.
Но, чёрт возьми, пускай я сукин сын,
Коль прежде я видал такой почин».
Ведёт он к коробейнику простушку
И вешает на грудь ей побрякушку,
Затем той встрече подводя итог,
Он ей проворно гладит между ног.
Сбежав от этой скверны омерзевшей,
Двух жён я встретил с девою созревшей,
Страдающей одышкой, побледневшей.
Старинный реверанс и комплимент,
Мол, рады вас мы видеть в сей момент,
Рука к руке пошли они с любовью,
Одна из них сказала без присловья:
«Мадам, узнать прилично мне, сюда
Какая привела, увы, нужда
И Вашу светлость?» Та с улыбкой – ей:
«Богаты мы, но нет у нас детей.
Сказали, от бесплодья эти воды,
И как крольчихи мы дадим приплоды».
Ей первая в ответ: «И я ведь с тою
Причиной здесь, мне дома нет покоя.
Мой муж ворчит и требует сыночка,
Хотя у нас растёт бедняжка дочка.
Нам головная боль и куча бед,
Шестнадцать ей, а Этого всё нет».
– «Так муж ей нужен. Я в её лета
Была замужней, как она чиста;
Железистые воды лишь одни
В беде помогут вашей в эти дни».
И десять к одному (то между нами),
Попробуют они то средство сами.
Болван несчастный, хитрость повитух,
Союзниц верных разных потаскух,
Тебя склоняет дать жене возможность
Наставить, проявляя осторожность,
Тебе рога! Идут Удар с Толчком,
Чей крепок зад, и шип стоит торчком,
Кто вылечит твоей жены хворобу
И вложит жизнь в потухшую утробу.
От них и получили воды славу
Помощников рождать детей ораву.
Вошли вояки, сзади крепкий жгут
Волос висит, похабщину поют.
Поближе рассмотрел я их без страхов,
Чтоб распознать противных вертопрахов.
То младшие сынки – дают им в год
Лишь тридцать фунтов, маленький доход.
Бродя с борзой иль соколом часами,
Командуют посыльными и псами.
Теперь хромую лошадь оседлав,
И три гинеи в кошельке зажав,
(Два ржавых пистолета, сзади шарф,
Камзол расшит), они притворно важны:
Полковник, капитан, и все отважны.
В Бер Гардене макака на коне
На выскочек похожа тех вполне,
Коль мишура – достоинству взамен,
То обезьяна – «юный джентльмен».
Что за созданье человек, коль он
Во всех своих обличиях смешон?
Глас разума нас радует напрасно,
То худший наш недуг, и это ясно.
Зверь трижды счастлив, в нём ведь сызмальства
Нет разума, а значит фатовства.
Поверьте, сожалею я безмерно,
Что на коня так сел высокомерно,
Кто действует в согласье с естеством,
Мне кажется мудрейшим существом.
(Рочестер 1647-1680)
