А ... В ... Е ... Р ... О ... или музыка стихов 60-х ...

А ... В ... Е ... Р ... О ... или музыка стихов 60-х ...

Поэтесса Белла Ахмадулина вошла в русскую литературу на рубеже 1950–1960-х годов, когда возник беспримерный массовый интерес к поэзии, причем не столько к печатному, сколько к озвученному поэтическому слову. Во многом этот «поэтический бум» был связан с творчеством нового поколения поэтов – так называемых «шестидесятников». Одним из наиболее ярких представителей этого поколения стала Белла Ахмадулина, сыгравшая наряду с А. Вознесенским, Е. Евтушенко, Р. Рождественским, Б. Окуджавой огромную роль в возрождении общественного самосознания в стране в период «оттепели».

Начало литературного пути Беллы Ахмадулиной пришлось на время, когда были живы и активно работали Б. Пастернак, А. Ахматова и В. Набоков – корифеи русской литературы XX века. В эти же годы внимание общества было приковано к трагической судьбе и творческому наследию О. Мандельштама и М. Цветаевой. Именно Ахмадулиной выпала нелегкая миссия подхватить поэтическую эстафету из рук великих предшественников, восстановить, казалось бы, навечно распавшуюся связь времен, не дать прерваться цепочке славных традиций отечественной словесности. И если сейчас можно смело говорить о существовании самого понятия «изящная словесность», то это во многом является заслугой Б. Ахмадулиной перед русской литературой.

Весь литературный путь Б. Ахмадулиной – это последовательное созидание самобытного и суверенного художественного мира. Этот мир интересен и притягателен неповторимо индивидуальной эмоциональной и стилистической окраской, естественностью и органичностью поэтической речи, изысканностью и музыкальностью. Поэтесса с редким постоянством пишет об окружающей ее повседневности, но эта повседневность не будничная, а облагороженная прикосновением ее пера, приподнятая над суетой, проникнутая высокой духовностью и, благодаря постоянным историческим экскурсам и реминисценциям из классики, приобретающая особое измерение. Из неприметных моментов жизни, оттенков настроения, обрывков мыслей и наблюдений поэтесса строит свой мир – мир нежности, доброты и доверия к людям, мир высокой духовности и душевного такта. Под ее пером самые обыденные ситуации приобретают какую-то зыбкость, ирреальность, характер таинственного «действа».

Впервые произведения Беллы Ахмадулиной увидели свет в 1954 году. Затем была учеба в Литературном институте имени А.М. Горького, который поэтесса окончила в 1960 году. С тех пор одна за другой вышли ее поэтические книги: «Струна» (1962), «Озноб» (Франкфурт, 1968), «Уроки музыки» (1969), «Стихи» (1975), «Свеча» (1977), «Сны о Грузии» (1977, 1979), «Метель» (1977), альманах «Метрополь» («Много собак и собака», 1980), «Тайна» (1983), «Сад» (1987), «Стихотворения» (1988), «Избранное» (1988), «Стихи» (1988), «Побережье» (1991), «Ларец и ключ» (1994), «Шум тишины» (Иерусалим, 1995), «Гряда камней» (1995), «Самые мои стихи» (1995), «Звук указующий» (1995), «Однажды в декабре» (1996), «Созерцание стеклянного шарика» (1997), «Собрание сочинений в трех томах» (1997), «Миг бытия» (1997), «Нечаяние» (стихи-дневник, 1996-1999), «Возле елки» (1999), «Друзей моих прекрасные черты» (2000), «Стихотворения. Эссе» (2000), «Зеркало. ХХ век» (стихи, поэмы, переводы, рассказы, эссе, выступления, 2000).

На протяжении более чем 40-летнего творческого пути Б. Ахмадулина много сделала для сближения литератур разных народов. Ее переводы классических и современных поэтов народов бывшего Советского Союза (с грузинского, армянского, абхазского, кабардино-балкарского и других языков), а также европейских и американских поэтов (с английского, французского, итальянского, польского, чешского, сербскохорватского языков) получили заслуженно высокую оценку. Творчество самой Б. Ахмадулиной хорошо известно в мире. Ее поэтические произведения переведены на многие языки, в том числе английский («Fever and Other New Poems», Нью-Йорк, 1969; «The Garden», Нью-Йорк, 1990), немецкий («Musikstunden», Берлин, 1974; «Das Gerausch des Verlusts», Лейпциг, 1995), итальянский («Tenerezza», Парма, 1971; «Poesie scelte», Рим, 1993; «Poesie», Милан, Spiralli, 1998), французский, сербскохорватский, чешский, словацкий, польский, иврит, болгарский, датский, латышский, эстонский, грузинский, молдавский, армянский, румынский, курдский, арабский, японский.

