Статус:
Offline
Реєстрація: 11.01.2007
Повідом.: 36249
Адреса: Харків
Реєстрація: 11.01.2007
Повідом.: 36249
Адреса: Харків
- 🔴 16:51 Повітряна тривога в Харків.обл.
- #1
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДЕШЕВИЗНЕ И ТЁТУШКА ШАРЛОТТА
06.04.2014 12:00
Герберт Уэллс
Мир совершенствуется. В*дни моей юности, как многие из*вас ещё помнят, люди чтили красное дерево и*почему-то предпочитали всякой другой мебели эти блестящие громады, удивительно похожие цветом на*сырую печёнку и*такие тяжёлые, что не*сдвинешь. Те*из*нас, кто был слишком беден для красного дерева, притворялись, что имеют его, придавая своей мебели воспалённый оттенок с*помощью фанеровки. Это заставило кое-кого решить, что все дело тут было в*цвете. В*те*времена бытовало словечко «ничтожный», ныне почти забытое. Милая тётушка Шарлотта прибегала к*этому эпитету, когда по-своему, по-женски, бранила ей*неугодных. «Ничтожный», «пустой», «поддельный» было, по*ее*мнению, наихудшим, что можно сказать о*человеке. Ещё, помнится, она питала крайнее отвращение к*накладному серебру и*бронзовым полупенсам. Полупенсы ее*юности представляли собой массивные диски из*красной меди, к*которым совсем не*подходило слово «мелочь». То*были красивые и*увесистые монеты, почти столь*же неудобные в*обращении, как кроны. Помню, как однажды в*детстве она поправила меня.
—*Не*называй пенни медью, деточка,*— сказала она. —*Медь*— это металл, а*нынешние пенсы, они бронзовые.
Удивительно, до*чего живучи наши детские представления. Я*по*сей день считаю бронзу неким втирушей среди металлов, ничтожным выскочкой. Все в*доме тетушки-Шарлотты было поразительно добротным и, за*малым исключением, страшно неудобным; здесь не*было вещи, которую мальчик мог*бы разбить, не*подвергшись за*то*анафеме. Только ее*сервиз не*лишен был прелести*— по*крайней мере другого я*ничего не*помню,*— и*каждая из*этих заветных тарелок действительно стоила ее*бесконечных восторгов. Меня водили в*дорогих костюмчиках, доставлявших мне такие*же муки, как Геркулесу его туника, омоченная в*крови Несса [Несс*— кентавр, поверженный Геркулесом; жена Геркулеса*— Деянира омочила в*крови Несса тунику мужа, чтобы вернуть его любовь, но*кровь кентавра оказалась ядом]. Я*слишком рано узнал цену добротным вещам. Узнал, скольких сердитых взглядов стоит каждая чайная чашка, и*по*гроб жизни возненавидел все дорогое. Самому мне любы дешёвые и*никчемные вещи, зауряднейший хлам, какой только можно получить за*деньги, что-нибудь банальное, как примула, и*недолговечное, как первый снег.
Подумайте сами, насколько дешёвые и*— если угодно*— плохие вещи предпочтительней их*дорогостоящих подмен. Допустим, вам надо что-то купить. «Только бери, что получше,*— советует тётя Шарлотта,*— такое, чтоб дольше служило». Вы*следуете ее*совету, и*вещь служит веки вечные и*становится семейным проклятием. Кому не*известны эти донельзя скучные Добротные вещи, скучные, как верные жены, и*столь*же исполненные самодовольства? У*тетушки Шарлотты за*всю жизнь, наверно, не*было ни*одной новой вещи. Мебель красного дерева перешла к*ней от*дядюшки, а*сервиз*— от*каких-то далёких предков. А*ее*постели, ее*перины!.. Их*посещали призраки. Лучшая из*кроватей видела столько смертей, рождений и*браков, что могла поведать историю трёх поколений нашей семьи. Что-то в*этом доме навевало мысль о*кладбище, и*не*только потому, что спинки стульев походили очертаниями на*могильные плиты. Моя память сохранила мрачные закоулки этого дома, его темные, как в*склепе, углы, пышные драпировки, скрывавшие окна. Наша жизнь была чересчур буднична для подобной обстановки. Тётушка Шарлотта не*догадывалась, что все это ее*подавляло, а*меж тем оно так и*было. Этим и*объяснялся, по-моему, ее*душевный склад*— ее*мрачный кальвинизм, ощущение ничтожества и*бренности всего земного. Утверждение, будто вещи являются принадлежностью нашей жизни, было пустыми словами. Это мы*были их*принадлежностью, мы*заботились о*них какое-то время и*уходили со*сцены. Они нас изнашивали, а*потом бросали. Мы*менялись, как декорации, они действовали в*спектакле от*начала и*до*конца. То*же самое было и*с*одеждой. Мы*схоронили вторую сестру моей матери*— тётушку Аделаиду,*— поплакали и*почти позабыли о*ней, а*ее*великолепные шёлковые платья, несмотря на*свое сиротство, по-прежнему весело шуршали в*нашем эфемерном мире.
