научный метод познания мира

[tabo]

научный метод познания мира

Как подчеркивал Гегель, не только результат исследования, но и путь, ведущий к нему, должен быть истинным.


Метод-совокупность правил поведения и требований к деятельности, сформулированных на основе знаний о свойствах объективной реальности. Метод - это, образно говоря, фонарь, освещающий путнику дорогу в темноте.

Существуют различные типы классификации методов, в совокупности образующих методологию, которая понимается и как система принципов и способов организации и построения теоретической и практической деятельности, и как учение об этой системе.

Остановимся лишь на одном, но важном, разделении всех методов на две большие группы - на методы эмпирические и теоретические. Эмпирические методы не вытекают из сущности объекта, а поэтому содержат в себе много субъективных моментов. Но они таковы только в том случае, если не входят как необходимый момент в сферу действия системы методов теоретических, которые построены на единстве предмета и метода. Поскольку теоретические методы выступают способом организации субъектом своей деятельности в соответствии с сущностью предмета, то эмпирические методы, вовлеченные в сферу действия теории, получают внутри нее направленность и объективность.

Познание начинается с наблюдения. Наблюдение - это метод направленного отражения характеристик предмета, позволяющий составить определенное представление о наблюдаемом явлении. В блок процедур наблюдения входят описание, измерение, сравнение.

Эксперимент - это более эффективный метод, отличающийся от наблюдения тем, что исследователь с помощью эксперимента активно воздействует на предмет путем создания искусственных условий, необходимых для выявления ранее неизвестных свойств предмета.

Метод моделирования основан на создании модели, которая является заместителем реального объекта в силу определенного сходства с ним. Главная функция моделирования, если брать его в самом широком понимании, состоит в материализации, опредмечивании идеального. Построение и исследование модели равнозначно исследованию и построению моделируемого объекта, с той лишь разницей, что второе совершается материально, а первое - идеально, не затрагивая самого моделируемого объекта. Из этого вытекает вторая важная функция модели в научном познании - модель выступает программой действия по предстоящему построению, сооружению моделируемого объекта.

Анализ и синтез. Эмпирический анализ - это просто разложение целого на его составные, более простые элементарные части. Синтез - это, наоборот, - соединение компонентов сложного явления. Теоретический анализ предусматривает выделение в объекте основного и существенного, незаметного эмпирическому зрению. Аналитический метод при этом включает в себя результаты абстрагирования, упрощения, формализации. Теоретический синтез - это расширяющее знание, конструирующее нечто новое, выходящее за рамки имеющейся основы.

Индукция и дедукция.Индукция может быть определена как метод перехода от знания отдельных фактов к знанию общего. Дедукция - это метод перехода от знания общих закономерностей к частному их проявлению. Теоретическая индукция и основанная на ней дедукция отличаются от эмпирических индукции и дедукции тем, что они основаны не на поисках абстрактно-общего, одинакового в разных предметах и фактах ("Все лебеди – белы). А на поисках конкретно-всеобщего, на поисках закона существования и развития исследуемой системы.

История возникновения Научного метода.