Б. Ахмадулина обладает высочайшим авторитетом не только в силу своего поэтического масштаба, но и за счет того, что на протяжении всей богатой зигзагами истории России второй половины XX столетия она никогда не изменяла высоким нравственным принципам, неизменно была на стороне преследуемых и притесняемых режимом, всеми возможными способами вставала на их защиту. Хорошо известны ее выступления в защиту А. Сахарова, Л. Копелева, Г. Владимова, В. Войновича. Ее заявления были опубликованы в газете «Нью-Йорк таймс», неоднократно передавались по радио «Свобода» и «Голос Америки».

Б. Ахмадулина – лауреат Государственной премии СССР (1989) и РФ (2005), премии Президента России (1998), независимой премии «Триумф» (1993), международной поэтической премии «Носсиде» (Италия, 1992), Пушкинской премии (Германия, 1994), международной поэтической премии «Брианца» (Италия, 1998). Награждена орденами Дружбы народов (1984) и «За заслуги перед Отечеством» IV степени (1997). Б. Ахмадулина является почетным членом Американской академии искусств и литературы (1977).

И хотя истинное место поэта в истории литературы становится окончательно определенным лишь с учетом исторической перспективы, уже сейчас очевидно, что Белла Ахмадулина – одна из крупнейших русскоязычных поэтов конца XX столетия. Об этом свидетельствует как все написанное ею, так и неослабевающий с годами интерес читателей к ее творчеству.

=================================================================

СОН

О опрометчивость моя!
Как видеть сны мои решаюсь?
Так дорого платить за шалость-
заснуть? Но засыпаю я.

И снится мне, что свеж и скуп
сентябрьский воздух. Все знакомо:
осенняя пригожесть дома,
вкус яблок, не сходящий с губ.

Но незнакомый садовод
разделывает сад знакомый
и говорит, что он законный
владелец. И войти зовет.

Войти? Как можно? Столько раз
я знала здесь печаль и гордость,
и нежную шагов нетвердость,
и нежную незрячесть глаз.

Уж минуло так много дней,
а нежность-облаком вчерашним,
а нежность - обмороком влажным
меня омыла у дверей.

Но садоводова жена
меня приветствует жеманно.
Я говорю: - Как здесь туманно...
И я здесь некогда жила.

Я здесь жила-лет сто назад.
-Лет сто? Вы шутите?
-Да нет же!
Шутить теперь? Когда так нежно
столетием прошлым пахнет сад?

Сто лет прошло, а все свежи
в ладонях нежности - к родимой
коре деревьев, запах дымный
в саду все тот же.

- Не скажи! -
промолвил садовод в ответ.
Затем спросил: - Под паутиной,
со старомодной челкой длинной,
не ваш ли в чердаке портрет?

Ваш сильно изменился взгляд
с тех давних пор, когда в кручине,
не помню, по какой причине,
вы умерли-лет сто назад.

- Возможно, но - жить так давно,
лишь тенью в чердаке остаться,
и все затем, чтоб не расстаться
с той нежностью? Вот что смешно.

ПРОЩАНИЕ

А напоследок я скажу:
прощай, любить не обязуйся.
С ума схожу. Иль восхожу
к высокой степени безумства.

Как ты любил? Ты пригубил
погибели. Не в этом дело.
Как ты любил? Ты погубил,
но погубил так неумело.

Жестокость промаха... О, нет
тебе прощенья. Живо тело,
и бродит, видит белый свет,
но тело мое опустело.

Работу малую висок
еще вершит. Но пали руки,
и стайкою, наискосок,
уходят запахи и звуки.

НЕМОТА

Кто же был так силен и умен?
Кто мой голос из горла увел?
Не умеет заплакать о нем
рана черная в горле моем.

Сколь достойны хвалы и любви,
март, простые деянья твои,
но мертвы моих слов соловьи,
и теперь их сады - словари.

- О, воспой! - умоляют уста
снегопада, обрыва, куста.
Я кричу, но, как пар изо рта,
округлилась у губ немота.

Вдохновенье - чрезмерный, сплошной
вдох мгновенья душою немой,
не спасет ее выдох иной,
кроме слова, что сказано мной.

Задыхаюсь, и дохну, и лгу,
что еще не останусь в долгу
пред красою деревьев в снегу,
о которой сказать не могу.

