Статус: Офлайн
Реєстрація: 21.11.2009
Повідом.: 398
Реєстрація: 21.11.2009
Повідом.: 398
Еще кусочек книги. Критика и флуд приветствуются - добавила новый эпизод!
Я как-то выкладывала на ХФ кусочек книги. Народ помог мне интересными советами и замечаниями, так что я решила повторить опыт. Здесь кусок из того же произведения, и тоже из середины. Прошу критики и советов. Заранее спасибо.
Ждана теперь все чаще бывала в Славутовом доме — Верна держала ее у себя так долго, как могла. Она щедро платила за все, дарила вышивальщице свои бусы, гребни, а однажды даже отдала склянку с ароматной водой, привезенной из дальних солнечных стран купцами, не похожими на здешних: совершенно черными, будто сажа, с яркими белками глаз и золотыми кольцами в носах.
— Он совсем-совсем черный, — смеясь, рассказывала Верна, — я до руки осторожненько так дотронулась, сморю на палец — чистый, не пачкается. А я-то думала… — и она снова засмеялась, запрокинув золотистую голову.
Вышивальщицу удивлял этот дом. Молодая боярыня целыми днями сидела в горнице среди своих шелков и бус, смеялась и болтала с гостьей, которая даже пристроила в углу подобие станка, чтоб не терять времени зря. И всегда, неотрывно сидела при них старая Гавра, словно нянька над малым ребенком. Старуха непременно имела с собой грубое вязание, сидела на табурете прямо, а иногда бросала пару слов. Видно, она занимала высокое место в этом доме, так как девки и прочая прислуга приходили сюда же спрашивать о домашних делах. Тогда Гавра откладывала рукоделье и подходила к дверям, где и совещалась с пришедшим, а после возвращалась обратно на свой табурет. Особенно странно было Ждане от того, что именно старая нянька и хранила у себя деньги и расплачивалась с вышивальщицей: Верна просто говорила: «Я это беру. Гавра, заплати».
Два или три раза в горницу хозяйки (хозяйки ли?) заходил супруг, боярин Славута. Крепкий, широкоплечий, похожий на медведя, он с подчеркнутым вниманием разглядывал платки и подолы, которые тут же перед ним разворачивались, улыбался, гладил жену по голове, целовал в лоб и после удалялся. Однажды лишь с усмешкой сказал Ждане, что, верно, его жена задает ей больше работы, чем все прочие городские модницы.
Так шли недели, и осень уже сменила летние деньки. Кораблей на пристани прибавилось — все, кто не управится с делами в ближайшее время, будут ждать весны. Ждана любила осень, хоть яркие закатные краски совсем были не похожи на те, которыми вышивала она цветы и птиц. Работы у нее прибыло, ведь впереди были праздники да свадьбы, что играются после сбора урожая. Но и Верна по-прежнему звала ее к себе, благо Славута ни в чем не мог отказать совей молодой жене, уж во всяком случае ни в чем из того, что могло быть сделано из шерсти или шелка.
В тот день Ждана, подходя к Славутовому двору, с удивлением увидела там непривычную ей суету. Над хозяйственным двором кружили перья зарезанных кур и уток, из кухни доносилось множество запахов, слышались громкие голоса. В доме же девки-чернавки носились туда-сюда с перинами, подушками, тюками белья. Никем не замеченная, Ждана прошла в горницу, которую прислуга звала «шелковой». И тут-то она удивилась больше всего: Гавры не было. Вязанье из грубой шерсти лежало сложенное в маленькую корзинку, стоящую на табуретке, но владелица его, суровая старуха, отсутствовала.
Ждана была так удивлена видом этой пустой табуретки, что не сразу увидела ту, к которой пришла.
— Закрой дверь, — коротко приказала Верна вместо приветствия.
Ждана послушалась и посмотрела на боярыню. Где ее веселость? Где смех и кокетство? Верна схватила ее за руку и оттащила подальше от дверей.
