Re: Заметки о коммунизме и сельском хозяйстве
Продолжим тему Советского Союза. Считайте, что нынче у нас в блоге – неделя клеймения и развенчания социализма.
Итак, имеем некогда достаточно бурную в плане обсуждений тему кулачества: почему-то всегда, когда в разговоре о сталинской модернизации заходит речь о страданиях, прежде всего, сельского населения – голоде и т.п. «прелестях» жизни в обществе эпохи построения социализма в отдельно взятой стране, всегда находится альтернативно одарённый человек, начинающий рассуждать о том, что во всём виноваты евреи кулаки. И сразу выстраивается логическая цепочка: кулак, обдирающий, как липку, трудовое крестьянство, versus рабоче-крестьянская власть, бьющая кулака гаечным ключом по голове и защищающая сельский пролетариат. На самом деле реалии эпохи не столь плоски и примитивны, как это обычно рисуется в схемах. Но давайте обо всём по порядку.
Первое – кулачество. Обычно, произнося это слово, рассказчик перед вашими глазами рисует портрет довольно мерзкого субъекта. Помните Пал Палыча Скороходова из кинофильма «Джек Восьмёркин – “американец”», блестяще сыгранного покойным ныне Львом Дуровым? Ну, того самого деревенского кулака, который давал главному герою ссуду на посадку плантации табака, а затем, когда предприятие Яшки Восьмёркина благополучно провалилось, бегал за ним с клещами, дабы выдрать в качестве компенсации материального ущерба единственный золотой зуб? Вот приблизительно такое безобразие и изображают перед вашим умственным взором, когда речь заходит о кулачестве.
Однако тут есть одно небольшое, хотя и существенное «но»: это герой иного времени – эпохи первоначального накопления капитала, времён Глеба Успенского и Дмитрия Мамина-Сибиряка. К началу же XX-го столетия ситуация с кулачеством несколько изменилась. Вот, например, как характеризовал это явление русской экономической жизни на рубеже веков некто Владимир Ильин в своей работе «Развитие капитализма в России. Процесс образования внутреннего рынка для крупной промышленности»:
... Неравномерность в распределении посева очень значительна: 2/5 всего числа дворов (имеющие около 3/10 населения, ибо состав семьи здесь ниже среднего) имеют в своих руках около 1/8 всего посева, принадлежа к малосеющей, бедной группе, которая не может покрыть своих потребностей доходом от своего земледелия. Далее, среднее крестьянство обнимает тоже около 2/5 всего числа дворов, которые покрывают свои средние расходы доходом от земли (г. Постников считает, что на покрытие средних расходов семьи требуется 16 – 18 десятин посева). Наконец, зажиточное крестьянство (около 1/5 дворов и 3/10 населения) сосредоточивает в своих руках более половины всего посева, причем размер посева на 1 двор ясно показывает «коммерческий», торговый характер земледелия этой группы. Чтобы точно определить размеры этого торгового земледелия в разных группах, г. Постников употребляет следующий прием. Из всей посевной площади хозяйства он выделяет площади: пищевую (дающую продукт на содержание семьи и батраков), кормовую (на корм скоту), хозяйственную (на посевное зерно, площадь под усадьбами и пр.) и определяет, таким образом, размер рыночной или торговой площади, продукт которой идет в продажу. Оказывается, что у группы с 5 – 10 дес. посева всего лишь 11,8% посевной площади дает рыночный продукт, тогда как по мере увеличения посева (по группам) этот процент повышается следующим образом: 36,5% – 52% – 61%. Следовательно, зажиточное крестьянство (2 высшие группы) ведет уже торговое земледелие, получая в год 574 – 1.500 руб. валового денежного дохода. Это торговое земледелие превращается уже в капиталистическое, так как размеры посева у зажиточных крестьян превышают рабочую норму семьи (т.е. то количество земли, которое может обработать семья своим трудом), заставляя их прибегать к найму рабочих: в трех северных уездах Таврической губ. зажиточное крестьянство нанимает, по расчету автора, свыше 14 тысяч сельских рабочих. Наоборот, бедное крестьянство «отпускает рабочих» (свыше 5 тысяч), т.е. прибегает к продаже своей рабочей силы, так как доход от земледелия дает, например, в группе с 5 – 10 дес. посева только около 30 руб. деньгами на двор...
Итак, с точки зрения господина Ильина, кулачество – это крестьянство, ориентированное на производство продукта для рынка и использующее для этого наёмный труд. К 1920-ым годам кое-что, безусловно, изменилось, но главное – товарный характер кулацких хозяйств и использование наёмных работников – осталось. Потом, правда, со сворачиванием НЭПа и началом сплошной коллективизации, когда потребовалось пересажать или выслать всех не согласных идти в колхозы, пришлось закрыть глаза на наёмный труд: отныне кулаком можно было назвать всякого, кто продавал продукты своего труда, а учитывая то, что каждый крестьянин в той или иной мере имеет дело с рынком, то репрессировать можно было любого.
Впрочем, не будем о драконах. Лучше поговорим о том, что дало кулачество (вообще, если выражаться нормальным человеческим языком, то, конечно, говорить надо о фермерах) в годы НЭПа стране.
Если обратиться к количественным показателям, то окажется, что, скажем, в 1926 – 1927 гг. кулацкие хозяйства произвели 20% всего товарного зерна в Советском Союзе (в среднем 126,0 млн. пудов в год). Много это или мало? Сама цифра – 1/5 часть того, что крутится на рынке, – свидетельствует в пользу того, что, как минимум, немало. Но вот другая величина, т.с. для полноты ощущений: в этот же период 74% всего производства товарного зерна (в среднем 466,2 млн. пудов в год) пришлось на долю бедняцких и середняцких хозяйств, причём валовой сбор зерна в этих хозяйствах составил 4.052 млн. пудов (85,3% валового сбора в масштабах страны), а в кулацких – всего лишь 617 млн. пудов (13,0% валового сбора). Это – к вопросу об эффективности.