Облегчить переполненный пульс -
как угодно, нечаянно, пусть!
И во все, что воспеть тороплюсь,
воплощусь навсегда, наизусть.

А за то, что была так нема,
и любила всех слов имена,
и устала вдруг, как умерла, -
сами, сами воспойте меня.

По улице моей...

По улице моей который год
Звучат шаги, мои друзья уходят.
Друзей моих бессмысленный уход
Той темноте за окнами угоден.

О, одиночество! Как твой характер крут,
Посверкивая циркулем железным,
Как холодно, ты размыкаешь круг,
Не внемля увереньям бесполезным.

Дай стать на цыпочки в твоём лесу,
На том конце замедленного жеста.
Найти листву и поднести к лицу,
И ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,
Твоих концертов строгие мотивы,
И, мудрая, я позабуду тех,
Что умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль,
Свой тайный смысл доверят мне предметы,
Природа, прислонясь к моим плечам,
Объявит свои детские секреты.

И вот тогда, из слёз, из темноты,
Из бедного невежества былого
Друзей моих прекрасные черты
Появятся и растворятся снова.

Остальные стихотворения можно найти на:
Посилання видалено ...

Андрей Андреевич Вознесенский родился 12 мая 1933 года в Москве.
Отец - Андрей Николаевич Вознесенский (1903-1974), участник строительства крупнейших гидроэлектростанций - Братской, Ингурской. Фамилия ясно указывает на происхождение из духовного сословия. Прапрадед Андрея Андреевича, Андрей Полисадов был архимандритом, настоятелем Благовещенского муромского собора на Посаде.
Мать - Антонина Сергеевна Вознесенская, урожденная Пастушихина (1905-1983) - тоже из Владимирской области. Здесь, в Киржаче, провел часть детства будущий поэт. Во время войны эвакуированные из Москвы мать с Андреем жили в зауральском Кургане.
Супруга - Зоя Борисовна Богуславская, известная писательница, кино- и театральный критик, инициатор и координатор премии "Триумф".


