Статус:
Offline
Реєстрація: 17.09.2004
Повідом.: 39684
Реєстрація: 17.09.2004
Повідом.: 39684
- 🟡 00:47 Відбій тривоги в Харківський район.Зверніть увагу, тривога ще триває у:- Харківський район#Харківський_район
- #1
В нашем отдельно взятом дачном поселке в этом году беби-бум.
Так получилось.
В свое время мы были, наверно, самыми молодыми членами этого дачного кооператива: вступали в него в основном пенсионеры. Или без пяти минут пенсионеры. Тогда на пенсию в Турции выходили не по возрасту, а по трудовому стажу; выходящие на пенсию получали единовременную выплату – накопительную часть пенсии – и, как правило, покупали на нее квартиру или дачу. Если на пенсию выходили оба супруга, то – и то, и другое... нет, не «и можно без хлеба»! Без хлеба насущного никто не оставался, потому что пенсии хватало на жизнь. Я, конечно, начинала не об этом, но... вы же меня понимаете, да? Чтоб наши родители-дедушки-бабушки так жили, тьфу.
Словом, сорока- и сорокапятилетние пенсионеры приобретали дачи, а сейчас они как-то все в одночасье стали дедушками-бабушками. И в поселке случился беби-бум. Потому что молодые родители (оба!) тут не могут себе позволить не работать, женщине на уход за ребенком положено три месяца, а потом как хочешь. Или работай, или превращай уход за ребенком в уход с работы. Короче говоря, все младенцы были завезены на дачи бабушкам, а турецкие бабушки... да, сейчас вы мне скажете, что такие везде есть, но у меня в наличии имеются только турецкие.
Турецкие бабушки жгут.
Они носят вверенных им младенцев с собой – как украшение.
Типа новый золотой браслетик у них, не плачь, золотце мое!
Носят они их везде и повсюду, и вовсе не по причине, что младенец не может часок-другой прожить не на руках у бабушки. Младенец – это у него на лице написано – предпочел бы поваляться часок в коляске под соснами и подремать. Или посидеть в детском стульчике и покричать, постукивая ложкой по окружающим тарелочкам и людям. Или поплескаться в малышовом бассейне, не говоря уж о далеком и недостижимом море. Или поползать по травке. Или не по травке, там микроп, как говорит бабушка, но хоть в собственном манеже, а? там игрушечки, их можно грызть и разбрасывать, чтобы потом бабушка подавала их обратно... а-а-а-а, бабушка! пусти меня в манеж или к микроба-а-ам!
Но бабушка героически не спускает ребенка с рук.
И не спускает с него глаз. И соседкам спуску не дает.
У турецких бабушек в моде выход на дефиле с младенцем: дефилирует она мимо всех калиток и заборчиков, и цель ее светла и прекрасна. Она должна навестить свою старую (постарше ее самой-то!) подругу Гюльнур, а по пути осчастливить всех соседок явлением младенца народу... нет, вы мне не подите говорить, что я злая бесчеловечная ехидна, вы просто представьте себе своего младенца у той бабушки, а потом уж читайте дальше.
В начале дефиле младенец настроен мирно: он покормлен и полагает, что его несут в коляску и сейчас оставят в покое. Или пустят куда-нибудь к микробам поползать.
Сейчас. Ты не там родился, малыш.
Бабушка несет младенца прямо к ближайшей калитке.
«Гюзе-е-ель! – кричит она ему на ухо. – Смотри, кто к нам пришел! Вот кто у нас ту-у-ут, бабушка моя, овечка моя, орешек мой!»
«А-а-а! – кричит тетя Гюзель. – Тетушка моя! Дай я тебя подержу! Дай я тебя поцелую! Дай я ущипну тебя за щечку!»
Довольная бабушка с помрачневшим младенцем следуют дальше.
«Айше-е-е! – кричит бабушка у следующего забора. – Смотри, кто к нам пришел! Вот кто у нас ту-у-ут, бабушка моя, овечка моя, орешек мой!»