С точки зрения истории, культурологии очевидно, что наука — это явление историческое. Были огромные периоды в истории человечества, были самые различные культуры и цивилизации, которые не знали науки, которые не создали научной картины мира. Сама по себе научная картина мира возникает очень поздно и имеет очень четкую пространственно-временную привязку. Научная картина мира рождается в XVI-XVII веках в Западной Европе. Это, собственно, первая научная революция.
Дело в том, что до этого времени были пранаучные представления, донаучные знания, была натурфилософия. В этих донаучных знаниях было немало вполне верных, правильных представлений о нашем мироздании и о человеке. Но дело в том, что далеко не каждое правильное описание реальности, и даже природы, есть само по себе наука. Скажем, чукча едет по тундре и сочиняет песню по принципу «что вижу, о том пою». И он поет: «Олень быстрый, снег белый». Понимаете, это совершенно справедливо — и то, и другое. То есть, та картина мира, которую он создал в своей голове, совершенно верна. Но это никак не означает, что она научна.
Наука есть там, где человек в состоянии чётко продемонстрировать методы, какими он добыл ту или иную информацию. В науке очень важно уметь продемонстрировать метод. И более того, не просто продемонстрировать: научные тезисы должны быть тиражируемы, они должны быть проверяемы. Другой исследователь должен иметь возможность пойти этим же путем, провести аналогичную технологию и получить аналогичный результат. Только в этом случае некая гипотеза перестает быть просто гипотезой и становится воспринятой мировым сообществом учёных.
Итак, вот такая целостная научная картина мира начинает складываться в XVI-XVII веках. Или скажем иначе: это время возникновения первой научной дисциплины, а именно научной астрономии (или научной механики). И вот здесь возникает ряд вопросов: почему именно в этом регионе (а именно в Европе) и почему именно в это время (в XVI-XVII веках) происходит этот прорыв к новому, научному миропониманию? Какие были для этого причины?
Ну, ответ самый очевидный: донаучные знания постепенно копились и в итоге они привели к тому, что прежняя картина, унаследованная европейской наукой от античности, проявила свою несостоятельность, и поэтому нужно было отбросить систему Птолемея и перейти к системе Коперника.
Но вот в чем проблема: это объяснение может быть принято, только если издалека смотреть на историю науки.
Если мы посмотрим вблизи, то мы сразу заметим здесь такую странность: простите, а что именно накопилось? Какие именно новые наблюдения или новые факты были накоплены европейской астрономией, европейской математикой, физикой ХIV-XV веков, что они потребовали создания системы Коперника? Да нет, человек, который занимается историей науки, историей астрономии, вам скажет, что на самом деле к ХVI веку европейские астрономы только-только научились более-менее грамотно владеть таблицами Птолемея.
Если вы обратитесь к книге Коперника, то, простите, в ней нет никаких новых наблюдений. Более того, их и быть не могло. Просто по той причине, что Коперник, как известно, поляк. И сами понимаете, низменные долины Польши — это не самое благоприятное место для ведения астрономических наблюдений. Постоянно туманное небо, застланное облаками и дождями с Балтики. Нет, Польша — это не очень удобное место для ведения астрономических наблюдений.
И, кроме того, действительно, никаких таких новых наблюдений, которыми Коперник обогатил бы мировую астрономию, европейскую астрономию, в его книге нет. Он выдвигает гипотезу, но эта гипотеза не строится на каких-то новых наблюдениях. Значит, мы не можем принять эту концепцию внутреннего развития науки. Кроме того, понимаете, сами астрономы в течение еще целого столетия не испытывали особого восторга от книги Коперника. Об этом чуть позже мы еще будем говорить.
Второе возможное объяснение (марксистское, собственно говоря): развивалась экономика, промышленность, и нужды новой экономики, нового промышленного класса — третьего сословия (буржуазии) требовали создания научной картины мира. Но опять же, это можно утверждать, только если издалека смотреть на реалии. А конкретно, спрашивается… Ну, действительно, в XIX-XX веках, особенно в наше время, развитие науки невозможно без систематического финансирования со стороны промышленно-финансового капитала, это правда. Но не так все-таки это было в XVI веке.
Если сегодня ученый не может работать, не получив заказ, не получив грант, то не так это было в XVI веке. Вот если действительно нам предъявят документы, из которых будет явствовать, что некая Вест-индская компания заказала Ньютону открыть закон гравитации, вот тогда мы скажем: «О, да, вот это очень интересно!». Если мы увидим, что какой-то банк «Лионский кредит» заказал Декарту создать декартову систему координат, тогда, действительно, мы скажем: «Да, вы знаете, здесь вот интересы финансово-промышленных групп привели к тому, что появилась новая картина мира».
Нельзя забывать такого обстоятельства: те люди, которых называли творцами научной картины мира, по своему социальному статусу были преимущественно аристократами. Аристократы и священники (типа того же Николая Коперника). И сами понимаете, именно эти два сословия не очень были склонны отзываться на нужды новых торгашей, новых купцов. Вспомните Декарта, который переписывался с датской принцессой, вспомните Лейбница — аристократа.
Эти люди принадлежат к высокому обществу и интересы капиталистов их не очень интересуют. Поэтому при ближайшем рассмотрении мы не можем принять марксистскую схему, тем паче, что конец XVI века (время, наиболее плодотворное время для рождения научной картины мира), вторая половина XVI века — это время экономического кризиса, застоя в Европе.
Хорошо, тогда, значит, причину научной революции надо искать в чем-то более масштабном, в иных процессах в человеческой культуре. Опять же, объяснение, которое вошло во все наши школьные учебники: «По мере секуляризации мышления людей, отмирания средневековых христианских догм, раскрепощения человеческого ума, рождалась не религиозная, а светская, научная картина мира». Но, видите ли, в чем дело…
Во-первых, научная картина мира складывается не в XV веке, а в XVI. Это очень важно. Дело в том, что XV век — это последний век Возрождения, век гуманизма, это век секуляризации — это правда. Но этот век Возрождения остался позади. А вы знаете закон маятника в нашей психологии, в том числе и в общественно-исторической: люди склонны бросаться из крайности в крайность.