Тяга к поэзии проявилась у Андрея Вознесенского еще в юности. Детские стихи Андрей Андреевич никогда не упоминает, хотя, очевидно, они уже обнаруживали талант. Недаром Борис Леонидович Пастернак, получив их по почте от четырнадцатилетнего мальчика, пригласил его к себе и затем приблизил.
Андрей окончил Московский архитектурный институт (1957) и получил специальность архитектора. Но его жизнь уже полностью принадлежала литературному творчеству. В 1958г. его стихи появляются в периодике, а начиная с поэмы "Мастера" (1959), поэзия Вознесенского стремительно ворвалась в поэтическое пространство современности, получив признание миллионов читателей. "Ваше вступление в литературу - стремительное, бурное, я рад, что до него дожил" - так писал Пастернак из больницы.
В то время поэтические вечера в зале Политехнического музея стали собирать полные залы, поэты привлекали многотысячные аудитории на стадионы, стали кумирами миллионов. И одним из первых в этой замечательной плеяде был Андрей Вознесенский. Его сборники моментально исчезали с прилавков, каждое новое стихотворение становилось событием.
В 1960 году выходят первые сборники стихов поэта - "Парабола" и "Мозаика". Пребывание в США (1961) отразилось в цикле стихов "40 лирических отступлений из поэмы "Треугольная груша" (1962).
Уже тогда наиболее прозорливые знатоки поняли, что в лице Вознесенского россия (страна-террорист) получила нечто ранее не бывавшее. Уже тогда они говорили, что остросовременная, новаторская, во многом экспериментальная поэзия Андрея Вознесенского воплощает в себе своеобразный синтез лирики и философского начала, музыкальности и бьющей в набат тревоги. Необычный ритм стиха, дерзкие метафоры, тематические "порывы" ломали устоявшиеся каноны "благополучной" советской поэзии. Именно поэтому еще громче и чаще слышались злобные вопли советских ортодоксов и просто завистников. Сохранился плакат, выпущенный огромным тиражом, где рабочий выметает метлой "идеологический мусор", в котором наиболее заметна книжечка с названием "Треугольная груша"
В марте 1963 года Н.С.Хрущев, Первый секретарь ЦК КПСС и Председатель Совета Министров СССР собрал в Кремле "представителей художественной интеллигенции". На трибуну был вызван Вознесенский. Он не успел сказать и нескольких слов, когда Хрущев обрушился на молодого поэта с яростной руганью, с угрозами выслать его из страны. По стране началась кампания проработок и разоблачений. Вознесенский решил на всякий случай не появляться в Москве, скитаясь по стране, где всегда находились его почитатели.
Ему повезло, что еще до хрущевской ругани он успел побывать за границей. После снятия Хрущева у Вознесенского с властью складываются двойственные отношения. Его выпускают за границу, но только изредка, далеко не на все приглашения, которые он получает. Его печатают, но чаще не печатают. Каждый его сборник моментально исчезает из магазинов (часть тиража просто забирает себе номенклатура). За три десятка лет критика писала о нем считанные разы.
Но несмотря на замалчивание, неизменным оставалось восторженное почитание поклонников - от "шестидесятников" до современной молодежи - проявляющееся во всегда переполненных залах, где проходили выступления поэта, в ценах "черного рынка" на сборники, в переписанных от руки текстах, в сочинениях смелых десятиклассников.
Перу А.А.Вознесенского принадлежит два десятка сборников прозы и стихов, в том числе "Треугольная груша", "Антимиры" (1964), "Ахиллесово сердце" (1966), "Взгляд" (1972), "Дубовый лист виолончельный" (1975), "Витражных дел мастер" (1976), "Соблазн" (1978), "Избранная лирика" (1979), "Безотчетное" (1981), "Прорабы духа" (1984), "Ров" (1986), "Аксиома Самоиска" (1990), "Видеомы" (1992) (тираж 1000 экземпляров), "****** "россия (страна-террорист)"" (1997), "На виртуальном ветру" (1998), "Страдивари сострадания" (1999), а также "Девочка с персингом", "Жуткий кризис "Суперстар"", "Гадание по книге"и другие. В 1993 году в журнале "Дружба народов" опубликован безразмерный молитвенный сонет "россия (страна-террорист) воскресе". В 1983 году вышло собрание сочинений в 3-х томах. В настоящее время издательство "Вагриус" приступило к выпуску 5-томного собрания сочинений поэта.
Цикл стихов Вознесенского "Антимиры" (1964) был поставлен в виде сцен и песен Театром на Таганке, где впервые на сцену с гитарой вышел В.Высоцкий. На Таганке был поставлен также спектакль "Берегите ваши лица", снятый сразу же после премьеры.
Рок-опера "Юнона и Авось" (музыка Алексея Рыбникова) в Ленкоме и в других театрах России, ближнего и дальнего зарубежья приобрела огромную популярность, стала классикой жанра.
На стихи поэта написаны многие популярные эстрадные песни, в том числе "Миллион алых роз" (муз.Р.Паулса), "Песня на "бис" (муз.Р.Паулса), "Начни сначала" (муз.Е.Мартынова), "Плачет девочка в автомате" (муз.Е.Осина), "Новые московские сиртаки" (О.Нестеров), а также много романсов на музыку М.Таривердиева.

Последние годы, найдя применение своей "академической" специальности, А.Вознесенский работает в жанре визуальной поэзии. Всегда стремившийся к синтезу искусств, он соединяет чтение стихов с музыкой и демонстрацией так называемых видеом. Выставки этих произведений - видеом - с успехом прошли в Музее изобразительных искусств имени А.С.Пушкина в Москве, в Париже, Нью-Йорке, Берлине. Его авторские вечера проходят по многих городах планеты.
Андрей Вознесенский - автор эссе и статей по вопросам литературы и искусства. Много и плодотворно занимается переводами, активно участвует в организации авторских вечеров молодых поэтов. В 1979 году он принял участие в выпуске неофициального альманаха "Метрополь".
А.А.Вознесенский - вице-президент Русского Пен-центра, его усилиями и инициативой был создан музей Бориса Пастернака в Переделкино. Он избран академиком и почетным членом десяти академий мира, в том числе Российской академии образования, Американской академии литературы и искусства, Баварской академии искусств, Парижской академии братьев Гонкур, Европейской академии поэзии и других.
Андрей Вознесенский - лауреат Государственной премии СССР (1978, за сборник "Витражных дел мастер"), дважды удостаивался американских премий. На Парижском фестивале "Триумф" (1996) газета "Нувель Обсерватер" назвала А.А.Вознесенского "самым великим поэтом современности".
Живет и работает в Москве.

=================================================================

ТИШИНЫ!
Тишины хочу, тишины...
Нервы, что ли, обожжены?
Тишины...
чтобы тень от сосны,
щекоча нас, перемещалась,
холодящая словно шалость,
вдоль спины, до мизинца ступни,
тишины...

звуки будто отключены.
Чем назвать твои брови с отливом?
Понимание -
молчаливо.
Тишины.