Все это ещё в*раннем детстве противоречило моему представлению о*жизни и*об*относительной ценности вещей. Я*хочу иметь свои вещи; вещи, которые можно разбить, не*разбив себе сердце, и, поскольку мы*живем только раз, я*ищу перемен*— чтоб сперва было это, а*потом то. Ценность старых и*добротных вещей тёти Шарлотты я*узнал, лишь когда продавал их. За*них дали на*редкость много*— за*эти каменные стулья, как жернова, перемалывавшие людей; за*этот хрупкий фарфор, доставлявший бесконечные тревоги до*тех самых пор, пока чары его не*разлетелись с*ним вместе; за*серебряные ложки, по*милости коих тётя Шарлотта пятьдесят шесть лет кряду мучилась мыслью о*взломщиках; за*кровать, которую из*всей родни пережил я*один; за*чудесные старинные часы*— рослые, плечистые, с*серебряным ликом.
Но, как я*уже говорил, наши вкусы меняются*— ушло в*вечность красное дерево и*репсовые гардины. Вещи теперь служат человеку, а*прежде человека с*детства учили служить вещам. Нынче я*сам связующее звено между прошлым и*будущим. Вещи, как весенние цветы, появляются и*вновь исчезают. «Кто украдёт мои часы, получит ерунду»,*— как говорил один поэт; они сделаны из*бог весть какого металла и, если их*день продержать на*каминной полке, покрываются сплошным красновато-черным налётом, который очень меня веселит. Мальчиком я*понял, что когда-нибудь надену дедушкину шляпу. Теперь у*меня шляпа за*десять шиллингов, а*то*и*дешевле, и*я*меняю ее*два или три раза в*году. В*прежние времена платье брали себе почти так*же навечно, как жену. Наше нынешнее жилище полно разными блестящими предметами; повсюду легковесные креслица, прочные лишь настолько, чтобы не*развалиться под вами; книги в*ярких обложках; ковры, на*которые вы*спокойно можете бросить зажжённую спичку. Вы*не*боитесь здесь что-нибудь поцарапать, опрокинуть кофе, разбросать по*углам пепел. Уж*ваша мебель не*станет чваниться перед гостями. Она знает своё место.
Но*особенно хороши дешёвые вещи с*точки зрения декоративности. Если что и*выдавало в*моей тётушке любовь к*красоте, так это милый ее*сердцу старый цветник, хотя даже тут она остаётся у*меня под подозрением. Ее*любимыми цветами были тюльпаны*— эти накрахмаленные гордецы в*малиновых прожилках. Полевые цветы она презирала. Драгоценности ее*походили на*выставку благородных металлов. Знай она стоимость платины, она*б только ее*и*носила. Цепи, кольца и*броши тёти Шарлотты приобретались на*вес. Она*б отвернулась от*работы Бенвенуто Челлини, если*бы в*вещи было менее двадцати двух каратов. Акварель она презирала; картина в*ее*глазах должна была представлять собою огромное, писанное маслом бурое полотно какого-нибудь Старого Мастера. В*углу столовой в*усадьбе Бэббиджей стояла горка с*хвастливо сияющей позолоченной посудой; ее*огораживал плюшевый шнур, не*позволявший посетителям толком рассмотреть чеканку: они лишь узнавали стоимость и*шли дальше. Я*не*держу в*доме богато разукрашенного искусства. По*мне, прелесть искусства составляют такие необъяснимые вещи, как идеи, мастерство и*талант. На*фартинг краски и*бумаги*— и*перед вами шедевр, как это делают японцы. Не*беда, если он*упадет в*огонь. Он*исчезнет, как вчерашний закат,*— завтра будет новый.