В дискуссиях о кулаках то тут, то там можно услышать один и тот же тезис: кулачество не было способно вытащить сельское хозяйство страны на новые рубежи; только коллективизация только хардкор могла обеспечить достижение этой цели. Но вот ситуация, которая сложилась уже к 1927-му году.
Однако прежде – небольшая предыстория появления документа, который я сейчас процитирую. Итак, летом 1927-го года в Советском Союзе приключился кризис хлебозаготовок: власть посчитала, что сельхозпроизводитель краёв не видит, настолько высокие цены на зерно он заломил, а производитель в свою очередь убедился, что власть просто охренела и приостановил продажу зерна. Вопрос моментально из экономического перерос в политический: зерно – это не только один из ключевых экспортных товаров СССР, т.е. средство для получения валюты на уже начавшиеся закупки оборудования под будущую индустриализацию, но это ещё и средство контроля городов и пролетариата – станового хребта Советской власти. Поэтому уже 1-го октября 1927 г. Политбюро ЦК ВКП(б) своим постановлением создаёт комиссию под председательством товарища Молотова Вячеслава Ивановича, цель которой – подготовить для XV-го партсъезда тезисы по вопросу о работе в деревне. В комиссии, ясное дело, не дураки сидели: товарищи понимали, что разбираются в вопросах сельского хозяйства приблизительно, как баран в азбуке, потому бросили клич – разослали специалистам-аграрникам просьбу представить свои соображения и предложения по поводу того, как жить дальше. И вот уже 6-го октября на стол товарища Молотова легли сопроводительное письмо профессора кафедры организации сельского хозяйства Сельскохозяйственной академии им. К.А. Тимирязева, директора НИИ сельскохозяйственной экономии и политики, члена коллегии Наркомземе РСФСР и сельскохозяйственной секции Госплана СССР А.В. Чаянова и его соображения по обозначенному вопросу – «Записка о современном состоянии сельского хозяйства СССР по сравнению его с довоенным положением и положением сельского хозяйства капиталистических стран». Я не буду выкладывать тут весь документ (кому надо – найдёт и прочитает полностью), а процитирую наиболее интересный в контексте поднятой темы кусок:
... Прежде всего, мы должны отметить почти повсеместную и довольно полную смену руководящего персонала крестьянских хозяйств. Старики, хозяйничавшие до войны, 15 лет назад, частью ушли, частью «свергнуты». В крестьянском хозяйстве «у власти» – более чем наполовину бывшие солдаты мировой и гражданской войны, прошедшие школу революции и фронта. Люди с неизмеримо более широким кругозором, чем хозяева 1906 – 15 гг. Этот новый «персонал» крестьянских хозяйств на две головы выше старого, более подвижен и восприимчив к агроулучшениям. Возможно, что этот крестьянин более ярко сознает свою мелкобуржуазную сущность интересов, но, несомненно, уже вышел из-под власти дедушкиных традиций.
Во-вторых, мы уже можем дать этому новому «хозяйствующему субъекту» и новую технику земледелия. Наше опытное дело и местная агрономия, бывшие до войны в героическом периоде первых шагов, теперь уже кое-что знают. Выводы десятилетней исследовательской работы уже во многом созрели, и мы располагаем немалым в рационализации хозяйства. Прилагаемая схема-картограмма, построенная Институтом сельскохозяйственной экономии по предложению НКЗ, по материалам опытных полей и агропомощи, дает нам порайонную картину того технического предложения, которые мы можем дать ищущим крестьянам в реорганизации их хозяйств (см. прилагаемую большую таблицу). В итоге сочетания нового крестьянина с новыми завоеваниями агрономии мы имеем уже массовые примеры реализации наших агрономических достижений.
Шунга и Угреши с их 2 тыс. пудами урожая картошки с десятины общеизвестны, не менее известны и стремительны распространения травосеяния в Московской и ряде других губерний, менее известны Курово и др. деревни, ведущие свое полеводство вровень с Опытным полем Тимирязевской сельскохозяйственной академии, и, наверное, совсем малоизвестно то, что несколько месяцев назад с Волоколамской выставки конкурса коров ушли без премий коровы с удоями в 200 ведер молока в год, т.к. призёрки имели удои много выше. А таких примеров можно привести сотни. Словом, крестьянское хозяйство сдвинулось с мертвой точки и пошло самоходом.
Несомненно, что поток этот носил бы значительно более массовый характер, если бы не крайнее ослабление стимулов к расширению хозяйств, которое наблюдается в нашей деревне. Можно уверенно сказать, что стимуляция к расширению хозяйств является одним из основных минимумов нашего хозяйства, по которому равняется и производство.
Дело даже не столько в политике цен, сколько в чрезвычайном прогрессе налогового обложения, носящего подчас запретительный характер в отношении расширения хозяйства. Хозяйственно расширившееся крестьянское предприятие может уплатить высшую ставку налога, но психологически получающаяся в этих условиях выручка не окупает в глазах хозяина необходимого для расширения хозяйства напряжения усилий. Таково положение самого производящего с.х. аппарата...
В общем, всё, как всегда: несмотря на представление о кулачестве (или, как мы сказали бы сегодня, бизнесе), как о барыгах, которые за копейку удавят любого, бизнес готов вкладывать средства и в техническое перевооружение производства и в его расширение. Дело – за малым (и это тоже, как всегда): чтобы государство не мешалось под ногами.
Оригинал взят отсюда
Тільки зареєстровані користувачі бачать весь контент у цьому розділі
