Самое-самое любимое стихотворение

И полушки не поставишь
На такого главаря.
Лодка-то твоя, товарищ,
Из какого словаря?

В лодке, да ещё в любовной
Запрокинуться - скандал!
Разин - чем тебе не ровня? -
Лучше с бытом совладал.

Эко новшество - лекарство
Хлещущее, что твой кран!
Парень, не по-пролетарски
Действуешь - а что твой пан!

Стоило ж в богов и в матку
Нас, чтоб - кровь, а не рассвет! -
Класса белую подкладку
Выворотить напослед.

Вроде юнкера, на Тоске
Выстрелившего - с тоски!
Парень! не по-маяковски
Действуешь: по-шаховски.

Фуражечку б на бровишки
И - прощай, моя джаным!
Правнуком своим проживши,
Кончил - прадедом своим.

То-то же, как на поверку
Выйдем - стыд тебя заест:
Совето-российский Вертер.
Дворяно-российский жест.

Только раньше - в околодок,
Нынче ж...
- Враг ты мой родной!
Никаких любовных лодок
Новых - нету под луной.

(М. Цветаева)

Ты прости, что я тебя придумал,
Ты меня, пожалуйста, прости.
Ни весной, ни осенью угрюмой.
Видно не найти к тебе пути ...

(Анатолий Иванов)

как присяду боль ложится
на колени мягким пледом
и холодным мокрым носом
тычет в теплую ладошку
если ж встану сразу вскочит
и бежит за мною следом
и покусывает сердце
понемножку понарошку
вот же сука привязалась
не забудешь не прогонишь
и ругал ее и шикал
и бросал в нее камнями
улетал на самолете
из хабаровска в воронеж
а она зараза рядом
как привязана ремнями
я найду ее под вечер
подзову ее поближе
я налью ей в миску виски
даже если пить не просит
я люблю ее наверно
потому что знаю вижу
ты опять уйдешь к кому-то
а она меня не бросит

Валерий Лукин

Что за чудное время нам выпало, чтобы родиться!
Мы живем, как в поэме у Горького гордая птица.
Нас шторма не смущают, наш дух веселит непогода.
Вот такая судьба нам дана, вот такая свобода!
От родителей скромных мы честь получили в наследство.
Нам счастливую старость сулит безмятежное детство.
Наши женщины женственны, девушки наши невинны,
И мужчины у нас поступают всегда как мужчины.
Мы не ведаем страха, наш ум на решения скорый,
Перед сильным не гнемся и слабому служим опорой.
Мы свое не таим от других и открыты чужому.
Мы гордимся своею страной и привязаны к дому.
Мы на расы не делим людей - негром будь иль евреем,
Мы в печали утешим тебя и в мороз обогреем.
Наша вера тверда, оттого к иноверцам спокойны.
Наши судьи чисты и правители наши достойны.
Наши юноши в земли чужие с войной не входили.
Мы-то знаем, что значит война, - мы ее не забыли!
Мы готовы и жизни лишиться свободы во имя.
Вы такими нас видеть хотели?
Мы стали такими...

(Михаил Володин)

То свет, то тень,
То ночь в моем окне.
Я каждый день
Встаю в чужой стране.

В чужую близь,
В чужую даль гляжу,
В чужую жизнь
По лестнице схожу.

Как светлый лик,
Влекут в свои врата
Чужой язык,
Чужая доброта.

Я к ним спешу.
Но, полон прошлым всем,
Не дохожу
И остаюсь ни с чем...

...Но нет во мне
Тоски,— наследья книг,—
По той стране,
Где я вставать привык.

Где слит был я
Со всем, где всё — нельзя.
Где жизнь моя —
Была да вышла вся.

Она свое
Твердит мне, лезет в сны.
Но нет ее,
Как нет и той страны.

Их нет — давно.
Они, как сон души,
Ушли на дно,
Накрылись морем лжи.

И с тех широт
Сюда,— смердя, клубясь,
Водоворот
Несет все ту же грязь.

Я знаю сам:
Здесь тоже небо есть.
Но умер там
И не воскресну здесь.

Зовет труба:
Здесь воля всем к лицу.
Но там судьба
Моя —
пришла к концу.

Легла в подзол.
Вокруг — одни гробы.
...И я ушел.
На волю — от судьбы.

То свет, то тень.
Я не гнию на дне.
Я каждый день
Встаю в чужой стране.