Японцы*— истинные апостолы дешевизны. Греки жили, чтоб научить людей красоте, иудеи*— нравственности, но*вот явились японцы и*принялись вдалбливать нам, что человек может быть честным, его жизнь*— приятной, а*народ*— великим без домов из*песчаника, мраморных каминов и*буфетов красного дерева. Порой мне ужасно хотелось, чтоб тётушка Шарлотта пожила среди японцев. Она, конечно, обозвала*бы их*«горсткой ничтожеств». То, что у*них столь употребима бумага и*они носят бумажное платье и*пользуются бумажными платками, преисполнило*бы ее*бесконечного презрения к*ним. Как я*ни*старался, я*не*мог представить себе тётю Шарлотту в*бумажном белье. Она питала истинную ненависть к*бумаге. Ее*молитвенник был напечатан на*шелку, все книги переплетены в*кожу и*не*так для красоты, как для прочности вправлены в*металлический кант. Настоящее ее*место было в*древнем Вавилоне*— сей основательный народ высекал на*камне даже газеты. Я*мысленно сравнивал ее*с*той царевной, которая носила одеяние из*кованого золота. Мальчиком я*считал, что скелет у*нее из*красного дерева. Но*как*бы там ни*было, старушки уж*нет, и*к*тому*же она оставила мне свою мебель. Наверно, она перевернулась в*гробу, когда я*принялся распродавать ее*имущество. Даже семейный фарфор понемногу исчез. Негодуя за*дурное отношение к*ее*слишком фундаментальным вещам, тётка вечно наказывала меня, запирала в*чулане, сажала на*хлеб и*воду, давала непосильные задания, и*я, признаться, низко отметил ей*за*это. Если будете в*Уокинге, вы*убедитесь в*этом собственными глазами. На*могиле ее*стоит простой лёгкий крест. Он*кажется белым пятнышком между двух безобразных гранитных пресс-папье, которыми придавлены лежащие справа и*слева. Временами я*готов в*этом раскаяться. Как я*посмотрю ей*в*лицо на*том свете: я*ведь так ее*оскорбил!
06.04.2014 12:00
Герберт Уэллс
Мир совершенствуется. В*дни моей юности, как многие из*вас ещё помнят, люди чтили красное дерево и*почему-то предпочитали всякой другой мебели эти блестящие громады, удивительно похожие цветом на*сырую печёнку и*такие тяжёлые, что не*сдвинешь. Те*из*нас, кто был слишком беден для красного дерева, притворялись, что имеют его, придавая своей мебели воспалённый оттенок с*помощью фанеровки. Это заставило кое-кого решить, что все дело тут было в*цвете. В*те*времена бытовало словечко «ничтожный», ныне почти забытое. Милая тётушка Шарлотта прибегала к*этому эпитету, когда по-своему, по-женски, бранила ей*неугодных. «Ничтожный», «пустой», «поддельный» было, по*ее*мнению, наихудшим, что можно сказать о*человеке. Ещё, помнится, она питала крайнее отвращение к*накладному серебру и*бронзовым полупенсам. Полупенсы ее*юности представляли собой массивные диски из*красной меди, к*которым совсем не*подходило слово «мелочь». То*были красивые и*увесистые монеты, почти столь*же неудобные в*обращении, как кроны. Помню, как однажды в*детстве она поправила меня.
—*Не*называй пенни медью, деточка,*— сказала она. —*Медь*— это металл, а*нынешние пенсы, они бронзовые.
