Итак по-порядку. Начинать надо за две смены до Акимова с утренней смены 25.04.86. Когда мощность реактора была уже снижена до 50% поступил запрет от Киевэнерго на дальнейшее снижение мощности. Неужели для Киевэнерго это была большая новость, что 4-й блок ЧАЭС останавливается 25-го апреля 1986 г. на ППР. И они её не знали за год, за месяц, за неделю, да хотя бы за один день до этого, еще 24-го числа, а им потребовалось вмешиваться в оперативную работу на АЭС. Начальник смены станции (НСС) взял под козырек и дал соответствующее указание НСБ, которое тот немедленно исполнил, хотя у него в сменном задании написано совершенно другое, и он уже начал это другое выполнять.
Но и этого еще мало. В 14:00 персонал блока совершил уже первое нетривиальное действие по программе испытаний, отключил САОР. Это была последняя операция в подготовительной части программы, которая (вся) должна была быть выполнена до начала испытаний, и дальше работ по программе оставалось, со всеми инструктажами и рассаживаниями по местам на час, пол-часа, не более. Но тут диспетчер Киевэнерго сообщил, что запрет на снижение мощности продолжается, на неопределённый срок. НСС опять взял под козырек, а НСБ опять исполнил его указание, и энергоблок как бы завис "с открытым ртом" САОР уже отключена, а эксперимент еще не начат. НСБ с этим разбираться не стал, и предоставил это следующей смене (которая заступила в 16:00).
Следующая (вечерняя) смена Ю.Трегуба приняла энергоблок в стационарном состоянии на мощности 50% и находилась до самого конца смены в ожидании "указующего перста" от диспетчера Киевэнерго. А что до САОР, то не он её отключал, и отключена она была по программе испытаний, так, что формально претензий к нему предъявить нельзя. А то, что запас реактивности (ОЗР) равен 13,2 стержня (что на 1,8 меньше минимального предела, заданного в регламенте), ну так что с того, все равно ведь собираемся останавливаться, да к тому же уже началось разотравление так, что ОЗР будет возрастать. Конечно, формально это нарушение регламента, нужно было останавливаться немедленно, но ведь "указующий перст" не разрешает и работы по программам (с ХТГЗ и с Дятловым) еще над головой висят.
Интересно, а где все это время был А.С.Дятлов, и в чем же заключалась его роль как руководителя испытаний и зам.главного инженера АЭС? Этого он в своих воспоминаниях не говорит, а пишет обо всем происходившем как какой-то сторонний наблюдатель.
В 23:10 разрешение на снижение мощности, наконец, поступило и "процесс пошел", но тут уже началась ночная смена (с 00:00часов 26-го апреля). Смена А.Акимова приняла энергоблок, что называется на ходу, в процессе быстрого снижения мощности. Приняла на мощности 720 МВт со сменным заданием провести его останов с измерением виброхарактеристик турбины и испытанием выбега турбогенератора. Задание и без того достаточно сложное, так как обе эти работы касаются одного и того же (турбогенератора) и в значительной степени противоречат друг другу, а здесь еще поджимает время. Реактор снова начал отравляться, так что надо успеть выполнить обе работы пока еще есть достаточный запас реактивности.
По хорошему в этих условиях от выполнения одной из работ надо было бы отказаться, от какой? Для НСБ это неразрешимая дилемма, отказаться от снятия виброхарактеристик немыслимо, за этим стоит вся мощь ХТГЗ и за такую самодеятельность начальство "убьет", отказаться от выбега так же трудно, "сорвется эксперимент века" (на который затрачено столько усилий и отмобилизовано много народу). Этого не переживет Дятлов и тоже "убьет". Что делать?
Судя по некоторым признакам, Акимов видимо был склонен отказаться от испытаний выбега и собирался снизить мощность реактора с 700 до 200 МВт. И тут произошло непредвиденное. Оператор Л.Топтунов во время снижения мощности, при переходе с одной системы автоматического управления (ЛАР) на другую (АР) совершил оплошность и упустил мощность реактора почти до нуля. Подхватив её где-то там внизу, они вдвоем с Акимовым стали подниматься из этого провала. На это ушло и дополнительное время и дополнительно увеличилось отравление реактора.
Здесь опять уместен вопрос, а что же А.С.Дятлов, как он предлагал разрешить коллизию столкновения двух работ, которая (так же как и останов блока на ППР для Киевэнерго) не внезапно возникла, а существовала с самого начала (еще при написании программы)? А никак он не предлагал, он просто, как и полагается стороннему наблюдателю, как-бы (якобы) ушел на время с БЩУ, и его не было в этот ответственный момент принятия решения. Когда он, якобы, снова появился, мощность уже поднимали из провала.
О чем и как говорили Акимов с Дятловым и как взаимодействовали дальше, мы никогда не узнаем. Акимов перед смертью ничего не сказал, а Дятлову и свидетелям на суде верить в этом вопросе нельзя. В "идеальной схеме" А.Акимов должен был бы зафиксировать свой отказ от проведения испытаний выбега и стоять на этом до конца (независимо от последствий лично для себя). Но у нас все становятся героями только потом, когда надо ликвидировать последствия катастрофы, а не тогда, когда надо катастрофу предотвратить. Итак, мы можем опираться только на факты, и они таковы.
Несмотря ни на что (на состояние реактора) было принято решение испытания проводить, и только после измерения вибраций турбины. При этом были нарушены ОПБ, должностные инструкции оперативного персонала и регламент эксплуатации, а именно:
1) Существенно отклонились от рабочей программы, начальная мощность реактора 200 МВт вместо 700 МВт, установленных по программе, и заблокирована аварийная защита АЗ-5 по отключению двух турбогенераторов.
2) Предполагалось иметь в работе все 8 ГЦН, и расход теплоносителя превысит допустимый, установленный регламентом для мощности 200 МВт.
3) Работы считалось возможным проводить при запасе реактивности меньше предела в 15 ст.РР еще допустимого по регламенту.
Эти нарушения были отнюдь не формальными (как может быть казалось их авторам), а самыми что ни на есть значимыми. Даже если бы реактор был не взрывоопасен, т.е. удовлетворял требованиям ПБЯ и ОПБ, и ему было бы чихать на малый ОЗР, то первые два нарушения способны были привести к аварийным повреждениям, таким как разрушение ГЦН, пережог ТВС и т.д. Что касается третьего нарушения, то его следует рассмотреть подробнее.
Все остальные нарушения регламента , если они и были, это уже следствия принятого решения проводить испытания в условиях, когда делать этого было не надо. Это были попытки хоть как-то застабилизировать режим работы энергоблока перед испытаниями, в том неустойчивом состоянии, в котором он находился. Никакого отношения к произошедшей аварии эти нарушения не имели.