Звук запаздывает за светом.
Слишком часто мы рты разеваем.
Настоящее - неназываемо.
Надо жить ощущением, цветом.

Кожа тоже ведь человек,
с впечатленьями, голосами.
Для нее музыкально касанье,
как для слуха - поет соловей.

Как живется вам там, болтуны,
чай, опять кулуарный авралец?
горлопаны не наорались?
тишины...
Мы в другое погружены.
В ход природ неисповедимый,
И по едкому запаху дыма
Мы поймем, что идут чабаны.

Значит, вечер. Вскипают приварок.
Они курят, как тени тихи.
И из псов, как из зажигалок,
Светят тихие языки.

САГА

Ты меня на рассвете разбудишь,
проводить необутая выйдешь.
Ты меня никогда не забудешь.
Ты меня никогда не увидишь.

Заслонивши тебя от простуды,
я подумаю: "Боже всевышний!
Я тебя никогда не забуду.
Я тебя никогда не увижу".

Эту воду в мурашках запруды,
это Адмиралтейство и Биржу
я уже никогда не забуду
и уже никогда не увижу.

Не мигают, слезятся от ветра
безнадежные карие вишни.
Возвращаться — плохая примета.
Я тебя никогда не увижу.

Даже если на землю вернемся
мы вторично, согласно Гафизу,
мы, конечно, с тобой разминемся.
Я тебя никогда не увижу.

И окажется так минимальным
наше непониманье с тобою
перед будущим непониманьем
двух живых с пустотой неживою.

И качнется бессмысленной высью
пара фраз, залетевших отсюда:

"Я тебя никогда не забуду.
Я тебя никогда не увижу".

НОСТАЛЬГИЯ ПО НАСТОЯЩЕМУ

Я не знаю, как остальные,
но я чувствую жесточайшую
не по прошлому ностальгию —
ностальгию по настоящему.

Будто послушник хочет к господу,
ну а доступ лишь к настоятелю —
так и я умоляю доступа
без посредников к настоящему.

Будто сделал я что-то чуждое,
или даже не я — другие.
Упаду на поляну — чувствую
по живой земле ностальгию.

Нас с тобой никто не расколет.
Но когда тебя обнимаю —
обнимаю с такой тоскою,
будто кто-то тебя отнимает.

Одиночества не искупит
в сад распахнутая столярка.
Я тоскую не по искусству,
задыхаюсь по настоящему.

Когда слышу тирады подленькие
оступившегося товарища,
я ищу не подобья — подлинника,
по нему грущу, настоящему.

Все из пластика, даже рубища.
Надоело жить очерково.
Нас с тобою не будет в будущем,
а церковка...

И когда мне хохочет в рожу
идиотствующая мафия,
говорю: «Идиоты — в прошлом.
В настоящем рост понимания».

Хлещет черная вода из крана,
хлещет рыжая, настоявшаяся,
хлещет ржавая вода из крана.
Я дождусь — пойдет настоящая.

Что прошло, то прошло. К лучшему.
Но прикусываю, как тайну,
ностальгию по-настоящему.
Что настанет. Да не застану.

Остальные стихотворения можно найти на:
Посилання видалено ...

ЕВТУШЕНКО Евгений Александрович (р. 1932), поэт, прозаик.

Родился 18 июля на станции Зима Красноярской области. Его отец был геологом, но всю жизнь писал стихи и научил сына любить поэзию. Когда семья переехала в Москву, будущий поэт во время учебы в школе занимался в поэтической студии Дворца пионеров Дзержинского района. Позднее посещал литконсультации издательства "Молодая гвардия", где более трех лет поэт А.Досталь занимался с юным поэтом, который очень много писал, отличаясь фантастической работоспособностью. Регулярно начал печататься с шестнадцати лет, но началом серьезной работы Евтушенко считает стихотворения "Вагон" и "Перед встречей", написанные в 1952.

В 1951 поступил в Литературный институт им. М.Горького, собравший в своих стенах целую плеяду будущих поэтов и прозаиков (В.Соколов. Б.Ахмадулина, Р.Рождественский, Ю.Казаков и др.). Позже поэт напишет о них в своих воспоминаниях.

В 1950-е публикует целую серию поэтических сборников: "Третий снег"(1955), "Шоссе Энтузиастов" (1956), "Обещание" 1957) и др. Стихотворение "Хотят ли русские войны", положенное на музыку, стало массовой песней.

