Район Попасной. Серая зона. Позиции N-ского батальона. Мокрое поле. Грязь, от которой некуда деться, сырость, промозглый холод. Темень. Выдирая ноги из смеси глины, чернозёма, и чёрт знает чего ещё по полю к посадке идут, согнувшись под тяжестью ящиков с боекомплектом, бойцы.
– Ты сюда не ходи, здесь, кажется, эти еб*****е вчера что-то ставили.
"Эти еб*****е" обычно можно отнести ко всему личному составу батальона, но на сей раз – только к сапёрам.
Наконец мы на месте. Можно поздороваться, щурясь от яркого света лампы, и присесть. О вчерашнем бое говорят как о чём-то уже давно забытом и пройденном. По словам Мастера – седого, бородатого, усталого донельзя главного сержанта роты, началось с того, что наши позиции за последние недели по всему участку слегка сдвинулись вперёд.
– Земля наша, порой якобы бесхозная. Ну и… зачем, спрашивается, ей пропадать? Короче, выдвинулись.
Оборудовали пару позиций, на взгляд Мастера – самое оно. Потом приехал комбат и подверг работу конструктивной критике в ёмких и многозначительных выражениях. Накопали ещё пару-тройку позиций. Потом приехал инженер, посмотрел, и решил внести ряд уточнений…
В итоге, с той стороны занервничали и начали сами что-то строить, периодически постреливая в нашу сторону из стрелкотни. Наши молчали до тех пор, пока оттуда не выстрелили из "Фагота". Решили жаловаться в ОБСЕ.
Представитель ОБСЕ осуждать нехорошее поведение боевиков решительно отказался, но его вежливо убедили внести в протокол, что сепаратисты с дистанции 4 км со склона горы обижают наших хороших парней.
Шум, тем не менее, по поводу обстрелов поднялся. На передок приехали 2 генерала, потоптались по грязи, но ничего конкретного кроме стандартной фразы насчёт открытия огня только при непосредственной угрозе жизни личного состава не сказали.
В итоге инцидент списали на комбата и сорвиголов из батальонных стрелков. Комбат выслушал доклады тех, по кому, собственно, и стреляли сепаратисты. Вник. И, глядя в глаза проникновенным командирским взглядом, произнёс:
– Треба шось робити.
Комвзвода перевёл это как "Бу-сде!", и на передке закипела невидимая постороннему глазу работа под общим девизом "Ну, вы, блин, достали! Ща вам тут будет концерт! И фаготы, и кларнеты, и тромбон с тромбозом!"
На позицию выдвинули ПТУР и лучший птурист батальона с ласковым позывным "Бульдог" занялся подготовкой к работе. Внешне он похож на гнома из фильма о хоббитах – низкий, широкоплечий, огромная борода лопатой. Как выглядит его работа могли бы рассказать те, кто прочувствовал её на себе под Донецким аэропортом. Но, увы, они могут свидетельствовать разве что через спиритическое блюдце. Промахиваться он не умеет ещё со времён советской армии, а за два года войны довёл мастерство до абсолюта.
На запасную позицию поставили второй агрегат – "сапог", он же противотанковый станковый гранатомёт CПГ-9.
Концерт наметили на полдень, но сепаратисты решили, что концертировать будут они сами. В 11:30 начался обстрел наших позиций. Отойдя от удивления и обиды Бульдог, сплюнув, выдал сакраментальное "Ну, всё, достали!" и махнул рукой "сапожнику". Тот открывает огонь с расчётом на зашумливание – учитывая, что гранаты старые, вероятность попадания была если не нулевой, то почти близкой к нулю. Но под шум выстрела CПГ-9 Бульдог укладывает ПТУР аккуратно в подъехавший и нагло выпершийся на открытое пространство грузовик "Урал". Бахнуло знатно.
Радиоперехват переговоров сепаратистов показал, в результате атаки на "Урал" есть один "трёхсотый", за которым был выслан грузовик.
Бульдог обернулся к командиру отделения:
– Класть?
Командир думал долго. Секунды три. Потом покачал головой:
– Пусть едут. Не стрелять.
И раненого спокойно увезли. Потом по новостям рассказывали о "раненой девочке", но предположить наличие девочки за рулём "Урала" тяжело.
В это время к подбитому "Уралу" подкатывает бусик, в который из кузова грузовика начинают перетаскивать какие-то ящики, цинки, что-то длинное.