И вот в ответ на крайности эпохи Ренессанса, на, по сути, материализм, бытовой материализм эпохи Ренессанса, на ее всеверие, равнодушие к христианскому позису, в качестве реакции маятник качается в обратную сторону.
XVI век — один из самых религиозных периодов в истории человечества. Это время Реформации и Контрреформации, это время религиозных войн. Понимаете, что такое религиозная война? Ведь нельзя идти на войну, сражаться за то, чем ты не дорожишь. Если люди сражаются не за нефтедоллары, как сегодня в Ираке, а если люди сражаются за свою веру, значит это религиозное общество, религиозное время. Это время очень серьезных религиозных усилий и время радикальной реакции на гуманистические идеалы (мы об этом позже еще поговорим).
Итак, именно в эпоху максимального напряжения религиозного сознания, религиозного чувства рождается научная картина мира в Европе. Кстати, это же и есть, в частности, время охоты на ведьм: именно XVI век — век расцвета инквизиции.
Хорошо, можно сказать так: «Правильно, массовые настроения были ультрарелигиозными, но те люди, что создали новую картину мира, они не шли наповоду у настроения масс, они опережали свое время». Это, опять же, будет формула столь же расхожая, сколь не верная. Дело в том, что именно эти люди, о которых мы говорим (которых по пальцам можно перечислить), были очень религиозными. И именно их религиозная заинтересованность была выше, чем у человека с улицы.
Я упоминал, что Декарт переписывался с датской принцессой. А не помните ли вы, какой был предмет их переписки? Декарт уговаривает датскую принцессу перейти в католичество, оставив лютеранство. Ньютон пишет трактат с комментариями к Апокалипсису и Книге пророка Даниила. Про Коперника — священника я уже не говорю. Главный труд Лейбница, создателя системы дифференциального исчисления, какой? «Теодицея» — «Оправдание Бога». Эти люди, действительно, весьма и весьма религиозны.
Тогда возникает все-таки серьезнейший вопрос. Итак, смотрите: наука может появиться только тогда, когда в обществе есть готовность уважать труд ученых. Если общество не уважает этот труд, не благодарит ученого за его подвиг, если общество относится к труду исследователя, естествоведа с неким пренебрежением («чудак! занимается чем-то в подполье у себя, какой-то доктор Фауст!»), в таком случае наука не получит ответственного статуса, признания, наука не станет значимым социальным фактором.
Но наука стала таким фактором в XVII веке. Почему же? Почему это общество — общество эпохи Реформации и Контрреформации — так высоко оценило социальный статус науки? Поверьте, в XVI — XVIII веках силы Церкви (и католической, и протестантской) были весьма велики, достаточно велики, чтобы задушить любого оппонента в колыбели. Никакой сентиментальности, что вы! Помните эти слова, о гугенотах сказанные: «Убивайте всех, а Бог своих различит!»? Не важно, католик там, или еретик. Это было общество довольно жестокое. И если бы инквизиторы (протестантские или католические) увидели в науке угрозу, они бы ее задушили. Этого не произошло. Почему? Почему же всё-таки наука родилась, почему она была социально признанной и благословлена?
Для людей, у которых есть опыт знакомства с методологией научного знания, с теорией познания, с логикой, памятна теорема Гёделя о неполноте формальных систем. Вкратце я напомню ее главный вывод: ни она формализованная (строго доказанная, скажет так, логически выверенная) система суждений, т. н. «язык», не может обосновать все суждения, которые в себя включает.
То есть, любая теория включает в себя набор аксиом, которые не могут быть доказаны в рамках самой этой теории, но в принципе они могут быть доказаны в рамках метатеории. Но эта метатеория тоже включает в себя набор аксиом, которые сама доказать не может. Так вот, для того, чтобы ученый мог заняться изучением мира, в его сознании должен быть совершенно определенный набор аксиом. И эти аксиомы он не выдумывает сам — эти аксиомы должна предложить ему та культура, в которой он воспитан и в которой он вырос.
Давайте с вами попробуем эти аксиомы перечислить.
Первая из них: ученый должен верить в существование материального мира. Потому что, понимаете, наука, физика занимается прежде всего материальным миром. Итак, ученый должен верить в существование материального мира. Кажется, чего тут верить-то? «Это и так очевидно!» Простите, не очевидно! Мы с вами знаем множество философских систем, которые отрицают существование, реальность материального мира.

