"...
Тишина.
Вот это да... -- подумал Дуд. Дира перевела взгляд на море. Вот это да.
Хорошенькая девочка шмыгнула носом. Неужели это правда? -- подумал Диц.
Человек сидел на песке и молчал. Дол заглянул ему в глаза.
-- А это правда?
-- Была когда-то.
-- А теперь нет?
-- Теперь нет.
-- Почему?
-- Потому что никто не может освятить море.
-- Но ведь тот старик мог.
-- Тот старик был старым, и у него было то, чего сейчас уже нет.
-- Волшебная сила?
-- Что-то вроде этого. Добрая сила.
-- И куда она делась?
-- Пропала.
Они не верили, что она пропала без следа.
-- Клянись.
-- Клянусь.
И впрямь пропала.
Человек встал. Издалека виднелась таверна "Альмайер", полупрозрачная
при этом свете, омытом северным ветром. Солнце словно остановилось на самой
ясной половине неба. И Дира проронила:
-- Ты пришел, чтобы освятить море, да?
Человек взглянул на нее, подошел ближе, наклонился и улыбнулся ей.
-- Нет.
-- Тогда что ты делал в той комнате?
-- Если море уже не освЯтить, его еще можно освЕтить, окрестить,
<i>высказать.</i>
Высказать море. Высказать море. <i>Высказать море.</i> Чтобы не канул в Лету
стариковский жест, чтобы хоть крупица того волшебства еще блуждала во
времени, чтобы можно было ее отыскать и сберечь прежде, чем она сгинет
навек. Высказать море. Вот что нам остается. Мы утеряли кресты, погребли
стариков, расточили волшебство, и если не хотим молча умереть в поединке с
ним, нам не обойтись без оружия, не обойтись.
-- <i>Высказать</i> море?
-- Да.
-- Значит, все это время ты сидел в своей комнате и высказывал море?
-- Да.
-- Но для кого?
-- Не важно для кого. Главное -- попытаться выразить его словами.
Кто-нибудь да услышит.
Они и раньше догадывались, что он малость со странностями. Но не до
такой степени. Не до такой.
-- И чтобы высказать его, нужны все эти листы?
Дуд порядком намыкался, стаскивая по лестнице пухлый портфелище с
бумагами.
-- Вообще-то нет. Тому, кто подаровитее, хватило бы и нескольких
слов... Поначалу и он бы исписал кипы страниц, но со временем нашел бы
верные слова, такие, что разом передают все остальные, и вместо тысячи
страниц вышло бы сто, потом десять; он дал бы им отлежаться, покуда лишние
слова не отпали бы сами собой, и тогда можно было бы собрать оставшиеся и
сжать их до малой толики, до такой горстки, что, приглядевшись и
прислушавшись к ним, ты обнаружил бы одно, одно-единственное слово. Назвав
его, ты назовешь море.
-- Одно-единственное?
-- Да.
-- И какое же?
-- Кто его знает. Любое слово?
-- Любое.
-- Ну, скажем, картошка.
-- Годится. Или: на помощь.Или вот еще: и так далее.
Поди угадай, пока не найдешь.
Говоря это, человек из седьмой комнаты высматривал что-то в песке. Он
искал камень.
-- Послушай... -- сказал Дуд.
-- Что?
-- А нельзя ли сказать море?
-- Нет, море сказать нельзя.
Человек выпрямился. Он нашел камень.
-- Тогда это просто невозможно. Невозможно, и все.
-- Откуда нам знать, что возможно, а что невозможно.
Человек подошел к воде и зашвырнул камень далеко-далеко. Камень был
круглый.
-- Бульк, -- сказал Дол, разбиравшийся в этом.
Но камень запрыгал по воде, едва касаясь зыбкой глади: раз, два, три --
пружиня без счета. Смотреть на него было одно удовольствие. Он улетал все
дальше и дальше в открытое море, как будто вырвался на свободу. Как будто и
не думал останавливаться. И не остановился"
______
мною безмерно любимый Барикко