– Не, ну не наглецы?
На этот раз командир соглашается:
– Наглецы. Хамы, одним словом.
В процесс погрузки влетает вторая ракета от Бульдога. Детонирует так, что воздух тряхануло даже на наших позициях. Сепаратисты наконец-то понимают, что работает не СПГ, а ПТУР. С той стороны открывают огонь несколько пулемётов, но, учитывая количество накопанной земли вокруг новых позиций, вскрыть нашу огневую они не могут. И тут Бульдог видит вспышку схода их ракеты – это птурист боевиков решил на всякий случай вспахать один из холмов.
Рассказывая, Мастер рисует в воздухе некую замысловатую фигуру:
– Я такое только в кино видел! Сепар бьёт по Бульке, а он в ответ ведёт ракету на него. В воздухе висят две ракеты! Чтоб ты понимал, она летит секунд 40! Сепар видит, что ракета идёт к нему, бросает позицию, его ракета уходит в лес, а наша ложится точно на вражескую установку!
– А потом?
– А всё потом. На этом стало тихо…
Пока доложились, пока получили ответы от командиров в духе "Ну шо ж вы так неосторожно?", радиоперехватчик поднимает голову и рявкает: "А ну утихли все!". В наушниках, а потом и в динамике явно слышна кавказская речь.
Взводный Шерман – молодой, улыбчивый и компанейский парень, только что травивший анекдоты, замолчал. Потом коротко, рублено командует:
– "Дашку" (крупнокалиберный пулемёт ДШК. - Фокус) на позицию, БТРы завести и прогреть. Принести боекомплект, командирам отделений установить АГCы (автоматический гранатомет станковый. – Фокус).
Шутки смолкли. Все понимают, что будет жарко – с "бородатыми девочками" шутки плохи. И тут в окоп вваливаются чумазые, грязные, вывалявшиеся до неразличимости в грязи батальонные разведчики:
– Вы что тут за войну начали? Нам выход…
– Будет вам и выход и вход. Теплики есть? (тепловизорные прицелы и приборы наблюдения - Фокус).
Командир разведгруппы – молчаливый, высокий, крепкий, седой, несмотря на молодость, сержант с бледным лицом, кивает.
– Да, волонтёрские подарки.
Шерман просветлел, улыбнулся одними губами.
– Отлично. Вот и будете с нами… на концерте.
Меж тем стемнело. Было тихо, холодно и безветренно.
Вскоре в тепловизоре появились две цепочки теплоизлучающих объектов. Передавая теплик бойцу, взводный на всякий случай решил подстраховаться:
– Они? А то ведь сам знаешь – тут и кабаны ходят и…
Вместо ответа один из разведчиков вскидывает ствол с тепловизионным прицелом:
– Ага. Кабаны. В цепь разворачиваются. А вот и вторая группа – он повернул ствол в другую сторону – вон, в обход идут.
Время стало резиновым. Секунды растянулись, и в них, казалось, помещается очень много действий: можно успеть дослать патроны, развернуть башни БТРов с 14,5-мм пулемётами, вывернуть фиксаторы и довернуть ДШK, поправить сошки ПКМ и ждать.
Ждали недолго. Ночью голоса слышны далеко, а горячие кавказские парни не привыкли таиться. Сканеры радиоперехватов доносили чужую гортанную речь.
Наконец, они дошли до рубежа уверенного поражения.
– Ну, иди сюда, мой хороший. Иди, родной… Огонь!!!
И разом заговорили все стволы нашего взвода. Тишина улетела вмиг, разорванная в клочья какофонией ночного боя.
Крики, лихорадочные попытки уйти, лай наших гранатомётов АГС, слепящие вспышки и грохот ДШK, размеренный гром пулемётов БТР, потом рёв моторов и на место отстрелявшегося БТР рывком заходит второй. Из середины поля взлетела красная ракета, туда тут же сыпанул очередь АГC.
С той стороны бесполезно и зло ударили из зенитной установки, пытаясь прикрыть своих, но у зениток на дистанции в 2 км срабатывали самоликвидаторы и осколки били по своим…
Вскоре стало тихо.
Шерман вытер копоть, снял каску:
– Концерт окончен. Зрителей просят не покидать зал – вдруг кто на "бис" выйдет…
Но выходить было некому.
чего хотят?! чтоб колбаса по 2.20 была или чтоб член стоял как в 20 лет