«А-а-а! – кричит тетя Айше. – Дай я тебя подержу, тетушка моя! Дай я тебя поцелую! Дай я ущипну тебя за щечку!»
«Мама, роди меня обратно!» - молча думает младенец и тянется потереть дважды ущипнутую щечку, но бабушка держит крепко, а дефиле продолжается. Цель – старая подруга Гюльнур – не близко, а вон кто это там, за забором, а? Кто еще не видел моего младенца?
«Фатма-а-а! – кричит бабушка в многострадальное младенческое ухо. – Выходи! Смотри, кто к нам пришел! Вот кто у нас тут... что ты плачешь, бабушка моя, овечка моя, орешек мой?»
«А-а-а!» - кричит младенец.
«А-а-а! – кричит тетя Фатма. – Тетушка моя! Дай я тебя подержу! Дай я тебя поцелую! Дай я ущипну тебя... ах, какой милый ребенок, ах, что ты плачешь, иди же к тете!»
«Ох, Фатма, такой беспокойный ребенок, ты не представляешь! Весь день с рук не спускаю, а он... не плачь так, бабушка моя!»
«Милый дедушка, - думает, продолжая вопить, младенец, - забери меня отсюда. Нету никакой моей возможности-и-и-и!»
Но жизнь, а вместе с ней и бабушка не стоят на месте.
«Девочка-а-а! – кричит бабушка, увидев, что неподалеку что-то шевелится. Все, что шевелится, должно восхититься ее младенцем, а эта козявка ноль внимания! – Девочка-а-а! Смотри скорее, кто к нам пришел! Вот кто у нас тут – овечка моя, орешек мой!»
«А-а-а!» - кричит бедная овечка.
«А-а-а! – кричит девочка. – Младенец! Какая прелесть! Обожаю младенцев! Дай я тебя поцелую! Дай я ущипну тебя за щечку!»
А вон еще одна девочка – куда это она?
«Девочка-а-а! – кричит бабушка. Все-таки тяжело с младенцем таскаться по всему поселку, девочки должны это понимать и не избегать... не убегать. – Девочка-а-а! Смотри, кто к нам пришел! Не ори, бабушка моя, овечка моя, орешек мой!»
«А-а-а! – кричит девочка, вбегая в свою калитку и взлетая по ступенькам террасы. – Мам, прячься, еще одна тетка с младенцем!»
«А-а-а!» – шепотом кричим мы с ехидной и мчимся в дом, заметая следы хвостом.
«Ее нет, - мрачно глядя на пятого в этот день младенца, говорит безутешной бабушке мой муж. – Ехидна сегодня не принимают. А младенцев и завтра – не мучьтесь понапрасну. Младенцев у нее своих было три штуки, ей хватило. Идиосинкразия, сами понимаете. Летнее обострение. Нет, спасибо, не надо щечек – они вон покраснели уже... всего хорошего!»
И пошли они, солнцем палимы, к старой подруге Гюльнур. Там, в дальнем углу поселка уже орало четверо предыдущих младенцев и их бабушек – лепота-а-а...
В принципе, младенцы быстро привыкают и понимают, что обречены.
И годам к трем из них вырастают настоящие разбойники. Пиф-паф – и вы покойники, покойники, покойники!
А кто увидит нас, тот сразу ахнет! – думают их бабушки, а вслед за ними и сами виновники непрерывного торжества.
Вчера на пляже... эх.
Сижу, никого не трогаю, смотрю в оба на море, ем свой персик, и тут.
Явление младенца народу было тщательно продумано. Он был явлен уже всем, и вы же не думаете, что меня оставили в покое? Покой бабушкам, младенцам и ехидне только снится.
Младенец лет двух с половиной – трех после нескольких подталкиваний и науськиваний наконец-то направился ко мне. Бабушка под соседним деревом замерла в предвкушении: только эта иностранная тетка в шляпе еще не восторгалась вверенным ей младенцем, а это непорядок.
