Какая ночь, едрит твою!
Черней Ремарка обелиска,
Стоит звезда, склонившись низко
У бездны мрачной на краю.
Звезда стоит… А что Ремарк?
Он пиво пьет, поскольку немец.
При чем тут пиво?.. Вечер темец…
Уже теплей… Пустынный парк
Спит, как сурок; без задних ног,
Тот, от которого Бетховен
Никак отделаться не мог,
Поскольку не был бездуховен,
Не то, что нынешние мы…
Но тут опять отход от темы,
От темы ночи… темы тьмы…
Никак в проклятой темноте мы
Повествование загнать
Не можем в заданное русло….
Ах, отчего душе так грустно
Рукой усталой окунать
Перо в чернильницыно лоно?..
Опять знакомо все до стона…
Как там? „…волшебницыных уст“.
Там вроде все куда-то плыли…
По направленью к Свану… Или
В том направленье плавал Пруст?..
Марсельцы не забудут Пруста,
Который чуть не сбился с курса
ВКП(б), что Верном был,
Пока компас не подложил
Ему в топор один предатель,
Но, впрочем, видел все Создатель,
И тот потом недолго жил.
Короче ночь… чем день зимой…
Зимой короче день, а летом
Короче ночь… Ах, боже мой,
Не проще ль написать об этом,
Сюжет направив в колею,
Куда-то сносит все с которой
Рукой уверенной и скорой:
„Какая ночь, едрит твою!“(с)
Иртеньев Игорь
I
Серьезность не к лицу, когда семнадцать лет...
Однажды вечером прочь кружки и бокалы,
И шумное кафе, и люстры яркий свет!
Бродить под липами пора для вас настала.
В июне дышится под липами легко,
И хочется закрыть глаза, так все красиво!
Гул слышен города — ведь он недалеко, —
А в ветре — аромат и зелени, и пива.
II
Там замечаешь вдруг лоскут над головой,
Лоскут темнеющего неба в обрамленье
Ветвей, увенчанных мигающей звездой,
Что с тихим трепетом замрет через мгновенье.
Июнь! Семнадцать лет! Цветущих веток сок —
Шампанское, чей хмель пьянит ваш разум праздный,
А на губах у вас, как маленький зверек,
Трепещет поцелуй, и ваша речь бессвязна.
III
В плену робинзонад безумная душа...
Но вот мадмуазель, что кажется всех краше,
Под бледным фонарем проходит не спеша,
И тенью движется за ней ее папаша.
Она находит вас наивным и тотчас
От вас отводит взгляд и несколько картинно
Прочь удаляется, а на устах у вас
Нераспустившаяся вянет каватина.
IV
Вы страстно влюблены. Уж август за окном.
Она над вашими сонетами хохочет.
Друзья от вас ушли. Вам грустно, А потом
Она своим письмом вас осчастливить хочет.
В тот вечер... вы в кафе идете, яркий свет
Там ожидает вас, и кружки, и бокалы...
Серьезность не к лицу, когда семнадцать лет
И липы созерцать пора для вас настала.
Артюр Рембо. Роман
мне, наверно, скажут - пора лечиться,
и ложиться вовсе не в пять утра...
у меня в ладонях живая птица,
у меня в ладонях огонь костра.
а хотите, я расскажу вам правду?
не умею сказок, не буду врать.
просто - было лето. и пахли травы,
и вплеталась нить в узелки ковра,
и над степью солнце лучи тянуло,
и бродили чалые табуны...
ты была бесстрашной, свободной, смуглой,
танцевала с бубном, читала сны,
и щенки и дети к тебе ласкались,
на запястьях - барсовые хвосты...
а потом ночные врата смыкались
и из-за холмов появлялся ты.
приходил бесшумно, садился рядом,
подставлял под пальцы лохматый бок,
шелестели ветра тугие пряди,
заплетали судьбы в лихой клубок.
а чуть позже - ты, как с небес свалившись,
(словно крылья, плащ за спиной махнет!)
ты всегда вставал в двух шагах, не ближе,
соколиный взгляд и глаза как мед.
и уже под утро, когда светлело,
от дороги слышалась песня струн,
и угли очажные уж не тлели -
загорались снова. и в дружный круг
ты вступал - с гитарою да с улыбкой,
ты кружилась в пляске, смеялся ты,
ты рычал шутливо... в тумане зыбком
предрассветном - ваши слились черты,
этот час мне помнится в полной мере,
словно был не далее чем вчера,
кем же я была... а не важно, веришь?
может, птицей.
может -
огнем костра.
Анастасия Шакирова
.
