-- Доброе утро" -- сказал Никифор. -- Написал замечательные стихи. -- О чем? -- спросил начальник литстранички. -- На какую тему? Ведь вы же знаете, Трубецкой*, что у нас журнал... Начальник для более тонкого определения сущности "Гигроскопического вестника" пошевелил пальцами. Трубецкой-Ляпис посмотрел на свои брюки из белой рогожки*, отклонил корпус назад и певуче сказал: -- "Баллада о гангрене". -- Это интересно, -- заметила гигроскопическая персона, -- давно пора в популярной форме проводить идеи профилактики. Ляпис немедленно задекламировал:
Страдал Гаврила от гангрены,
Гаврила от гангрены слег...*
Дальше тем же молодецким четырехстопным ямбом
рассказывалось о Гавриле, который по темноте своей не
пошел вовремя в аптеку и погиб из-за того, что не смазал
ранку йодом.
-- Вы делаете успехи, Трубецкой, -- одобрил редактор,
-- но хотелось бы еще больше... Вы понимаете?
Он задвигал пальцами, но страшную балладу взял,
обещав уплатить во вторник.
В журнале "Будни морзиста" Ляписа встретили гостеприимно.
-- Хорошо, что вы пришли, Трубецкой. Нам как раз
нужны стихи. Только быт, быт, быт. Никакой лирики.
Слышите, Трубецкой? Что-нибудь из жизни потельработников*
и вместе с тем, вы понимаете?..
-- Вчера я именно задумался над бытом потельработников.
И у меня вылилась такая поэма. Называется "Последнее
письмо". Вот...
Служил Гаврила почтальоном,
Гаврила письма разносил...
История о Гавриле была заключена в семьдесят две
строки. В конце стихотворения письмоносец Гаврила,
сраженный пулей фашиста, все же доставляет письмо по
адресу.
-- Где же происходило дело? -- спросили Ляписа.
Вопрос был законный. В СССР нет фашистов, а за
границей нет Гаврил, членов союза работников связи.
-- В чем дело? -- сказал Ляпис. -- Дело происходит,
конечно, у нас, а фашист переодетый.
-- Знаете, Трубецкой, напишите лучше нам о радиостанции*.
-- А почему вы не хотите почтальона?
-- Пусть полежит. Мы его берем условно.
Погрустневший Никифор Ляпис-Трубецкой пошел
снова в "Герасим и Муму". Наперников уже сидел за своей
конторкой. На стене висел сильно увеличенный портрет
Тургенева в пенсне, болотных сапогах и двустволкой
наперевес. Рядом с Наперниковым стоял конкурент Ляписа
-- стихотворец из пригорода.
Началась старая песня о Гавриле, но уже с охотничьим
уклоном. Творение шло под названием -- "Молитва браконьера".
Гаврила ждал в засаде зайца,
Гаврила зайца подстрелил.
-- Очень хорошо! -- сказал добрый Наперников. --
Вы, Трубецкой, в этом стихотворении превзошли самого
Энтиха*. Только нужно кое-что исправить. Первое -- выкиньте
с корнем "молитву".
-- И зайца, -- сказал конкурент.
-- Почему же зайца? -- удивился Наперников.
-- Потому что не сезон.
-- Слышите, Трубецкой, измените и зайца.
Поэма в преображенном виде носила название "Урок
браконьеру", а зайцы были заменены бекасами. Потом
оказалось, что бекасов тоже не стреляют летом. В окончательной
форме стихи читались: "Гаврила ждал в засаде
птицу, Гаврила птицу подстрелил"... и так далее.
После завтрака в столовой Ляпис снова принялся
за работу. Белые его брюки мелькали в темноте коридоров.
Он входил в редакции и продавал многоликого Гаврилу.
В "Кооперативную флейту" Гаврила был сдан под названием
"Эолова флейта".
Служил Гаврила за прилавком,
Гаврила флейтой торговал...
Простаки из толстого журнала "Лес, как он есть" купили
у Ляписа небольшую поэму "На опушке". Начиналась
она так:
Гаврила шел кудрявым лесом,
Бамбук Гаврила порубал.
Последний за этот день Гаврила занимался хлебопечением.
Ему нашлось место в редакции "Работника булки".
Поэма носила длинное и грустное название: "О хлебе,
качестве продукции и о любимой"*. Поэма посвящалась
загадочной Хине Члек*. Начало было по-прежнему эпическим:
Служил Гаврила хлебопеком,
Гаврила булку испекал...
