Re: Шо там у *****ов?
Ядерная трагедия города Горький в 1970 году
Из комментов
Отец мне рассказывал как черпали воду лопатами,как собирали документы в зараженном цеху.Первое время спецодежду никто не выдавал.Спецовку носил домой стирать.представляю сколько заразы растащили по району.Тоже говорил ,что моряков сразу всех увезли и ликвидацией последствия аварии занимались работяги.
Первая группа добровольцев состояла из 18 человек.
В первый раз, 23 января, они должны были зайти в цех и показать тем самым отсутствие страха перед радиацией. Это были люди, которым доверяли, за которыми пойдут остальные. В число этих восемнадцати входил и Александр Зайцев.
Никто точно не знал, что происходит внутри К-320. Даже академик Александров не давал гарантии, что реактор не “бабахнет”…
— Когда вошли, поразила мертвая тишина, непривычная для цеха, — делится с “НР” воспоминаниями Александр Зайцев. — А еще мы почувствовали противный запах. Все прекрасно знали, что радиация запаха не имеет, но пахло какой-то мертвечиной. Все мы, кстати, были в масках из защитной ткани Петрянова. И те из нас, кто курил, не выдержали. Они сняли маски и закурили. Некурящих было трое, в том числе и я. Все, кто тогда закурил, в скором времени умерли. Ведь они надышались смертельной радиактивной пыли. В живых нас осталось только трое.
Стакан спирта — и вперед
А потом началась ликвидация. Люди работали круглосуточно, в три смены. Время “разового” пребывания работника в опасной зоне составляло примерно четыре часа. Перед выходом каждому наливали стакан спирта — эту защитную меру прописал академик Александров.
Или квартира, или “волчий билет”
Почему же работники завода, в том числе и женщины, соглашались на такую “уборку”?
Дело в том, что ликвидаторам были положены особые льготы. За столь опасный труд некоторым давали квартиру. Все получали существенную прибавку к зарплате. Например, нашему собеседнику за каждый выход на аварийные работы давали по 50 рублей — при том, что зарплата у него была 185 рублей плюс премии.
Кроме того, для ликвидаторов на “Красном Сормове” было организовано лечебно-профилактическое питание, кормили на убой.
Поэтому даже те, кто знал о последствиях радиации, соглашались. Но были и те, кто не знал…
— Был ведь еще и патриотический момент, — вспоминает наш собеседник. — Время тогда было такое. Многие не за квартиру работали, они просто не могли поступить иначе. А еще взаимное доверие играло большую роль. Ведь в той первой партии из 18 человек все были мои друзья. Например, Василий Третьяков — герой Отечественной войны, он один в свое время потушил пожар на дизельной лодке. Как я мог его бросить? Как бы я им всем в глаза смотрел, если бы отказался?
Примерно так же повел себя и директор “Красного Сормова” Михаил Юрьев, который вошел в аварийный цех еще 20 января. Когда его попытались остановить, он сказал:
— Если я не пойду, кто тогда вообще пойдет?
Работников, которые отказывались “убираться” в аварийном цехе, исключали из партии и увольняли с завода. Причем с “волчьим билетом”, то есть они не могли устроиться на другое предприятие. Несмотря на столь суровые меры, в 70-м году произошел массовый отток рабочих из “Красного Сормова”. Ведь люди, побывавшие в цехе, начинали серьезно болеть и умирали. Это невозможно было скрыть от заводчан.