 

[tabo]

Вспомните буддизм и индуизм для сравнения. Материальный мир там — это майя, иллюзия, его на самом деле нет, и поэтому заниматься изучением того, чего нет, означает, прежде всего, самого себя погружать в бездну небытия и иллюзий. Поэтому в культуре, заквашенной на буддизме и индуизме, не может возникнуть интерес к научным познаниям материального мира.
Следующее убеждение, которое должно быть у ученого: он должен быть убежден в том, что этот материальный мир не только существует, но этот материальный мир является благим. Опять же, множество религиозных и философских концепций считают, что мир материи — это мир духовно извращенный, деградировавший. Это мир испражнений, самых низших, грязнейших поллюций и испражнений.
Вспомните неоплатонические концепции, гностические концепции. Одно из гностических изречений (гностики — это околохристианские еретики начала Христианской эры) гласит: «Кто нашел мир, тот нашел труп». И в этом смысле любой ученый, занимающийся изучением материального мира, просто анатомирует трупы. А во всех традиционных культурах это не очень приятное занятие. Но и сегодня патологоанатом — это не очень уважаемая профессия, даже сегодня. А тем более, если весь мир — это разлагающийся труп (труп Пуруш в индуизме вспомните), то заниматься копанием в этой грязи…

......Что такое тогда ученый? Золотарь, ассенизатор. И, конечно же, общество, тем более религиозное, оно не очень уважает ассенизаторов. Оно их терпит (конечно, без них жить нельзя), но не более того — ордена почетного легиона им на грудь и на бочку не вешаются. Итак, для того, чтобы ученый мог заняться изучением мира, он должен быть убежден в том, что мир является благим началом, что мир материи является благим началом.
Третье убеждение, которое должно быть у ученого: он должен быть убежден в том, что хотя мир есть благ, но мир не есть Бог. Дело вот в чем.
Если человек считает, что весь мир божественен (это система пантеизма), в таком случае надо быть крайне осторожным в нашем обращении с миром. Когда я говорю о том, что наука рождается в XVI веке (на рубеже XVI-XVII веков), я имею в виду очень простую вещь: именно в это время рождаются первые два метода научного познания мира. А именно: метод эксперимента и метод математического моделирования физических процессов.
Математика была и в Древней Греции, и в Шумере — Вавилоне была математика. Но там математика была отдельно, а физика отдельно, чуть позже мы еще поговорим почему. А вот здесь они встречаются. Вот Галилей, на котором лежит заслуга внедрения этих методов в мир астрономии, объяснял так: «Эксперимент — это испанские сапоги, в которые я зажимаю природу, чтобы заставить ее дать нужный мне ответ». Переводить надо, что это за испанские сапоги? Что это совсем не итальянские сапожки?
Все-таки переведу на русский язык. Однажды в Дубне мне тамошние физики объясняли, чем они там, в международном ядерном центре, занимаются за казенные деньги. «Что такое наш ускоритель, который здесь стоит? Представьте себе, что есть большой длинный тир, вы берете швейцарские часы, вешаете эти часы вот здесь, в этом конце, уходите в противоположный конец тира, берете крупнокалиберный пулемет, расстреливаете эти часы, потом собираете осколки, и по осколкам этих часов пробуете понять, что же это такое было, зачем, и как оно было устроено. Вот так же и мы: разгоняем тяжелые частицы до огромных скоростей, разбиваем атомы, обломки атомов ловим в камере Вильсона, и пробуем понять, что это такое было, и зачем это атому в целом нужно было. Поймите, это довольно-таки варварское обращение с миром природы.
Итак, наука с экспериментом может возникнуть только в том мире, который воспринимается довольно-таки профанным взглядом. Мир должен быть расколдован, демифилогизирован, и только в этом случае возможно научное изучение этого мира.
Итак, чтобы возникла наука, идея технического прогресса, технического овладения Вселенной, для этого мир должен быть расколдован.
Следующее убеждение, которое должно быть у ученого: он должен быть убежден, что мир един. Это то, что называется изоморфизмом и изохронизмом. То есть, ученый до сих пор убежден, ученый слепо верит (подчеркиваю: слепо верит!) в то, что все физические константы одинаковы в любой точке пространства и времени. То есть, если я замерил вес протона здесь у меня в Дубне, то протон весит столько же и в Оклахоме, протон весит столько же и на Млечном пути, и в других галактиках. И протон весил столько же и десять миллиардов лет назад, и он будет весить столько же через пять миллиардов. Значит, принцип изохронизма… Проверить это нельзя, но ученые из этого исходят, в это верят.
Так вот, такого рода холистическая модель Вселенной может возникнуть только в том случае, если мы не придерживаемся политеизма. При политеизме множество богов создают мир в складчину, множество богов, разных духов управляют миром, разными его частями, как карма на душу положит… (у нее есть собственное желание). И поэтому здесь очень затруднено формирование единой модели.
Для сравнения. В «Агаде» («Агада» — это сборник раввинистических преданий, раннее Средневековье) так объясняется, почему растут растения: потому что рядом с каждым растением стоит его ангел-хранитель, который властно повелевает растению: «Расти!». Значит, в этом случае никакая ботаника невозможна, — ботаника сразу же превращается в ангелологию, в духоведение. Для того чтобы наука не превращалась в теологию, в мифологию, должна быть четкая грань между миром духов и миром материи. И, кроме того, должно быть убеждение в том, что один и единый Разум создал всё мироздание, и управляет им, и этот Разум неизменен.
И, наконец, у ученых должно быть убеждение в том, что в мире есть Разум, что мир не сводится к игре мертвых атомов. Ведь наука изучает не атомы, наука изучает законы движения, устройства, взаимодействия атомов и т. д. Законы. И ученый убежден: он эти законы может познать, эти законы написаны на человеческом языке. Очень серьезный вопрос: откуда мы убеждены в том, что у мира есть та изнанка, которая может быть выражена на языке нашей, человеческой математики?

