Я обернулся. Действительно, у моего стенда неподвижно стоял невысокий парень. Что-то смутно знакомое было в его чуть сутулой фигуре, непослушной копне вьющихся волос, и даже детская куртка и старенький "ФЭД" в потертом футляре будили во мне какие-то воспоминания…
Я узнал его метров за пять, узнал по профилю, напоминающему профиль молодого Мандельштама. Неслышно подойдя, я положил ему руку на плечо и сказал:
- Ну здравствуй, Валек!
Он порывисто оглянулся, чуть сощурив близорукие глаза:
- Саша? Это ты? А я смотрю на фамилию и думаю: Сашка или нет? Слушай, значит, и в журналах тоже твои работы?
- Мои, Валя… Да черт с ними! Пойдем отсюда, здесь смотреть не на что!
- Да что ты, Саша, отлично все сделано!
- Сделано… - эхом отозвался я. Ну что ж, должен же быть хоть один человек, который понимает, что это не выстрадано, не послано свыше, что это не озарение и не вдохновение, что это даже не шальная удача - это просто "сделано". Цигель, цигель, абгемахт… - Пойдем, Валька, серьезно. Ведь столько лет не виделись! Кстати, сколько, а?
Валентин прищурил глаза, вспоминая:
- То ли восемнадцать, то ли девятнадцать… В общем, как школу закончили.
Мы пробирались к выходу, я попутно пожимал протянутые мне руки, и когда мы отходили метра на два, Валька тихонько спрашивал:
- А это кто?
- Это - Сергей Болотов. Серию "Катастрофы и люди" видел? Его работа. Отлично… сделано.
- Слушай, Сашка, откуда ты их всех знаешь? Я про них максимум читал! - каким-то восторженным голосом говорил мне Валек уже на улице, пытаясь перекричать вечный гул улицы Большого Города.
- Да как сказать… С одними учился, с другими вместе снимал что-нибудь, с третьими - выпивал, с четвертыми… не помню… Да ну их! Если на одну чашу весов поставить кого-то из них, а на другую положить его самомнение, то понадобится с десяток пудовых гирь, чтобы привести весы в равновесие. Поехали отсюда! У меня машина недалеко.
- Саш… - замялся Валентин, - я не могу. У меня велосипед, оставить его здесь нельзя.
Я проследил за его взглядом и увидел одинокий велик, сиротливо прижавшийся к фонарному столбу, прикованный к нему тонкой цепочкой, оторвать которую сумел бы и не самый сильный подросток.
- Ты бы еще шпагатом его привязал!
Валька непонимающе взглянул на меня.
- Ладно, растреноживай своего коня. Думаю, в мою машину он уместится, - я указал ему на свой джип, изящной глыбой возвышавшийся среди "мерседесов", "ауди" и "вольво".
- Это что, твое? - чуть не уронив велосипед, спросил Валек, когда мы подошли поближе.
- Нет, покататься дали!.. Мое, конечно. Забрасывай свой велик в багажник и садись.
- А куда мы, Саша? - обеспокоено поинтересовался он.
- Как "куда"? Ко мне, конечно! Нужно же отметить встречу! - я завел мотор и хлопнул Вальку по плечу.
- Нет, Саш, я не могу… У тебя, наверное, жена дома. Неудобно как-то… Я ведь ей совсем незнаком…
Я вспомнил жену, умотавшую в Испанию с моим знакомым продюсером, скрипнул зубами и сказал:
- Не боись. Жена в бессрочной командировке.
Ехали молча. Каждый думал о своем. Я вспоминал наши с Валькой школьные годы, первые увлечения. Нам всегда нравилось одно и то же. Даже девчонки. Правда, предпочитали они меня, но Валька не обижался, а вроде как и рад был за меня. Были ли мы друзьями? Не знаю. Мы постоянно бывали вместе. Но Вальке как-то просто все давалось.
Вздумалось нам научиться играть на гитаре - научились, но я месяц ломал себе пальцы, пытаясь выстроить аккорды, а он через неделю вышел во двор и спел с десяток песен, причем три оказались его собственные. Через три месяца я уже играл почти всех "битлов" (не говоря уж о "Воскресении" и "Машине Времени") и собирал толпы дворовых поклонников и поклонниц, но стоило появиться Вальке, как несколько голосов требовали вразнобой: "Пусть Валек сыграет!". Я отдавал ему гитару и слушал сам, пытаясь понять, чем он нравится людям. Вроде и голос слабый, и диапазон - пол-октавы максимум… А ведь слушают. Даже взрослые подходят. Женщины постарше иной раз слезу украдкой вытирают.