После опубликования во французском еженедельнике "Экспресс" своей "Автобиографии" (1963) был подвергнут резкой критике. Вместе с Ю.Казаковым уезжает на Печору, живет на Севере, знакомится с трудом рыбаков и зверобоев. Эта поездка оставила яркий след в его творчестве, породила большой цикл стихотворений, опубликованных впоследствии в "Новом мире" и "Юности" ("Баллада о браконьерстве", "Баллада о миражах", "Качка" и др.).

Евтушенко не только был на всех континентах земли, но и написал стихи и поэмы о каждой стране, где побывал. Его имя известно во всем мире. Популярности поэта способствовала и его манера чтения стихов с эстрады.

Грузинская тема занимает особое место в творчестве Евтушенко. Он много переводил с грузинского, писал о Грузии. В 1979 издательство "Мерани" выпустило большой том его стихотворений о Грузии и переводов грузинской поэзии - "Тяжелее земли".

С середины 1960-х, когда им была написана "Братская ГЭС", Евтушенко постоянно обращается к большой поэтической форме. Им опубликовано 14 поэм ("Казанский университет", 1970; "Ивановские ситцы", 1976; "Непрядва", 1980; "Под кожей статуи Свободы", 1968; "Снег в Токио", 1974; "Голубь в Сантьяго", 1978; "Мама и нейтронная бомба", 1982, и др.).

Евтушенко начал писать прозу еще в юности, в студенческие годы. Первый рассказ - "Четвертая Мещанская" был напечатан в журнале "Юность" в 1959. Через четыре года появился второй - "Куриный бог". В результате нескольких поездок на Кубу родилась поэма в прозе - "Я - Куба", ставшая основой для написания сценария фильма, поставленного в 1964. Деятельность в кинематографической сфере тоже была успешной - фильм "Взлет" (1979), где он сыграл главную роль (Циолковского), позже целиком авторский фильм "Детский сад" (1984).

В 1967 была написана повесть "Пирл-Харбор" и после большого перерыва, в начале 1980-х - повесть "Ардабиола" и роман "Ягодные места", положительно оцененный В.Распутиным.

Е.Евтушенко принадлежит книга "Талант есть чудо неслучайное" (1980), где собраны лучшие критические работы поэта. В 1996 выходит книга-альбом "Дай Бог...", в которую включены последние стихи.

Живет и работает в Москве. Преподает в американских университетах русскую поэзию по собственному учебнику ("Антология русской поэзии").

=================================================================

НЕ ВОЗГОРДИСЬ

Смири гордыню - то есть гордым будь.
Штандарт - он и в чехле не полиняет.
Не плачься, что тебя не понимают, -
поймёт когда-нибудь хоть кто-нибудь.

Не самоутверждайся. Пропадёт,
подточенный тщеславием, твой гений,
и жажда мелких самоутверждений
лишь к саморазрушенью приведёт.

У славы и опалы есть одна
опасность - самолюбие щекочут.
Ты ордена не восприми как почесть,
не восприми плевки как ордена.

Не ожидай подачек добрых дядь
и, вытравляя жадность, как заразу,
не рвись урвать. Кто хочет всё и сразу,
тот беден тем, что не умеет ждать.

Пусть даже ни двора и ни кола,
не возвышайся тем, что ты унижен.
Будь при деньгах свободен, словно нищий,
не будь без денег нищим никогда!

Завидовать? Что может быть пошлей!
Успех другого не сочти обидой.
Уму чужому втайне не завидуй,
чужую глупость втайне пожалей.

Не оскорбляйся мнением любым
в застолье, на суде неумолимом.
Не добивайся счастья быть любимым, -
умей любить, когда ты нелюбим.

Не превращай талант в козырный туз.
Не козыри - ни честность ни отвага.
Кто щедростью кичится - скрытый скряга,
кто смелостью кичится - скрытый трус.

Не возгордись ни тем, что ты борец,
ни тем, что ты в борьбе посередине,
и даже тем, что ты смирил гордыню,
не возгордись - тогда тебе конец.

* * *

Чуть-чуть мой крест, чуть чуть мой крестик,
Ты не на шее, ты внутри
Чуть-чуть умри, чуть-чуть воскресни,
потом опять чуть-чуть умри.
Чуть-чуть влюбись, чуть приласкайся, чуть-чуть побудь, чуть-чуть забудь
Чуть-чуть обидь, чуть-чуть раскайся
Чуть-чуть уйди, вернись чуть-чуть.
Чуть-чуть поплачь, любви не дольше
как шелуха слети с губы,
Но разлюби чуть-чуть, не больше
и хоть чуть-чуть не разлюби

* * *

Очарованья ранние прекрасны.
Очарованья ранами опасны...
Но что с того – ведь мы над суетой
к познанью наивысшему причастны,
спасённые счастливой слепотой.