Вот все эти необходимые аксиомы в распоряжение ученых были предоставлены именно христианством. Где мир реален, мир благ (помните начало Библии: И увидел Бог, что все хорошо»?). Мир не есть Бог, но при этом мир способен носить в себе начало духовное, разумное, потому что Слово (Логос) стало плотью. И имя Этому Богу, Который создал наш мир, — Любовь.
Теперь вопрос: почему это произошло именно в XVI веке? Почему не раньше? Ну, ответ очень простой. Дело в том, что Библия вообще не очень интересуется миром. Пафос Библии выражен одним эпизодом из «Исповеди» Блаженного Августина (это V век):
И Господь спросил меня: «Что ты желаешь знать?»
Я сказал: «Бога и себя».
«И больше ничего?»
«И больше ничего».
Конечно же, в христианстве интерес, прежде всего, найти Бога. Это в язычестве, да, там огромный интерес к духам, божкам, стихиям природы и так далее. Христианство говорит: Бог выше космоса (Он создал космос), поэтому к Нему надо идти, минуя космос, через космос, не запутываться в космических структурах.
И вот обратите внимание: во всей Библии нет ни одной пейзажной зарисовки (это очень важно уметь замечать, о чем Библия молчит). Ни одной портретной зарисовки! Ну, скажем, очевидная же вещь, пейзаж просится. Представьте, описывается возвращение иудеев из Вавилонского пленения: и вот иудеи возвращаются на свою Родину, вот перешли Иордан, взошли на гору Елеонскую… И вот их глазам открылся родной Иерусалим, да? Так ведь естественно описать, что они увидели. «И увидели они, что тьма со Средиземного моря надвигалась на ненавидимый прокуратором город».
Нет в Библии ничего такого, никаких пейзажных зарисовочек нет. В Библии нет описания храма Соломона, как он выглядит. В Библии есть инструкция, как построить храм Соломона. В Библии нет описания Ковчега Завета, — есть инструкция, как построить Ковчег Завета. В Библии нет описания ковчега Ноя, — есть инструкция (подробная, технологическая), как построить Ноев ковчег. В Библии нет описания красот природы, — есть рассказ о том, как построить мир за 6 дней. Очень такое технологическое, по-своему инженерное мышление. Но при этом в итоге смотрите: в Библии, в Ветхом и Новом Завете, нет никаких описаний созвездий, ничего этого нет.
Но скажите, пожалуйста, культура в целом (не отдельный человек — культура) может ли жить, не интересуясь миром? Конечно же, нет. Тогда возникает вопрос: откуда же христианская средневековая цивилизация могла черпать знания, удовлетворяющие ее интерес относительно мира, если из Библии их взять было нельзя? Ясно, что из античного, языческого наследия. А для Церкви эта ситуация казалась приемлемой? До поры до времени терпимой, но не более того. Потому что, конечно, когда ты берешь из Аристотеля и Платона, ты берешь оттуда физику, но вся физика там настолько тесно с метафизикой сплетена, что очень тут, понимаете ли, надо быть осторожным.
И поэтому Церковь это терпела, но хотела от этого уйти. А тут вдруг XVI век, да еще эпоха Ренессанса перед этим, т. е. всплеск интереса к античности, интереса к язычеству, к оккультизму, герметизму и т. д. И, конечно же, Церкви нужно было найти решительное средство борьбы с этим: костров мало, инквизиции мало — это несерьезно. Нужно было серьезное средство в борьбе за умы, для того, чтобы победить античный оккультизм. И тут вдруг приходят ученые.
Для Церкви это была великая победа и находка. Один только пример вам приведу. Знаете ли вы, что знаменитый закон Бойля (в школе мы изучали закон Бойля-Мариотта о перепаде давлений в сообщающихся сосудах, об уровнях жидкости) в ХVII веке был включен в учебники Закона Божьего Англиканской церкви. В рамках Закона Божьего каждому прихожанину этот закон нужно было наизусть знать. Почему? Дело вот в чем. Как объясняли, скажем так, донаучные физики, натурфилософы, движение предметов, в том числе и жидкости?