— Отвечай, только тихо, тебя видел кто-то? — шепотом зашипела боярыня и тут же перебила себя: неважно, впрочем… Вот, возьми… — при этих словах Верна запихнула ей в руку свернутый кусок бересты. — Передай его, слушай куда… Только поклянись, что никому, ни единой душе… Слышишь? Поклянись! — в этот момент боярыня схватила Ждану за плечи и с неожиданной силой встряхнула.
Не зная, что сказать и не понимая, что происходит, та молча и отрывисто кивнула. Бледность Верны, ее перекошенное лицо пугали вышивальщицу.
— Значит, слушай, — снова зашипела Верна, — пойдешь на пристань. Там мытный двор. Знаешь где? Это все знают… Спросишь там Рознега. Там один он, красивый такой, кудри золотые. Отдашь ему. Только ему, никому больше… Я тебе денег дам, сколько хочешь заплачу. Вот, возьми… — и дрожащили руками боярыня принялась стаскивать с полной руки малахитовый браслет.
Мгновение Ждана стояла в неподвижности, не зная, что сказать. Но вдруг краем глаза увидела, как через двор идет Славута, — огромный, в мохнатой шубе, сейчас он казался ей не внушительным, нет — страшным.
— Не надо, — пролепетала Ждана, — я не хочу, пусть ты сама…пусть кто-то другой…
— ****! — со злостью выпалила Верна. — Кто другой? Старуха как козу меня пасет. Кто?!
В этот момент за дверью послышался властный голос Гавры, отдававшей распоряжения чернавке. Верна заправила за уши растрепавшиеся волосы и улыбнулась:
— Ну, значит, решили. Все, теперь иди. Да записку спрячь, чего в руках держишь, дурища?
С этими словами боярыня вытолкала Ждану из комнаты, и та оказалась нос к носу с Гаврой, которая, сжав губы, пронизывающе смотрела на оробевшую вышивальщицу.
— Добрый день, — как-то вопросительно сказала Ждана, склонив голову и искоса поглядывая на Гавру.
— Приветствую, — величественно проронила старуха, стоя неподвижно и прижимая к груди кружевную подушку.
Ждана бочком протиснулась мимо той и почти бегом бросилась из Славутового дома.
----------------------------------------------------------------------------------------------------
Решила перенести в первый пост для наглядности:
Переполох и суета в доме старого боярина имели под собой вескую причину: ожидался приезд Добрыни Военеговича, Славутиного давнего друга и боевого побратима. Некогда были они юношами, что вместе учились военному ремеслу, вместе ходили в походы. После одной жестокой битвы, потеряв многих товарищей, смешали они кровь со своих ладоней с вином и по очереди испили из чаши, давая обет боевого побратимства. Эта клятва сильнее родственных уз, сильнее долга, сильнее всех прочих обетов.
Еще через время воины, высадившись из чайки и уйдя вглубь чужих земель, попали во вражескую ловушку в чащобе. Раздался свист под кронами, и враз упало несколько толстых деревьев, преградив путь к отступлению. Завязалась сеча, и товарищи Славуты бились с мужеством обреченных. Добрыня не дрался: один из могучих стволов, подрубленный вражеской рукой, упал, прижав его ногу к земле. Добрыня так и нашел бы там свою смерть от мучительной боли или неприятельской стали, но Славута сделал то, чему потом сам удивлялся долгие годы. Перерубив Добрыне ногу в колене, он на себе вынес истекающего кровью, ревущего и бредящего побратима из рубки. Не многие в тот день добрались до берега и спасительной чайки.
Спасение это еще больше сплотило братьев, но не остепенило Добрыню. В то время, когда Славута уже осел на Белом холме и взял себе жену, друг его еще ездил по свету. Разумеется, он не воевал более, но был княжеским представителем там, куда не пристало посылать простолюдина: посольство его улаживало дела войны и мира на отдаленных границах, вело разговоры о сватовствах и свадьбах княжьего потомства.