Наум Коржавин

Июль-август 1974, Бостон, Бруклайн

А там – на небе тоже суета
И ангел поедает мандарины...
Там облака в снежинках – красота.
И январю декабрь дышит в спину.

А в Новый Год за праздничным столом
Они здоровья нам всегда желают.
Им радостно за нас, что мы живем.
Они о нас частенько вспоминают…

То птичкою в окошко постучат,
То дверью скрипнут дома по привычке.
Нас напугать, конечно, не хотят,
Но к нашим душам есть у них отмычки…

Они же видят, как в ночи грустим,
Смахнув слезу,уткнувшись в одеяло...
А нам покой души необходим,
Хоть больно от того, что их не стало...

Когда часы пробьют 12 раз,
И мы свои желанья загадаем,
Родные наши в небе пьют за нас
Напиток, о котором мы не знаем...

Безалкогольный, вкусный для души…
Там пахнет мандаринами повсюду.
Им вечно в наших душах жить и жить,
Как нам – в их душах. Это ли не чудо?

Там Бог снежинки счастьем заправлял
И слал на землю к нам по просьбе близких…
И по бокалам радость разливал
Своим жильцам, и их родным по списку…

Я верю, там никто не одинок.
Там светятся сердца, а не витрины.
И ангел, подуставший за денёк,
Разносит нашим близким мандарины...

Ирина Самарина-Лабиринт, 2015

Вкратце

Дина Баймухаметова


Горе без предела поборола,
От шального счастья умирала.
Вечно не хватало валидола,
Ну а счастья было тоже мало.

Целовала глаз не закрывая,
Отдавала душу на ладонях,
К не-цветному и немому раю
Убегала, зная, что догонят.

Просыпалась в ноль, ложилась в девять,
Кровь свою дарила всем заезжим,
Научившись плакать, стала верить
И дружить с русалкою и лешим.

Танцевала вальс под "Adoramus...",
Прыгала с балкона под "Te Deum".
Знала, что любовь не имет сраму,
Что старуха-жизнь уходит в белом.

И если потом ничего не вспомнится, так даже проще,
Поскольку и прошлое тоже бывает невыносимо,
А нынче большой снегопад, посмотри, заметает площадь,
И это очень красиво, действительно очень красиво.

В такие моменты не надо времени, месяца мая,
Бесперебойного транспорта, рабочих звонков кому-то,
Когда так стоишь посреди этой площади, понимая:
Самое важное в жизни длится считанные минуты.

Решение перевернуть потрепавшуюся страницу;
Миг перед поцелуем, краткий взгляд, телефонная фраза;
Что-нибудь, от чего вправду может многое измениться,
Или даже, того гляди, переменится всё и сразу.

А нынче глядишь на снега, внимания не привлекая,
Не делая лишних движений, молчания не нарушив,
И тебя настигает огромная тишина, такая,
Что не можешь понять, это — внутри тебя или снаружи.

Рахман Кусимов

Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

Был я весь - как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.

Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабаки
И стихи бы писать забросил.
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали...
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

С.Есенин

Все розы, которые в мире цвели,
И все соловьи, и все журавли,

И в черном гробу восковая рука,
И все паруса, и все облака,

И все корабли, и все имена,
И эта, забытая Богом, страна!

Так черные ангелы медленно падали в мрак,
Так черною тенью Титаник клонился ко дну,

Так сердце твое оборвется когда-нибудь - так
Сквозь розы и ночь, снега и весну...

(Иванов Г. В.)

Иван Бунин
«Синие обои полиняли»


Синие обои полиняли,
Образа, дагерротипы сняли –
Только там остался синий цвет,
Где они висели много лет.

Позабыло сердце, позабыло
Многое, что некогда любило!
Только тех, кого уж больше нет,
Сохранился незабвенный след.

В. Маяковский. "Юбилейное".

...Мне приятно с вами,-
рад,
что вы у столика.
Муза это
ловко
за язык вас тянет.
Как это
у вас
говаривала Ольга?..
Да не Ольга!
из письма
Онегина к Татьяне...

Какая ночь! Я не могу.
Не спится мне. Такая лунность.
Еще как будто берегу
В душе утраченную юность.

Подруга охладевших лет,
Не называй игру любовью,
Пусть лучше этот лунный свет
Ко мне струится к изголовью.