Вот как Аристотель объясняет, почему летит стрела: «Тетива выталкивает стрелу из лука, стрела резко движется вперед, раздвигает воздух при своем движении, за ее оперением возникает пустота, воздух схлапывается и выталкивает стрелу дальше. Стрела снова движется вперед тем самым, снова за ее оперением возникает пустота, но природа не терпит пустоты, поэтому воздух схлапывается и толкает стрелу дальше». Ключевая фраза: «природа не терпит пустоты».
Но простите, здесь сразу вопрос: если природа не терпит пустоты, значит, у природы есть какой-то орган самосознания, чувств? Чего-то она терпит, чего-то не терпит. А это уже прямой путь к пантеизму и анимизму — к языческим концепциям. И Церкви всегда это не нравилось. И вдруг приходит Бойль: «Да что вы, ребята, совсем не в этом дело! А там перепады давления, там чистая механика и ничего больше!». И Церковь за это хватается и говорит: «Вот это здорово! Вот за это спасибо!».
Итак, как известно, лучший способ подружиться — это найти общего врага. Ну, это известно, да? Когда две девушки где-нибудь в коридоре стоят и о чем-то тихо шепчутся, надо к ним тихонечко подойти сзади и спросить: «Девочки, против кого дружите?». Так вот, Христианской Церкви и науке было против кого дружить в ХVI — ХVII веках — против оккультизма. И поэтому для Церкви было очень важно поддержать рождение научного способа понимания мира, в котором нет духов.
Я понимаю, что все то, что я говорю, упирается в три имени, которые сразу всплывают в одном вопросе. Ну, обычно вопрос этот формулируется так: «За что вы сожгли нашего Галилея?» Честное слово, обычно так это формулируется. Вот. Сразу скажу: во-первых, не мы. Я все-таки православный человек, но всё равно по долгу, скажем так, по долгу ученого я обязан взять под защиту даже тех людей, с которыми не согласен.
Это миф, что Церковь преследовала ученых. Пусть даже еретическая, Католическая церковь, но все равно это миф, и нехорошо пользоваться мифом.
Ну, давайте об этом поговорим. Значит, три имени: Николай Коперник, Джордано Бруно, Галилео Галилей. Вот когда человек желает сказать, что Церковь противоречит науке, он вспоминает эти три имени. Давайте внимательнее к ним присмотримся.
Начнем с Коперника. Вновь обращу ваше внимание на тот факт, что Коперник был священник, и даже более того — каноник. Это сродни нынешнему титулу благочинного (благочинный — это старший священник в определенном районе). Коперник за свои взгляды никаким репрессиям при жизни не подвергался. Впервые Коперник начал распространять рукопись, в которой высказывал идею гелиоцентризма, в 1512 году. Через 20 лет, в 1533 году, эта рукопись достигла Папы Климента VII.
Папа ознакомился с этой рукописью и ничего не сказал — никаких возражений или репрессий не последовало. Книга Коперника вышла в 1543 году — это год его смерти. Сам автор своей книги все-таки не увидел. Его книга посвящена тогда правящему Римскому Папе, опубликована по настоянию и благословению правящего епископа. Она полна благочестивых размышлений (в этом легко убедиться, если взять книгу, даже в русском переводе).
То есть, книга была спокойно выпущена и никаких неприятностей автору не принесла. Более того, интересно, что через какое-то время выходит первая критика против Коперника. Это был 1581 год (здесь даты очень важны, поэтому надо быть внимательнее к ним). Значит, выход книги — 1543 год, а выход первой критики — 1581 год. Первым критиком выступил профессор математики из Иезуитского колледжа в Риме, некий Клавий. Через три года, в 1584 году, испанский богослов Зуньига выпустил книгу в защиту Коперника.
Обратите внимание: в течение всего ХVI века в Католической церкви допустимы суждения и против Коперника, и за него. Здесь нет четкой позиции, некой цензуры и т. д. Более того, что занятно: против Коперника выступают математики, в защиту Коперника выступают богословы. Наконец, осуждение книги Коперника происходит в 1616 году — спустя 100 с лишним лет после начала распространения этой книги с его гипотезой.
