Есть в нашей жизни то, в чем россия (страна-террорист) не по хорошему уникальна: ни в досоветские годы, ни в послесоветские в наших университетах не создавали богословских факультетов.
Это плохо и для Церкви, и для науки. Студенты-богословы лишаются возможности повседневного общения со своими светскими сверстниками и тем самым не впитывают ту культуру, в которой им и предстоит работать в будущем. А светские студенты оказываются до позорного беззащитны перед лицом самых диких мифов, касающихся веры и истории Церкви. Они не обретают навыка мысли на религиозные темы, а, значит, остаются заложниками безмыслия.
А уж как полезно для лектора-богослова выносить свои тезисы на суд университетской аудитории! Тут уж точно нельзя действовать по принципу "из нашего теста лапша для всяких ушей хороша". В светском вузе к лектору-богослову относятся заведомо критически, в зале сидят студенты с разных факультетов, а, значит, каждый на свой зубок будет пробовать каждое его слово. И это хорошая проверка. Кстати, курсы богословия, которые читались в дореволюционных университетах (я имею в виду прежде всего Б. Мелиоранского в Петербургском университете и протоиерея Павла Светлова в Киевском) поразительно интересны и сильно отличны от аналогичных академических курсов.
Мне бы хотелось, чтобы в этом отношении наши университеты стали похожи на университеты Европы. Мне хотелось бы, чтобы исчез ненужный налет "сенсационности" с богословских лекций. В конце концов, лектор-богослов, указывая на христианскую почву, на которой выросла европейская культура, просто говорит: "эта земля была нашей, пока мы не увязли в борьбе… пора вернуть эту землю себе", пора перестать быть иностранцами в своей собственной стране.
Впрочем, это я сказал бы и в интервью 10-летней давности. А сегодня я замечаю, как новая тень легла на порог моей аудитории. Церковь начинают воспринимать как часть официоза. И, соответственно, сторониться ее. Понимаете, обиднее всего – расплачиваться за удовольствие, которого не получал. Церковь не обладает никакой властью в светском обществе, и прежде всего не обладает властью цензурной (оно, может, и к лучшему, ибо трудновато пришлось бы цензору-христианину в языческом обществе). И хотя госвласть с нами особенно не считается – о нас все равно сплетничают как о государственной церкви. И это сказывается и на отношении части академических кругов к преподаванию богословия в университете. Нам бросают упрек, что мы навязываем теологию светской системе образования.
Странное дело: если философскому факультету предложат спецкурс по философии Платона – его с радостью примут. Если историкам предложат курс по истории доколумбовых цивилизаций Америки – и его примут без звука. А вот о христианской мысли и истории рассказывать носители этой мысли права не имеют?
Но здесь, правда, уже многое зависит от нас: сможем ли мы сами провести грань между изложением и анализом – и зазыванием и пропагандой.
Что касается меня – то я не ставлю перед собой задачу привести моих МГУшных студентов в Церковь (хотя несколько моих бывших слушателей уже несут священническое служение). Я понимаю, что к вере придут единицы. Но я надеюсь, что у большинства из тех, кто прослушали курс, будет воспитан вкус к богословской мысли по крайней мере в такой мере, что сектантские изделия им покажутся просто безвкусными. Сохранить человека для науки, спасти его от бегства в секту – разве это мало с точки зрения университетского образования?
Посилання видалено