Таня. Ровеньки.
Мне позвонили знакомые. «У нас ЧП, Таня умерла. Ну, помнишь её, маленькая такая на блокпосту».
Я вспомнила её по ярким новостным сюжетам и видео в You Tube, где она, сияя праведным антибандеровским гневом призывала обратиться к путину. «россия нас не бросит»,-кажется так звучали её слова. Но больше она мне запомнилась по Дьяковскому разъезду.
На этом блокпосте я оказалась во время одного из богослужений, который в мае этого года проводил священник местной епархии, благословляя ополчение на защиту Ровеньков.
Меня тогда потрясло многое. Сюрреализм из войны и веры. Тот, кто должен нести любовь, благословлял на ********. Люди в камуфляже, с автоматами наперевес, с бутылкой пива в руке, слушали вполуха проповедь, периодически отхлёбывая пиво из горлышка и переговариваясь по рации.
Священник рассказывал об ужасах, нависших над православием и русским народом, о страшных ******ах, идущих на наши города из Львова, отрядах католиков-правосеков, плане госдепа по наполнению хранилищ органами православных людей.
Изредка и невпопад поддакивающие ему камуфляжные люди пили «Черниговское» ,«1715» и курили явно не российский «Винстон». Из русского на этом блокпосту были казаки, куча оружия и русский флаг. Из православия иконы и крест.
Рядом со всем этим, словно дополняя сюрр и переводя его в кич, наполняя абсурдом и безумием на коленях среди бетонных плит, автоматов и икон, обвитых искусственными цветами, стояла дрожащая, то ли от гнева, то ли от религиозного трепета женщина. Она смотрела на проповедника глазами полными слёз и преданности, часто крестясь и практически сливаясь с землёй в коленопреклонении.
В её глазах, фигуре, жестах было столько покорности, что мне стало стыдно и страшно. Стыдно, что я подсмотрела обнаженность молящегося человека, страшно, что от всего этого веяло нездоровым фанатизмом.
Маленькая, щупленькая, скромно одетая Таня. Она была на всех митингах «против бандер». С первого дня. В первых рядах. Она готовила и стирала, кормила, поила, бегала за сигаретами для «защитников», покупая их на свои деньги, вынесла из дому вещи, консервацию, запасы.
Она была одержима победой православия и действительно ждала путина.
«россия нас не бросит», -так начинался её путь в никуда. «россия не имеет права нас бросить»,-как-то растеряно звучало в середине пути. «россия придет, надо верить и она придет», неестественно звенело пустотой в конце взрыхлённой траками танков дороги. Она верила. Но...
Бандеровцы в город так и не приехали, путин не пришёл, россия о ней не знала, вернее, России было все равно, есть ли «Таня» на земле. Зато пришли грабежи, казаки и голод.
Она боялась выходить из дома, чтобы не попасть под соседское «ну и где твое обещанное счастье», а потом всё же вышла…через балкон...
Знал ли священник, использовавший доверие прихожанки в своей игре, о смятении её души, о разочаровании, о мыслях, с которыми она ставила стул к перилам балкона, я не знаю и не берусь судить. Здесь у каждого своя война. Свои жертвы, свои пленные, своя стратегия. Я уже давно понимаю, что война идёт не только на поле боя и ведется не только оружием...
Палыч. Червонопартизанск.
Его все называли Палыч. Даже молодежь. Это высшая степень уважения и признания в среде шахтеров. На участке он был «батя» или «палыч», а его слово закон. О таком авторитете в 35 лет среди горняков можно только мечтать. Пик молодости, карьеры. Спортзал, бассейн, бокс. Красавица жена модельной внешности, улыбчивая, сероглазая. Двое пацанов. Погодки. Фото в соцсетях: Ялта, Гурзуф, Новый свет, Египет, Турция, Тунис. Квартира, новенький «паджеро».За таких говорят, сделал себя сам. Из семьи горняков, так сказать, династия.
В начале мая после смены кто-то крикнул «в город приехали правосеки, будут насиловать наших баб и заминировали памятник Ленина».
Смена, не помывшись в бане, рванула в город. Кто на машинах, кто на шахтном автобусе, подгоняя шофёра и пропуская остановки. Дрожали руки от предчувствия крови, уши закладывало от нахлынувшего в мозг адреналина.
Когда увидели возле памятника людей, выпрыгивали из автобуса на ходу, предвкушая драку.
Оказалось возле монумента такие же, как они, шахтеры, только с других шахт. Им сказали, что правосеков спугнули, и они позорно бежали, а подошедшие люди долго рассказывали о зверствах в других городах, сокрушались, что вот, мол, и до вас горе дошло, предложили защищаться.