Пусть искаженные черты
Он обрисовывает смело,-
Ведь разлюбить не сможешь ты,
Как полюбить ты не сумела.

Любить лишь можно только раз,
Вот оттого ты мне чужая,
Что липы тщетно манят нас,
В сугробы ноги погружая.

Ведь знаю я и знаешь ты,
Что в этот отсвет лунный, синий
На этих липах не цветы -
На этих липах снег да иней.

Что отлюбили мы давно,
Ты не меня, а я - другую,
И нам обоим все равно
Играть в любовь недорогую.

Но все ж ласкай и обнимай
В лукавой страсти поцелуя,
Пусть сердцу вечно снится май
И та, что навсегда люблю я.

30 ноября 1925
Сергей Есенин

Иван Бунин

Мы рядом шли, но на меня
Уже взглянуть ты не решалась,
И в ветре мартовского дня
Пустая наша речь терялась.

Белели стужей облака
Сквозь сад, где падали капели,
Бледна была твоя щека,
И, как цветы, глаза синели.

Уже полураскрытых уст
Я избегал касаться взглядом,
Но был еще блаженно пуст
Тот дивный мир, где шли мы рядом.

Молюсь оконному лучу -
Он бледен, тонок, прям.
Сегодня я с утра молчу,
А сердце - пополам.
На рукомойнике моем
Позеленела медь.
Но так играет луч на нем,
Что весело глядеть.
Такой невинный и простой
В вечерней тишине,
Но в этой храмине пустой
Он словно праздник золотой
И утешенье мне.

Анна Ахматова

Синий вечер, тихий ветер
И (целуя руки эти)
В небе розовом до края,-
Догорая, умирая...

В небе, розовом до муки,
Плыли птицы или звезды,
И (целуя эти руки)
Было рано или поздно -

В небе, розовом до края,
Тихо кануть в сумрак томный,
Ничего, как жизнь, не зная,
Ничего, как смерть, не помня.

Георгий Иванов. Белая лира.

Все эти годы мимо текла река,
как морщины в поисках старика.
Но народ, не умевший считать до ста,
от нее хоронился верстой моста.

Порой наводненье, порой толпа,
то есть что-то, что трудно стереть со лба,
заливали асфальт, но возвращались вспять,
когда ветер стихал и хотелось спать.

Еще были зимы, одна лютей
другой, и привычка плодить детей,
сводивших (как зеркалом -- платяной
шкаф) две жизни к своей одной,

и вообще экономить. Но как ни гни
пальцы руки, проходили дни.
В дело пошли двоеточья с "е",
зане их труднее стереть. Но все

было впустую. Теперь ослабь
цепочку -- и в комнату хлынет рябь,
поглотившая оптом жильцов, жилиц
Атлантиды, решившей начаться с лиц.

(Бродский, Иосиф Александрович)

Валентин Гафт

Отчего так предан пёс
И в любви своей бескраен?
Но в глазах всегда вопрос,
Любит ли его хозяин.

Оттого, что кто-то - сёк,
Оттого, что в прошлом - клетка!
Оттого, что человек
Предавал его нередко.

Я по улицам брожу,
Людям вглядываюсь в лица,
Я теперь за всем слежу,
Чтоб, как пёс, не ошибиться.

Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
Чем наряда перемена у подруги.

Дева тешит до известного предела -
Дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
Ни объятья невозможны, ни измена!

Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
Лишь согласное гуденье насекомых.

Здесь лежит купец из Азии. Толковым
Был купцом он - деловит, но незаметен.
Умер быстро - лихорадка. По торговым
Он делам сюда приплыл, а не за этим.

Рядом с ним - легионер под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! А умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
Но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в империи родиться,
Лучше жить в глухой провинции у моря.

И от Цезаря далеко и от вьюги,
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говорят, что все наместники - ворюги,
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

Этот ливень переждать с тобой, гетера,
Я согласен, но давай-ка без торговли:
Брать сестерций с покрывающего тела -
Все равно что дранку требовать у кровли.

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я - не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
Он и будет протекать на покрывало.

Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Был в горах. Теперь вожусь с большим .
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум, или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?

Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
И скажу, как называются созвездья.

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
Долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья, -
Там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле
В дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
Чтоб за ту же и оплакивали цену.

Зелень лавра, доходящая до дрожи,
Дверь распахнутая, низкое оконце,
Стол покинутый, оставленное ложе,
Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.