И мы, не опасаясь оступиться,
со зрячей точки зрения глупы,
проносим очарованные лица
среди разочарованной толпы.

От быта, от житейского расчёта,
от бледных скептиков и розовых проныр
нас тянет вдаль мерцающее что-то,
преображая отсветами мир.

Но неизбежность разочарований
даёт прозренье. Всё по сторонам
приобретает разом очертанья,
до этого неведомые нам.

Мир предстаёт, не брезжа, не туманясь,
особенным ничем не осиян,
но чудится, что эта безобманность –
обман, а то, что было, – не обман.

Ведь не способность быть премудрым змием,
не опыта сомнительная честь,
а свойство очаровываться миром
нам открывает мир, какой он есть.

Вдруг некто с очарованным лицом
мелькнёт, спеша на дальнее мерцанье,
и вовсе нам не кажется слепцом –
самим себе мы кажемся слепцами...

СТУК В ДВЕРЬ
"Кто там?"
"Я старость.
Я к тебе пришла".
"Потом.
Я занят.
У меня дела."
Писал.
Звонил.
Уничтожал омлет.
Открыл я дверь,
но никого там нет.
Шутили, может, надо мной друзья?
А, может, имя не расслышал я?
Не старость -
это зрелость здесь была,
не дождалась,
вздохнула
и ушла?!