Прежде, чем мы пойдем дальше, давайте попробуем с вами вот что понять. Человек, который привык отвечать за свои слова, не имеет права говорить, что в ХVI веке произошел конфликт религии и науки, и вспомнить имя Коперника. Дело в том, что система Коперника не была научной. Идея гелиоцентризма перестала быть гипотезой и стала научным фактом когда? Только в 1851 году, когда Фуко с помощью своего маятника доказал вращение Земли.
Значит, до этого времени можно было говорить о гипотезе гелиоцентризма, но это не было доказанным фактом. Самое интересное то, что Католическая церковь сняла запрет на идею Коперника и на его книгу за 100 лет до того, как Фуко доказал это. Еще в ХVIII веке этот запрет был отменен, конкретно — в 1757 году. Окончательно — в 1822 году. В любом случае, за много лет до эксперимента Фуко.
Значит, перед нами конфликт между некой гипотезой (недоказанной гипотезой!) и, в данном случае, католической инквизицией. Сам Коперник, надо сказать, не доказал свою систему. Ни малейшим образом. И это очень важно заметить, что астрономы его систему не приняли. И правильно сделали. Потому что все те принципы научной строгости, которые приняты в современной науке, были Коперником, а позднее и Галилеем, растоптаны напрочь.
Для сравнения, чтобы было понятно, почему идея Коперника не была принята астрономами. Коперник, как вы помните, исходит из убеждения в том, что орбиты планет сферичны — что планеты движутся по кругу. Коперник исходит из чисто религиозной посылки: Бог создал все совершенное, самая совершенная фигура — это круг, и поэтому именно по кругу должны двигаться планеты. На самом деле оказалось, что движение планет эллиптоидное. Коперник этого не учел.
Это означает, что ученый, астроном, который взял бы в руки книгу Коперника и попробовал бы по ней вычислить расположение планет, был бы обречен на ошибки. Это очень быстро было понято астрономами, и поэтому его система не привилась. Она все-таки была отклонена в сторону. Даже Тихо Браге, вспомните, учитель Галилея, — и тот ее не принимал. Или вспомните, скажем, Ньютона, который даже уже в ХVII веке говорил, что можно пользоваться и той, и другой системой — как удобнее считать.
И, тем не менее, книга Коперника, несмотря на то, что она не была серьезно обоснована, стала популярной. И, несмотря на то, что ученые относились к ней довольно скептически, она все-таки стала популярной. Почему? Популярной эта книга стала в среде европейской гуманитарной интеллигенции. Чтобы понять всплеск популярности идеи Коперника, надо вновь окунуться в атмосферу ХVI века. Вновь и вновь говорю: это век, который осознает себя через противопоставление эпохе Ренессанса. И если ХV век — это век гуманизма, то в ХVI веке самое распространенное умонастроение — это умонастроение мизантропии. Ведь, поймите, в ХVI веке европейское человечество столкнулось с невиданным в своей истории конфликтом: религиозные войны. Тотальные войны!
Дело в том, что в Средние века европейцы разучились воевать. Войны были, но где-то заграницей (Крестовые походы). Войны были в Европе, но это были стычки профессионалов. Вспомните величайшую битву Средневековья — битву при Пуатье. Сколько там погибло рыцарей с обеих сторон? Меньше ста человек. Вспомните Ледовое побоище, в конце концов. Сколько там рыцарей погибло? Несколько десятков, не более сорока. Со времен Великого переселения народов и падения Римской империи Европа отвыкла от феномена массовой войны.
И поэтому, когда вдруг в ХVI веке, во время религиозных конфликтов, она вновь с этим столкнулась, это был шок, подобный тому, который европейская интеллигенция испытала в наше время — после Первой мировой войны. Когда оказалось, что самая культурная нация мира — Германия — способна применять отравляющие газы, бомбардировать мирное население, что может быть затяжная война с миллионными жертвами! Это был шок, который породил романы Ремарка и Хемингуэя. И вот такой же шок, такое же разочарование в человеке и в человечестве рождается в Европе ХVI века.