Младенец, не слыша призывных воплей «Иди сюда, тетушка моя! Дай я тебя поцелую! Дай я ущипну тебя за щечку!», притормозил в размышлении: может, это не живая тетка? может, она ненормальная? может, в мире водятся и такие тетки? а вообще на фига она мне?
«Иди-иди, бабушка моя! – продолжала науськивание бабушка его. – Тетя сейчас тебя полюбит!»
Младенец увидел свое отражение в больших черных очках неживой тети и задумался.
Потом посмотрел на персик. Персик был на вид куда приятней неживой тетки в черных очках и шляпе.
Тетка достала такой же и протянула ему. Молча. Ничего не требуя взамен. Она не щипала его щечек – ха, можно просто взять персик и бежать, ура!
«Она же ничего не понимает! – вдруг закричала, прозрев, бабушка его. – Иностранка она! Поэтому и такая! Тогда ты, орешек мой сладенький, спой ей...»
Тут я просто не могу сразу продолжать.
Мне нужна пауза.
Что, как вы думаете, предложила она исполнить специально для ехидны?
«В лесу родилась елочка»? «Жил-был у бабушки серенький козлик»?
Как бы не так.
«Спой ей, - захлебываясь от восторга, закричала на весь пляж бабушка, - спой ей, козленочек мой, наш государственный гимн! Пусть и она знает! Маэстро, урежьте марш!»
И козленочек не запел, не грянул, не затянул, а именно урезал «Истикляль марш», он же турецкий гимн.
Ехидна уползла под мимозу и чуть не сдохла, Allons-enfants-de-la-patria! – хотела урезать она этому анфан-терриблю, но я вытащила ее, и мы вместе бросились в спасительное море.
Младенец пел государственный гимн еще минуты две, потом перекусил персиком, а потом бабушка подхватила его, уже привычно орущего, и понесла в люди.
Без людей, по мнению турецких бабушек, младенцы чахнут от скуки.
А люди, соответственно, чахнут без посторонних младенцев.
И они, бабушки, спешат осчастливить всех.
Государственным гимном, например.
Потом он пел его англичанам, мы слышали; турецкие бабушки не сдаются.
А потому, что патриотки.
(С) Яна Темиз
Так получилось.
В свое время мы были, наверно, самыми молодыми членами этого дачного кооператива: вступали в него в основном пенсионеры. Или без пяти минут пенсионеры. Тогда на пенсию в Турции выходили не по возрасту, а по трудовому стажу; выходящие на пенсию получали единовременную выплату – накопительную часть пенсии – и, как правило, покупали на нее квартиру или дачу. Если на пенсию выходили оба супруга, то – и то, и другое... нет, не «и можно без хлеба»! Без хлеба насущного никто не оставался, потому что пенсии хватало на жизнь. Я, конечно, начинала не об этом, но... вы же меня понимаете, да? Чтоб наши родители-дедушки-бабушки так жили, тьфу.
Словом, сорока- и сорокапятилетние пенсионеры приобретали дачи, а сейчас они как-то все в одночасье стали дедушками-бабушками. И в поселке случился беби-бум. Потому что молодые родители (оба!) тут не могут себе позволить не работать, женщине на уход за ребенком положено три месяца, а потом как хочешь. Или работай, или превращай уход за ребенком в уход с работы. Короче говоря, все младенцы были завезены на дачи бабушкам, а турецкие бабушки... да, сейчас вы мне скажете, что такие везде есть, но у меня в наличии имеются только турецкие.
Турецкие бабушки жгут.
Они носят вверенных им младенцев с собой – как украшение.
Типа новый золотой браслетик у них, не плачь, золотце мое!
Носят они их везде и повсюду, и вовсе не по причине, что младенец не может часок-другой прожить не на руках у бабушки. Младенец – это у него на лице написано – предпочел бы поваляться часок в коляске под соснами и подремать. Или посидеть в детском стульчике и покричать, постукивая ложкой по окружающим тарелочкам и людям. Или поплескаться в малышовом бассейне, не говоря уж о далеком и недостижимом море. Или поползать по травке. Или не по травке, там микроп, как говорит бабушка, но хоть в собственном манеже, а? там игрушечки, их можно грызть и разбрасывать, чтобы потом бабушка подавала их обратно... а-а-а-а, бабушка! пусти меня в манеж или к микроба-а-ам!