Иногда Валька говорил: "Я вот новую песенку придумал", - и начинал. Писал он здорово. В основном песни веселые, заставляющие зрителей взрываться хохотом. Но уж если что грустное напишет, так грустно всем становится.
В десятом классе Валентин явился в школу с гордым счастливым лицом и с "ФЭДом" в потрепанном чехле на плече. "ФЭД" по тем временам был довольно серьезной машинкой, школьники в основном снимали "Сменами". Валька переснимал весь класс, пообещав скоро принести фотографии. Я почувствовал легкий укол зависти.
На следующий день я пришел в класс с "Киевом-19" на шее. Все ахнули. С такими аппаратами работали только фотокорреспонденты. Не всякий любитель мог себе его позволить. Но ведь и не у всякого любителя папа - известный физик!
Валька был за меня жутко рад. Он всем объяснял, какую здоровскую камеру мне подарили, расхваливал его крепление, на которое можно ставить объективы от "Никона", большой набор выдержек и встроенный экспонометр на диодах.
Фотографии класса Валька так и не принес… Сказал, что не получились. Странно, у него всегда все получалось.
Фотографии сделал я и продал их по 50 копеек штука. Надо же было как-то оправдать бумагу и пленку! Ну и заработал немножко, конечно…
С этими воспоминаниями я остановил джип у своего дома. Валька неловко вылез из машины.
- Ты что, здесь живешь?
- Ну да, а что? - спросил я.- Да нет, ничего… Дорогие здесь квартиры, наверное?
Я окинул взглядом престижную девятиэтажку. Усмехнулся:
- Да уж, на одну зарплату не купишь! Давай заходи, чего у подъезда торчать.
В лифте молчали. На шестом этаж вышли, и Валек уставился на мою бронированную дверь с изящной табличкой "Фотохудожник А.В. Смирнов" Я набрал код и распахнул дверь:
- Прошу!
Валентин, помедлив, зашел, осматривая просторную прихожую, увешанную моими лучшими снимками.
- Здорово у тебя здесь, - восторженно сказал он.
- Проходи-проходи. Это только присказка, сказка впереди!
Я провел его в зал, и он вообще онемел, разглядывая стильную мебель, домашний кинотеатр "Сони" и полки с многочисленными наградами, полученными мною на различных фотоконкурсах.
- Садись, - сказал я ему, указывая на роскошное кресло, - я сейчас что-нибудь соображу… Хочешь - включай телевизор или музыку ставь, компакты там, у музыкального центра.
Валька замахал руками:
- Да что ты, Саша! Я ведь компакт-диск и в руках не держал! Еще сломаю чего… Я лучше с тобой на кухне посижу.
- Ну, как хочешь. Пойдем на кухню.
На кухне я открыл холодильник, критически осмотрел его содержимое:
- Слушай, Валька, ничего существенного нет, кроме колбасы и прочей фигни. Если хочешь, звякну в ресторан, закажу чего-нибудь.
- Да зачем, Саша! Что нам, много надо?
- Ну смотри, - сказал я, доставая из холодильника сервелат, ветчину, сыр, шпроты, пару упаковок салата. - Пить что будешь? Водка, коньяк есть неплохой, вино французское прямиком из Бургундии, я там виноградники их снимал…
- Да ведь я, Сашка, и не пью почти. Если пиво только…
- Светлое, темное?
- Ну ты даешь!.. Ну если есть, темное…
Я достал пару бутылок темного чешского и бутылку коньяка для себя.
- Сейчас я все порублю, а ты посиди, - сказал я, с сомнением трогая лезвие ножа.
- Саш, давай я порежу, - предложил Валька.
Я с радостью согласился.
- Знаешь, терпеть это дело не могу, - признался я, наблюдая, как Валек ловко нарезает колбасу, сыр и посыпает их обнаруженной в холодильнике зеленью. - У нас этим жена занимается… вернее, домработница. Но жена укатила, и домработницу я отпустил, - вспомнив жену, я помрачнел.
- Надолго она уехала? - спросил Валька, расставляя тарелки.
- Да как тебе сказать, - медленно проговорил я, вспоминая ее записку, оставленную на двери моей лаборатории, кричащую, что, все, она так больше не может, что она наконец нашла человека, который ее ценит и понимает, и что… Ну, в общем, все как у людей.
- Я понимаю… - тихо сказал Валентин, поднимая на меня свои добрые близорукие глаза.
И я понял, что он действительно понимает.
- Да черт с ней! Давай лучше выпьем. За встречу выпьем, за друзей, за школу, давай вообще напьемся! Можем мы хоть раз расслабиться?