Но годы никого не щадят, и, наконец, Добрынин корабль решил обрести причал. И вот теперь Славута с нетерпением ожидал побратима.
Я как-то выкладывала на ХФ кусочек книги. Народ помог мне интересными советами и замечаниями, так что я решила повторить опыт. Здесь кусок из того же произведения, и тоже из середины. Прошу критики и советов. Заранее спасибо.
Ждана теперь все чаще бывала в Славутовом доме — Верна держала ее у себя так долго, как могла. Она щедро платила за все, дарила вышивальщице свои бусы, гребни, а однажды даже отдала склянку с ароматной водой, привезенной из дальних солнечных стран купцами, не похожими на здешних: совершенно черными, будто сажа, с яркими белками глаз и золотыми кольцами в носах.
— Он совсем-совсем черный, — смеясь, рассказывала Верна, — я до руки осторожненько так дотронулась, сморю на палец — чистый, не пачкается. А я-то думала… — и она снова засмеялась, запрокинув золотистую голову.
Вышивальщицу удивлял этот дом. Молодая боярыня целыми днями сидела в горнице среди своих шелков и бус, смеялась и болтала с гостьей, которая даже пристроила в углу подобие станка, чтоб не терять времени зря. И всегда, неотрывно сидела при них старая Гавра, словно нянька над малым ребенком. Старуха непременно имела с собой грубое вязание, сидела на табурете прямо, а иногда бросала пару слов. Видно, она занимала высокое место в этом доме, так как девки и прочая прислуга приходили сюда же спрашивать о домашних делах. Тогда Гавра откладывала рукоделье и подходила к дверям, где и совещалась с пришедшим, а после возвращалась обратно на свой табурет. Особенно странно было Ждане от того, что именно старая нянька и хранила у себя деньги и расплачивалась с вышивальщицей: Верна просто говорила: «Я это беру. Гавра, заплати».
Два или три раза в горницу хозяйки (хозяйки ли?) заходил супруг, боярин Славута. Крепкий, широкоплечий, похожий на медведя, он с подчеркнутым вниманием разглядывал платки и подолы, которые тут же перед ним разворачивались, улыбался, гладил жену по голове, целовал в лоб и после удалялся. Однажды лишь с усмешкой сказал Ждане, что, верно, его жена задает ей больше работы, чем все прочие городские модницы.
Так шли недели, и осень уже сменила летние деньки. Кораблей на пристани прибавилось — все, кто не управится с делами в ближайшее время, будут ждать весны. Ждана любила осень, хоть яркие закатные краски совсем были не похожи на те, которыми вышивала она цветы и птиц. Работы у нее прибыло, ведь впереди были праздники да свадьбы, что играются после сбора урожая. Но и Верна по-прежнему звала ее к себе, благо Славута ни в чем не мог отказать совей молодой жене, уж во всяком случае ни в чем из того, что могло быть сделано из шерсти или шелка.
В тот день Ждана, подходя к Славутовому двору, с удивлением увидела там непривычную ей суету. Над хозяйственным двором кружили перья зарезанных кур и уток, из кухни доносилось множество запахов, слышались громкие голоса. В доме же девки-чернавки носились туда-сюда с перинами, подушками, тюками белья. Никем не замеченная, Ждана прошла в горницу, которую прислуга звала «шелковой». И тут-то она удивилась больше всего: Гавры не было. Вязанье из грубой шерсти лежало сложенное в маленькую корзинку, стоящую на табуретке, но владелица его, суровая старуха, отсутствовала.
Ждана была так удивлена видом этой пустой табуретки, что не сразу увидела ту, к которой пришла.
— Закрой дверь, — коротко приказала Верна вместо приветствия.
Ждана послушалась и посмотрела на боярыню. Где ее веселость? Где смех и кокетство? Верна схватила ее за руку и оттащила подальше от дверей.