Но бабушка героически не спускает ребенка с рук.
И не спускает с него глаз. И соседкам спуску не дает.
У турецких бабушек в моде выход на дефиле с младенцем: дефилирует она мимо всех калиток и заборчиков, и цель ее светла и прекрасна. Она должна навестить свою старую (постарше ее самой-то!) подругу Гюльнур, а по пути осчастливить всех соседок явлением младенца народу... нет, вы мне не подите говорить, что я злая бесчеловечная ехидна, вы просто представьте себе своего младенца у той бабушки, а потом уж читайте дальше.
В начале дефиле младенец настроен мирно: он покормлен и полагает, что его несут в коляску и сейчас оставят в покое. Или пустят куда-нибудь к микробам поползать.
Сейчас. Ты не там родился, малыш.
Бабушка несет младенца прямо к ближайшей калитке.
«Гюзе-е-ель! – кричит она ему на ухо. – Смотри, кто к нам пришел! Вот кто у нас ту-у-ут, бабушка моя, овечка моя, орешек мой!»
«А-а-а! – кричит тетя Гюзель. – Тетушка моя! Дай я тебя подержу! Дай я тебя поцелую! Дай я ущипну тебя за щечку!»
Довольная бабушка с помрачневшим младенцем следуют дальше.
«Айше-е-е! – кричит бабушка у следующего забора. – Смотри, кто к нам пришел! Вот кто у нас ту-у-ут, бабушка моя, овечка моя, орешек мой!»
«А-а-а! – кричит тетя Айше. – Дай я тебя подержу, тетушка моя! Дай я тебя поцелую! Дай я ущипну тебя за щечку!»
«Мама, роди меня обратно!» - молча думает младенец и тянется потереть дважды ущипнутую щечку, но бабушка держит крепко, а дефиле продолжается. Цель – старая подруга Гюльнур – не близко, а вон кто это там, за забором, а? Кто еще не видел моего младенца?
«Фатма-а-а! – кричит бабушка в многострадальное младенческое ухо. – Выходи! Смотри, кто к нам пришел! Вот кто у нас тут... что ты плачешь, бабушка моя, овечка моя, орешек мой?»
«А-а-а!» - кричит младенец.
«А-а-а! – кричит тетя Фатма. – Тетушка моя! Дай я тебя подержу! Дай я тебя поцелую! Дай я ущипну тебя... ах, какой милый ребенок, ах, что ты плачешь, иди же к тете!»
«Ох, Фатма, такой беспокойный ребенок, ты не представляешь! Весь день с рук не спускаю, а он... не плачь так, бабушка моя!»
«Милый дедушка, - думает, продолжая вопить, младенец, - забери меня отсюда. Нету никакой моей возможности-и-и-и!»
Но жизнь, а вместе с ней и бабушка не стоят на месте.
«Девочка-а-а! – кричит бабушка, увидев, что неподалеку что-то шевелится. Все, что шевелится, должно восхититься ее младенцем, а эта козявка ноль внимания! – Девочка-а-а! Смотри скорее, кто к нам пришел! Вот кто у нас тут – овечка моя, орешек мой!»
«А-а-а!» - кричит бедная овечка.
«А-а-а! – кричит девочка. – Младенец! Какая прелесть! Обожаю младенцев! Дай я тебя поцелую! Дай я ущипну тебя за щечку!»
А вон еще одна девочка – куда это она?
«Девочка-а-а! – кричит бабушка. Все-таки тяжело с младенцем таскаться по всему поселку, девочки должны это понимать и не избегать... не убегать. – Девочка-а-а! Смотри, кто к нам пришел! Не ори, бабушка моя, овечка моя, орешек мой!»