- Ну тогда мне тоже коньяка, - серьезно сказал Валька.
После первой сразу стало веселее. Закусывали, смеялись, много вспоминали. Выпили еще. Валек смущенно спросил, где можно покурить.
- Да здесь, конечно! Кого нам стесняться!
Он достал из кармана брюк смятую пачку "Родопи".
- Э-э, нет, Валюша! Ты извини, но я этот табак не переношу, - сказал я, отправляясь в свою комнату.
Вернувшись, я положил перед ним блок "Мальборо".
- Бери. Они настоящие. Ребята из американского посольства подогнали.
Валька неумело распаковал блок, открыл пачку, достал сигарету и отодвинул от себя коробку.
- Да нет, ты не понял, - рассмеялся я. - Блок бери!
- Зачем ты, Саша, - почти испуганно произнес он, - они же дорогие!
- Валек, о цене подарка не спрашивают. Болгария, конечно, хорошая страна, но табак у них - дерьмо, особенно когда его производят в Армении. Поэтому травись лучше хорошими сигаретами.
- Спасибо, Александр, - очень серьезно сказал Валька.
Коньяк согревал душу. Все стало казаться не таким уж плохим. Беседа лилась само собой, как-то незаметно перешла на фотографию.
- Пойдем, Валька, лабораторию тебе покажу, - сказал я, и мы отправились в мою святая святых.
Валек только ахал, разглядывая японский увеличитель, ряды фототехники в застекленном шкафу, блистающие хромом и просветленными линзами объективы (самый дешевый - 200 баксов).
- Теперь я понимаю, почему у тебя такая дверь, - потерянно произнес он, - я такие аппараты только в журналах видел.
- Да мура все это… Игрушки дорогие. Ты вон "ФЭДом" какие вещи снимаешь! А у меня… Ведь нет у меня ничего, что душу трогает. А у тебя все просто и классно. Как японская поэзия. Три строчки - и куча смысла. А я никогда так не умел. Так что какая разница "ФЭД-3" или "Никон F5"?
- Да что ты, Сашка! У тебя классные фотографии, ты же вон какой известный!
- Хватит, Валька. Вся моя техника твоего "ФЭДа" не стоит. А, кстати, это тот самый, который ты в школу приносил?
- Ну да… - улыбнулся Валька.
- И до сих пор работает? Ему же уже восемнадцать.
- Больше. Им отец 7 лет до меня снимал.
- Надо же… Умели делать… - я задумался.
- Слушай, Валек! А хочешь, я тебе какой-нибудь свой аппарат подарю? У меня же их вон сколько! Все равно без дела стоят! - я с лихорадочным весельем открыл шкаф и осмотрел свою технику. - Вот этот тебе подойдет!
Я достал изящный "Кэнон-50".
- Смотри, Валька, тебе будет в самый раз! "Зум" 35 на 180, встроенная вспышка, автофокус управляется глазом - здорово, правда?
- Нет, Саша, не возьму, - отбивался Валентин, - я таким снимать не умею.
- Возьмешь, возьмешь! А то обижусь. Держи, теперь он твой, и больше об этом не говорим, - Я всучил камеру в руки Вальку. - А теперь пошли обмывать подарок!
И мы вернулись на кухню. Валя нес "Кэнон" на вытянутых руках и со всей осторожностью, как вазу китайского фарфора, положил его на стол.
Выпили за подарок. Валька сбивчиво меня благодарил, я отмахивался. На душе было легко и весело.
- Слушай, Валюха! А чего ты людей не снимаешь? На выставке ни одного портрета твоей работы не было.
Валька вздрогнул и испуганно посмотрел на меня.
- Нет, правда! У тебя должны получаться крутые портреты!
- Не мое это, Саша, - тихо ответил он, - не получаются у меня люди.
- Да ну, брось. У тебя всегда все получалось!
Валентин не ответил. Он взял в руки "Кэнон" и стал рассматривать.
- Саш, а в нем пленка стоит, - неожиданно сказал он.
- А-а, да, там пара кадров оставалась… - у меня мелькнула одна мысль. - Подожди, я сейчас.
Я сбегал в лабораторию, взял штатив, вернулся, установил аппарат напротив Вальки, сел с ним рядом и дал ему в руки маленький пульт:
- Смотри в объектив и нажми вот эту кнопку.
- Зачем?
- Жми, жми! - и сам придавил его палец, уже лежащий на пульте.
Блеснула вспышка, и аппарат автоматически перемотал пленку на следующий кадр. Валька вздрогнул. Я рассмеялся:
- У него дистанционный автоспуск! Круто? А то ведь у нас с тобой ни одной общей фотографии нет!