Так создали первую самооборону, которая на своих авто и за свои деньги охраняла город. Им привезли ******, но они не спросили «кто и откуда», все были на взводе. Так Палыч стал командиром. Его снова все уважали.
Теперь он приходил домой с другой работы, вместо сумки с «тормозком», вешал на вешалку в прихожей автомат, чтобы подхватить на руки, встречающих его пацанов.
Сменилась тематика фоток в соцсетях. Он, жена, дети и автомат Калашникова.
Когда ему позвонил его сослуживец, Палыц также не спеша снял с крючка автомат, поцеловал жену и детей и поставив на стол недопитую бутылку пива, пошел по делам. Ему позвонил Витюха, который отработав смену и выпив с мужиками, ехал домой. Почти у самого подъезда нарвался на патруль «народного ГАИ». Объяснения «пацаны я свой, вот ксива, я воевал, мне пох, пил за победу» не устроила блюстителей порядка и ему предложили покинуть авто, которое по новым правилам, забиралось на военные нужды. Чтобы спасти машину и доказать «кто есть кто» Витюха и позвонил Палычу…
Тихий полдень, центр жилых кварталов, солнце, небо, дети, люди, выгуливающие собачек или спешащие по делам… резкие автоматные очереди...крик…визг тормозов…кровь…накрытые тела…Это тоже война.
Палыч не уступил машину своего пьяного сослуживца «сотрудникам народного ГАИ», он верил в то, что он тоже власть и авторитет, а ещё он должен был сохранить авторитет в глазах Витька…
Палыча похоронили, как героя, погибшего от рук нациков, защищая покой Новороссии. Пришедшие на похороны шептались, но поддерживали легенду. Все говорили пафосные речи, но никто не мог вспомнить его имени.
У могилы молчала жена. Она стояла как-то отдельно от всех, не плакала, через её огромные почерневшие глаза на мир смотрела такая же почерневшая душа. Тихая и молчаливая, как осенний день.
Витюха лежит в больнице. Его мать больше всего боится, что он выживет. «Как он будет жить, зная, что его расстреляли свои»,-говорит она...
…Могут ли люди быть марионетками?Да! А кукловодами?Да! Мы, люди, марионетки-кукловоды сами ведем себя за ниточки тщеславия в мир иллюзий. Мы впускаем в свои души страх, строим для себя новое пространство из своих убеждений или заблуждений. Блуждаем по нему, забывая о настоящем мире. Мы ведем бой с ветряными мельницами и придуманными великанами. Мы такие, какими видим себя сами, и таков наш мир. Мы сами принимаем решения, кого нам судить за них?!
Андрей. Свердловск.
Я думала, что страшнее звонящих в степи после боя телефонов, я вряд ли что могу услышать на этой войне. Я ошибалась. Война многогранна. Она гримасничает страхом, меняя лица, смысл и форму.
«Тётя Лена, это Инна, а вы бы не могли к нам прийти, у нас папа повесился»,-спокойный детский голос в телефонной трубке. Чистый, без ноты истерики, слез, осознания потери, словно расставляющий на полочки чашечки. Как он страшен этот голос, ночью, в телефонной трубке.
Скорую вызвали,-говорю я спокойно, чтобы не испугать.
Да,-отвечает голос.
Кто ещё дома,- я уже почти одета.
Мама, Катя. Они с папой, а я звоню. Я всё делаю правильно,-уточняет голос.
Да, родная, правильно,- захватывая, даже откусывая, почему-то ставший твердым воздух на бегу говорю я,- я уже иду…
Андрей шахтер, не сепар, не терр. Шахтер. Когда его бригада сбежала воевать, он сидел в шахте по 3 смены. Пил кофе литрами, чтобы не заснуть. Шахту топило, нужно было следить за моторами, спасать. На работу под снарядами, дома под ГРАДАМи.
Потом, когда набегавшись по гуманитарным лагерям или блокпостам, явились его товарищи, он оказался изгоем. Он не воевал. Его троллили, ведь он оказался трусом. У него не было дома автомата, он не ездил на отжатой машине. У него вообще не было машины, он еще на неё не заработал.
У него была жена и сын и две дочки, хозяйство, ремонт дома, больная мать и его больная нога, которая плохо сгибалась в колене. Чтобы работать на хорошо оплачиваемом участке, он давал врачам взятку, чтобы те, закрывали глаза на его артроз. Начальство боготворило воевавших. А его поставили на менее оплачиваемую работу, потом сказали, что из-за войны нужно идти в бесплатный отпуск. А дома были дети. Голодные дети…