«А-а-а! – кричит девочка, вбегая в свою калитку и взлетая по ступенькам террасы. – Мам, прячься, еще одна тетка с младенцем!»
«А-а-а!» – шепотом кричим мы с ехидной и мчимся в дом, заметая следы хвостом.
«Ее нет, - мрачно глядя на пятого в этот день младенца, говорит безутешной бабушке мой муж. – Ехидна сегодня не принимают. А младенцев и завтра – не мучьтесь понапрасну. Младенцев у нее своих было три штуки, ей хватило. Идиосинкразия, сами понимаете. Летнее обострение. Нет, спасибо, не надо щечек – они вон покраснели уже... всего хорошего!»
И пошли они, солнцем палимы, к старой подруге Гюльнур. Там, в дальнем углу поселка уже орало четверо предыдущих младенцев и их бабушек – лепота-а-а...
В принципе, младенцы быстро привыкают и понимают, что обречены.
И годам к трем из них вырастают настоящие разбойники. Пиф-паф – и вы покойники, покойники, покойники!
А кто увидит нас, тот сразу ахнет! – думают их бабушки, а вслед за ними и сами виновники непрерывного торжества.
Вчера на пляже... эх.
Сижу, никого не трогаю, смотрю в оба на море, ем свой персик, и тут.
Явление младенца народу было тщательно продумано. Он был явлен уже всем, и вы же не думаете, что меня оставили в покое? Покой бабушкам, младенцам и ехидне только снится.
Младенец лет двух с половиной – трех после нескольких подталкиваний и науськиваний наконец-то направился ко мне. Бабушка под соседним деревом замерла в предвкушении: только эта иностранная тетка в шляпе еще не восторгалась вверенным ей младенцем, а это непорядок.
Младенец, не слыша призывных воплей «Иди сюда, тетушка моя! Дай я тебя поцелую! Дай я ущипну тебя за щечку!», притормозил в размышлении: может, это не живая тетка? может, она ненормальная? может, в мире водятся и такие тетки? а вообще на фига она мне?
«Иди-иди, бабушка моя! – продолжала науськивание бабушка его. – Тетя сейчас тебя полюбит!»
Младенец увидел свое отражение в больших черных очках неживой тети и задумался.
Потом посмотрел на персик. Персик был на вид куда приятней неживой тетки в черных очках и шляпе.
Тетка достала такой же и протянула ему. Молча. Ничего не требуя взамен. Она не щипала его щечек – ха, можно просто взять персик и бежать, ура!
«Она же ничего не понимает! – вдруг закричала, прозрев, бабушка его. – Иностранка она! Поэтому и такая! Тогда ты, орешек мой сладенький, спой ей...»
Тут я просто не могу сразу продолжать.
Мне нужна пауза.
Что, как вы думаете, предложила она исполнить специально для ехидны?
«В лесу родилась елочка»? «Жил-был у бабушки серенький козлик»?
Как бы не так.
«Спой ей, - захлебываясь от восторга, закричала на весь пляж бабушка, - спой ей, козленочек мой, наш государственный гимн! Пусть и она знает! Маэстро, урежьте марш!»
И козленочек не запел, не грянул, не затянул, а именно урезал «Истикляль марш», он же турецкий гимн.
Ехидна уползла под мимозу и чуть не сдохла, Allons-enfants-de-la-patria! – хотела урезать она этому анфан-терриблю, но я вытащила ее, и мы вместе бросились в спасительное море.
Младенец пел государственный гимн еще минуты две, потом перекусил персиком, а потом бабушка подхватила его, уже привычно орущего, и понесла в люди.
Без людей, по мнению турецких бабушек, младенцы чахнут от скуки.
А люди, соответственно, чахнут без посторонних младенцев.
И они, бабушки, спешат осчастливить всех.
Государственным гимном, например.
Потом он пел его англичанам, мы слышали; турецкие бабушки не сдаются.
А потому, что патриотки.
(С) Яна Темиз
...
