Заглянула Настя в дырочку: сидят на полу четверо, ноги по-турецки крестиком, в
карты режутся.
- Это что же, разрешается им в тюрьме в карты играть?
- Понимаешь, Жар-птица, тюрьма у нас особая. С поблажками. Они - наши учителя.
Они и тебя карманному делу учить будут и квартирному. Для контроля это нужные
ремесла. - Тут мы держим самых-самых. Отсюда они никогда не выйдут. Тех, кто
учить не хочет, стреляем. Понемногу, нехотя они нам свои знания и навыки
передают. А насчет карт... Их отнять невозможно. Пробовал.
Все может Холованов. На любом самолете летать может. С любым парашютом
прыгать. Из любого оружия стрелять. А тут вдруг...
- Зайти в камеру и отобрать...
- Заходим, а карт нет. Обыскиваем камеру.
Обыскиваем их. Раздеваем догола, все перетряхиваем. Карт нет. Камера пустая,
спрятать некуда. Но нет карт. Выходим. Как только засов в двери лязгнет, еще
замок не замкнули, а они снова сидят и играют.
Оглядела Настя камеру еще раз. Пустая монастырская келья. Пол каменный. Стены
несокрушимые. На окне решетка - прутья толще, чем руки у Холованова. И все. И
четверо на полу. Чувствуют, что на них в дырочку долго и с любопытством
смотрят, и сами на дырочку морды свои масленые развернули. Милые такие хари.
Хитрющие.