Удивительно, до*чего живучи наши детские представления. Я*по*сей день считаю бронзу неким втирушей среди металлов, ничтожным выскочкой. Все в*доме тетушки-Шарлотты было поразительно добротным и, за*малым исключением, страшно неудобным; здесь не*было вещи, которую мальчик мог*бы разбить, не*подвергшись за*то*анафеме. Только ее*сервиз не*лишен был прелести*— по*крайней мере другого я*ничего не*помню,*— и*каждая из*этих заветных тарелок действительно стоила ее*бесконечных восторгов. Меня водили в*дорогих костюмчиках, доставлявших мне такие*же муки, как Геркулесу его туника, омоченная в*крови Несса [Несс*— кентавр, поверженный Геркулесом; жена Геркулеса*— Деянира омочила в*крови Несса тунику мужа, чтобы вернуть его любовь, но*кровь кентавра оказалась ядом]. Я*слишком рано узнал цену добротным вещам. Узнал, скольких сердитых взглядов стоит каждая чайная чашка, и*по*гроб жизни возненавидел все дорогое. Самому мне любы дешёвые и*никчемные вещи, зауряднейший хлам, какой только можно получить за*деньги, что-нибудь банальное, как примула, и*недолговечное, как первый снег.
Подумайте сами, насколько дешёвые и*— если угодно*— плохие вещи предпочтительней их*дорогостоящих подмен. Допустим, вам надо что-то купить. «Только бери, что получше,*— советует тётя Шарлотта,*— такое, чтоб дольше служило». Вы*следуете ее*совету, и*вещь служит веки вечные и*становится семейным проклятием. Кому не*известны эти донельзя скучные Добротные вещи, скучные, как верные жены, и*столь*же исполненные самодовольства? У*тетушки Шарлотты за*всю жизнь, наверно, не*было ни*одной новой вещи. Мебель красного дерева перешла к*ней от*дядюшки, а*сервиз*— от*каких-то далёких предков. А*ее*постели, ее*перины!.. Их*посещали призраки. Лучшая из*кроватей видела столько смертей, рождений и*браков, что могла поведать историю трёх поколений нашей семьи. Что-то в*этом доме навевало мысль о*кладбище, и*не*только потому, что спинки стульев походили очертаниями на*могильные плиты. Моя память сохранила мрачные закоулки этого дома, его темные, как в*склепе, углы, пышные драпировки, скрывавшие окна. Наша жизнь была чересчур буднична для подобной обстановки. Тётушка Шарлотта не*догадывалась, что все это ее*подавляло, а*меж тем оно так и*было. Этим и*объяснялся, по-моему, ее*душевный склад*— ее*мрачный кальвинизм, ощущение ничтожества и*бренности всего земного. Утверждение, будто вещи являются принадлежностью нашей жизни, было пустыми словами. Это мы*были их*принадлежностью, мы*заботились о*них какое-то время и*уходили со*сцены. Они нас изнашивали, а*потом бросали. Мы*менялись, как декорации, они действовали в*спектакле от*начала и*до*конца. То*же самое было и*с*одеждой. Мы*схоронили вторую сестру моей матери*— тётушку Аделаиду,*— поплакали и*почти позабыли о*ней, а*ее*великолепные шёлковые платья, несмотря на*свое сиротство, по-прежнему весело шуршали в*нашем эфемерном мире.
Все это ещё в*раннем детстве противоречило моему представлению о*жизни и*об*относительной ценности вещей. Я*хочу иметь свои вещи; вещи, которые можно разбить, не*разбив себе сердце, и, поскольку мы*живем только раз, я*ищу перемен*— чтоб сперва было это, а*потом то. Ценность старых и*добротных вещей тёти Шарлотты я*узнал, лишь когда продавал их. За*них дали на*редкость много*— за*эти каменные стулья, как жернова, перемалывавшие людей; за*этот хрупкий фарфор, доставлявший бесконечные тревоги до*тех самых пор, пока чары его не*разлетелись с*ним вместе; за*серебряные ложки, по*милости коих тётя Шарлотта пятьдесят шесть лет кряду мучилась мыслью о*взломщиках; за*кровать, которую из*всей родни пережил я*один; за*чудесные старинные часы*— рослые, плечистые, с*серебряным ликом.