— Отвечай, только тихо, тебя видел кто-то? — шепотом зашипела боярыня и тут же перебила себя: неважно, впрочем… Вот, возьми… — при этих словах Верна запихнула ей в руку свернутый кусок бересты. — Передай его, слушай куда… Только поклянись, что никому, ни единой душе… Слышишь? Поклянись! — в этот момент боярыня схватила Ждану за плечи и с неожиданной силой встряхнула.
Не зная, что сказать и не понимая, что происходит, та молча и отрывисто кивнула. Бледность Верны, ее перекошенное лицо пугали вышивальщицу.
— Значит, слушай, — снова зашипела Верна, — пойдешь на пристань. Там мытный двор. Знаешь где? Это все знают… Спросишь там Рознега. Там один он, красивый такой, кудри золотые. Отдашь ему. Только ему, никому больше… Я тебе денег дам, сколько хочешь заплачу. Вот, возьми… — и дрожащили руками боярыня принялась стаскивать с полной руки малахитовый браслет.
Мгновение Ждана стояла в неподвижности, не зная, что сказать. Но вдруг краем глаза увидела, как через двор идет Славута, — огромный, в мохнатой шубе, сейчас он казался ей не внушительным, нет — страшным.
— Не надо, — пролепетала Ждана, — я не хочу, пусть ты сама…пусть кто-то другой…
— ****! — со злостью выпалила Верна. — Кто другой? Старуха как козу меня пасет. Кто?!
В этот момент за дверью послышался властный голос Гавры, отдававшей распоряжения чернавке. Верна заправила за уши растрепавшиеся волосы и улыбнулась:
— Ну, значит, решили. Все, теперь иди. Да записку спрячь, чего в руках держишь, дурища?
С этими словами боярыня вытолкала Ждану из комнаты, и та оказалась нос к носу с Гаврой, которая, сжав губы, пронизывающе смотрела на оробевшую вышивальщицу.
— Добрый день, — как-то вопросительно сказала Ждана, склонив голову и искоса поглядывая на Гавру.
— Приветствую, — величественно проронила старуха, стоя неподвижно и прижимая к груди кружевную подушку.
Ждана бочком протиснулась мимо той и почти бегом бросилась из Славутового дома.
----------------------------------------------------------------------------------------------------
Решила перенести в первый пост для наглядности:
Переполох и суета в доме старого боярина имели под собой вескую причину: ожидался приезд Добрыни Военеговича, Славутиного давнего друга и боевого побратима. Некогда были они юношами, что вместе учились военному ремеслу, вместе ходили в походы. После одной жестокой битвы, потеряв многих товарищей, смешали они кровь со своих ладоней с вином и по очереди испили из чаши, давая обет боевого побратимства. Эта клятва сильнее родственных уз, сильнее долга, сильнее всех прочих обетов.
Еще через время воины, высадившись из чайки и уйдя вглубь чужих земель, попали во вражескую ловушку в чащобе. Раздался свист под кронами, и враз упало несколько толстых деревьев, преградив путь к отступлению. Завязалась сеча, и товарищи Славуты бились с мужеством обреченных. Добрыня не дрался: один из могучих стволов, подрубленный вражеской рукой, упал, прижав его ногу к земле. Добрыня так и нашел бы там свою смерть от мучительной боли или неприятельской стали, но Славута сделал то, чему потом сам удивлялся долгие годы. Перерубив Добрыне ногу в колене, он на себе вынес истекающего кровью, ревущего и бредящего побратима из рубки. Не многие в тот день добрались до берега и спасительной чайки.
Спасение это еще больше сплотило братьев, но не остепенило Добрыню. В то время, когда Славута уже осел на Белом холме и взял себе жену, друг его еще ездил по свету. Разумеется, он не воевал более, но был княжеским представителем там, куда не пристало посылать простолюдина: посольство его улаживало дела войны и мира на отдаленных границах, вело разговоры о сватовствах и свадьбах княжьего потомства.
Но годы никого не щадят, и, наконец, Добрынин корабль решил обрести причал. И вот теперь Славута с нетерпением ожидал побратима.
Останнє редагування:
). 