Это время мизантропии. В это время рождаются знаменитые голландские натюрморты. Понимаете, это для нас с вами сегодня натюрморт — это иллюстрация к книге о вкусной и здоровой пище. В ХVI веке это было не так, это было религиозное искусство, аскетическое. Понимаете, там, гусь со свернутой шеей, рыба с выпотрошенным брюхом, отрезанная ножка свинины, сорванный, засохший цветок в вазе — это облики смерти. И поэтому натюрморт в ХVI веке — это напоминание о смерти. «Memento more» — «Помни, человек, о смерти!». «Nature mort» — «мертвая природа».
В это время очень популярными становятся стихи, которые возвещают униженность человека: «Любая стихия чиста, а наши души — с грязью пополам». И именно поэтому в этом столетии становится модным изучение природы. Почему? Проповедники говорят: «Смотри, человек: звезды не сбиваются со своих путей, вся тварь в мире исполняет волю Творца, и только ты, человек, способен совершать свинства! Пойди и научись у Вселенной!». В этом оказывается религиозный смысл, которым эпоха наделяет естествознание.
И вдруг, представьте себе, в этом мире мизантропии, где люди уже не считают себя венцом творения — они разочаровались в том, что было в ХV веке, вдруг эти люди слышат о том, что какой-то священник и астроном доказал, что Земля не находится в центре Вселенной. «Ба! Ну, мы ж давно это ощущали! Человек — это просто там какая-то разумная плесень на камешке, который вращается где-то на краю космической помойки! И не более того! Правильно, какой мы венец творения?! Что вы?! Вселенная болеет человеком, и не более того!». И из книги Коперника делаются радикальные мизантропические выводы.
Итак, когда речь идет о конфликте Церкви и Коперника, очень важно помнить, что это не был конфликт Церкви и науки, это был конфликт между двумя видами идеологии — христианской (католической) и идеологией же мизантропической. Это очень важный вывод: Церковь никогда не вступает в конфликт с наукой, но Церковь всегда и во все столетия будет воевать, враждовать с идеологическими спекуляциями по поводу тех или иных научных открытий. Там, где из научных, реальных данных слишком поспешно вытягиваются выводы идеологического и философского обобщающего характера. Вот за осторожность с этим вопросом Церковь всегда выступала и будет выступать.
В чем же здесь повод для конфликта? Церковь ХVI века — наследница идеалов гуманизма, конечно же. Вспомните, титаны эпохи Возрождения не имели проблем с Церковью. Нет, отношения были самые хорошие — заказы из Ватикана поступали регулярно. В ХVI веке церковные иерархи и богословы унаследовали идеалы гуманизма (в христианском, конечно, понимании).
Вспомните, скажем, на чьей стороне в споре между Лютером и Римом было большинство гуманистов из живших в ХVI веке? Эразма Роттердамского вспомните. Они защищали Ватикан, Рим. А Лютер что говорил? «Разум — это потаскуха дьявола». Конечно же, что вы! Для гуманиста, философа, человека, впитавшего Платона вместе с Иоанном Златоустом, и такого рода высказывания!… Это некультурно, это не по-христиански, это нехорошо. Значит, Церковь отстаивала идеалы гуманизма в полемике с мизантропией, которая пробовала опереть себя на открытие Коперника.

 

[seetoo]

А можеш отету всю муру, тоесть интересную информацию - заархивировать и переслать сразу в корзину. Зайду перечитаю перед сном.

 

[tabo]

Зайду перечитаю перед сном.

силов у тебя не хватит ))) идти на конструктивный диалог

 

[JunoSRX]

... в корзину. Зайду перечитаю перед сном.

да, есть, есть такие люди, которые перед сном по корзинам лазят ... мое сочувствие им, - жалкие, несчастные они ... судьбой обиженные

 

[perim]

Для форума такая статья очень большая. Можно все выразить в одном абзаце:

1) Наука изучает повторяемые явления, взаимосвязь между ними.
2)Наука исходит из существования субъекта и объекта. Субъект исследования независим от объекта - отсюда возможно объективное описание.
3) В идеале считается что весь мир - сплошь набор повторяемых явлений и их все можно описать с помощью науки.

Совершенно верно, что такое мировоззрение появляется в эпоху просвещения в Европе. Потом распространяется. Сейчас терпит крах. Что с этим будет - не понятно