Но, как я*уже говорил, наши вкусы меняются*— ушло в*вечность красное дерево и*репсовые гардины. Вещи теперь служат человеку, а*прежде человека с*детства учили служить вещам. Нынче я*сам связующее звено между прошлым и*будущим. Вещи, как весенние цветы, появляются и*вновь исчезают. «Кто украдёт мои часы, получит ерунду»,*— как говорил один поэт; они сделаны из*бог весть какого металла и, если их*день продержать на*каминной полке, покрываются сплошным красновато-черным налётом, который очень меня веселит. Мальчиком я*понял, что когда-нибудь надену дедушкину шляпу. Теперь у*меня шляпа за*десять шиллингов, а*то*и*дешевле, и*я*меняю ее*два или три раза в*году. В*прежние времена платье брали себе почти так*же навечно, как жену. Наше нынешнее жилище полно разными блестящими предметами; повсюду легковесные креслица, прочные лишь настолько, чтобы не*развалиться под вами; книги в*ярких обложках; ковры, на*которые вы*спокойно можете бросить зажжённую спичку. Вы*не*боитесь здесь что-нибудь поцарапать, опрокинуть кофе, разбросать по*углам пепел. Уж*ваша мебель не*станет чваниться перед гостями. Она знает своё место.
Но*особенно хороши дешёвые вещи с*точки зрения декоративности. Если что и*выдавало в*моей тётушке любовь к*красоте, так это милый ее*сердцу старый цветник, хотя даже тут она остаётся у*меня под подозрением. Ее*любимыми цветами были тюльпаны*— эти накрахмаленные гордецы в*малиновых прожилках. Полевые цветы она презирала. Драгоценности ее*походили на*выставку благородных металлов. Знай она стоимость платины, она*б только ее*и*носила. Цепи, кольца и*броши тёти Шарлотты приобретались на*вес. Она*б отвернулась от*работы Бенвенуто Челлини, если*бы в*вещи было менее двадцати двух каратов. Акварель она презирала; картина в*ее*глазах должна была представлять собою огромное, писанное маслом бурое полотно какого-нибудь Старого Мастера. В*углу столовой в*усадьбе Бэббиджей стояла горка с*хвастливо сияющей позолоченной посудой; ее*огораживал плюшевый шнур, не*позволявший посетителям толком рассмотреть чеканку: они лишь узнавали стоимость и*шли дальше. Я*не*держу в*доме богато разукрашенного искусства. По*мне, прелесть искусства составляют такие необъяснимые вещи, как идеи, мастерство и*талант. На*фартинг краски и*бумаги*— и*перед вами шедевр, как это делают японцы. Не*беда, если он*упадет в*огонь. Он*исчезнет, как вчерашний закат,*— завтра будет новый.
Японцы*— истинные апостолы дешевизны. Греки жили, чтоб научить людей красоте, иудеи*— нравственности, но*вот явились японцы и*принялись вдалбливать нам, что человек может быть честным, его жизнь*— приятной, а*народ*— великим без домов из*песчаника, мраморных каминов и*буфетов красного дерева. Порой мне ужасно хотелось, чтоб тётушка Шарлотта пожила среди японцев. Она, конечно, обозвала*бы их*«горсткой ничтожеств». То, что у*них столь употребима бумага и*они носят бумажное платье и*пользуются бумажными платками, преисполнило*бы ее*бесконечного презрения к*ним. Как я*ни*старался, я*не*мог представить себе тётю Шарлотту в*бумажном белье. Она питала истинную ненависть к*бумаге. Ее*молитвенник был напечатан на*шелку, все книги переплетены в*кожу и*не*так для красоты, как для прочности вправлены в*металлический кант. Настоящее ее*место было в*древнем Вавилоне*— сей основательный народ высекал на*камне даже газеты. Я*мысленно сравнивал ее*с*той царевной, которая носила одеяние из*кованого золота. Мальчиком я*считал, что скелет у*нее из*красного дерева. Но*как*бы там ни*было, старушки уж*нет, и*к*тому*же она оставила мне свою мебель. Наверно, она перевернулась в*гробу, когда я*принялся распродавать ее*имущество. Даже семейный фарфор понемногу исчез. Негодуя за*дурное отношение к*ее*слишком фундаментальным вещам, тётка вечно наказывала меня, запирала в*чулане, сажала на*хлеб и*воду, давала непосильные задания, и*я, признаться, низко отметил ей*за*это. Если будете в*Уокинге, вы*убедитесь в*этом собственными глазами. На*могиле ее*стоит простой лёгкий крест. Он*кажется белым пятнышком между двух безобразных гранитных пресс-папье, которыми придавлены лежащие справа и*слева. Временами я*готов в*этом раскаяться. Как я*посмотрю ей*в*лицо на*том свете: я*ведь так ее*оскорбил!
Тільки зареєстровані користувачі бачать весь контент у цьому розділі