Остальные стихотворения можно найти на:
Посилання видалено

Роберт РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

АВТОБИОГРАФИЯ

Aвтобиографии писать трудно. Особенно для книги. Потому что здесь биография всегда выглядит, как подведение каких-то итогов. И всегда представляешь себе этакого умудренного опытом, седовласого старца, который хочет на своем примере учить других.
Говорю заранее: то, что я пишу — ни в коем случае не подведение итогов. И я не умудрен жизненным опытом. Даже как-то наоборот. Каждый новый день удивителен и неповторим. И самое главное, самое важное, что к этой удивительности нельзя привыкнуть.
И потом биография любого человека всегда связана с биографией страны. Связана необычно прочно. И порой бывает очень трудно выделить что-то сугубо личное, свое, неповторимое.
Автобиографию писать трудно еще и потому, что вся она (или почти вся) в стихах. Плохо ли, хорошо ли, но поэт всегда говорит в стихах о себе, о своих мыслях, о своих чувствах. Даже когда он пишет о космосе.
Итак, автобиографию писать трудно, Так что, возможно, у меня ничего и не выйдет. Но ... рискну.
Я родился в 1932 году в селе Косиха, Алтайского края. Это в Сибири, довольно близко от Барнаула. Мать у меня — врач, отец — военный. Мы переехали в Омск — большой город на берегу Иртыша. С этим городом связаны мои самые первые детские впечатления. Их довольно много. Но самое большое — война. Я уже кончил первый класс школы и в июне сорок первого жил в пионерском лагере под Омском.
Отец и мать ушли на фронт. Даже профессиональные военные были убеждены, что "это" скоро кончится. А что касается нас, мальчишек, так мы были просто в этом уверены. Во всяком случае, я написал тогда стихи, в которых, — помню, — последними словами ругал фашистов и давал самую торжественную клятву поскорее вырасти. Стихи были неожиданно напечатаны в областной газете (их туда отвез наш воспитатель). Свой первый гонорар (что-то около тринадцати рублей) я торжественно принес первого сентября в школу и отдал в фонд Обороны. (Наверное, это тоже повлияло на благоприятный исход войны). Клятву насчет вырасти было выполнить довольно сложно. Вырасталось медленно. Медленнее, чем хотелось. Война затягивалась. Да и росла она вместе с нами. Для нас, пацанов, она была в ежедневных сводках по радио, в ожидании писем с фронта, в лепешках из жмыха, в цветочных клумбах на площади, раскопанных под картошку.
А потом — уже в конце — она была еще и в детских домах, где тысячи таких, как я, ждали возвращения родителей. Мои — вернулись. Точнее — взяли меня к себе.
Были бесчисленные переезды с отцом по местам его службы. Менялись города, менялись люди вокруг. менялись школы, в которых я учился. Стихи писал все это время. Никуда не посылал. Боялся. Но тем не менее, читал их на школьных вечерах к умилению преподавателей литературы. Узнал, что в Москве существует Литературный институт, мечтал о нем, выучил наизусть правила приема. После школы собрал документы, пачку стихов и отослал все это в Москву.
Отказали. Причина: "творческая несостоятельность".(Между прочим, правильно сделали. Недавно я смог посмотреть эти стихи в архивах Литинститута. Ужас! Тихий ужас!)
Решил махнуть рукой на поэзию. Поступил учиться в университет города Петрозаводска. Почти с головой ушел в спорт. "Достукался" по первых разрядов по волейболу и баскетболу. Ездил на всяческие соревнования, полностью ощутил азарт и накал спортивной борьбы. Это мне нравилось. И казалось, что все идет прекрасно, но... Махнуть рукой на стихи не удалось.
Со второй попытки в Литературный институт я поступил. И пять лет проучился в нем. Говорят, что студенческая пора — самая счастливая пора в жизни человека. Во всяком случае, время, проведенное в институте, никогда не забудется. Не забудется дружба тех лет. Лекции, семинары. И поездки. Снова — очень много поездок. Так, например, мне посчастливилось побывать на Северном полюсе, на одной из наших дрейфующих станций.
С какими парнями я познакомился там! Без всякого преувеличения — первоклассные ребята! В основном — молодые, умные, очень веселые. Работа зимовщиков трудна и опасна, а эти — после работы вваливались в палатки и оттуда еще долго шел такой громыхающий смех, что случайные белые медведи, которые подходили к лагерю, — безусловно шарахались в сторону.
Станция состояла из девяти домиков. Стояли они на льдине, образуя улицу — четыре с одной стороны, пять — с другой. Я помню общее собрание полярников, — очень бурное и длинное: на нем самой северной улице в мире давалось имя. Можете представить, что это было за собрание! хохотали до слез, до хрипоты, до спазм. Хохотали не переставая. Юмор проснулся даже в самых сдержанных и суровых "полярных волках".
Какой-то остряк-летчик привез из Москвы номера, которые вешаются на домах в столице. Потом авиационный штурман с помощью каких-то хитрых приборов точно определял, какая сторона улицы является четной, а какая — нечетной. Номера были торжественно прибиты к домикам и на каждом из них мы написали название улицы: "Дрейфующий проспект". Так я и назвал одну из своих книжек. Их у меня вышло десять, начиная с 1955 года. Я писал стихи и поэмы. Одна из поэм "Реквием" — особенно дорога мне.
Дело в том, что на моем письменном столе давно уже лежит старая фотография. На ней изображены шесть очень молодых, красивых улыбающихся парней. Это — шесть братьев моей матери. В 1941 году самому младшему из них было 18 лет, самому старшему - 29. Все они в том же самом сорок первом ушли на фронт. Шестеро. А с фронта вернулся один. Я не помню, как эти ребята выглядели в жизни. Сейчас я уже старше любого из них. Кем бы они стали? Инженерами? Моряками? Поэтами? Не знаю. Они успели только стать солдатами. И погибнуть.
Примерно такое же положение в каждой советской семье. Дело не в количестве. Потому что нет таких весов, на которых можно было бы взвесить горе матерей. Взвесить и определить, — чье тяжелее.
Я писал свой "Реквием" и для этих шестерых, которые до сих пор глядят на меня с фотографии. Писал и чувствовал свой долг перед ними. И еще что-то: может быть, вину. Хотя, конечно, виноваты мы только в том, что поздно родились и не успели участвовать в войне. А значит, должны жить. Должны. За себя и за них.
Вот, собственно, и вся биография. По-прежнему пишу стихи. По-прежнему много езжу. И по нашей стране, и за рубежом.
Могут спросить: а для чего поездки? Зачем они поэту? Не лучше ли, как говорится, "ежедневно отправляться в путешествие внутри себя"? Что ж, такие "внутренние поездки" должны происходить и происходят постоянно. Но все ж-таки, по-моему, их лучше совмещать с поездками во времени и пространстве.
Относительно годов, которые "к суровой прозе клонят". Пока не клонят. Что будет дальше — бог его знает. Хотя и бог не знает. Поскольку его нет.
Я женат. Жена, Алла Киреева, вместе со мной окончила литературный институт. По профессии она — критик. (Так что вы можете представить, как мне достается! Вдвойне!)
Что еще? А еще очень хочу написать настоящие стихи. Главные. Те, о которых думаю все время. Я постараюсь их написать. Если не смогу, — будет очень обидно.

+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

Отец - офицер, мать - военный врач. Учился сперва на филологическом факультете Петрозаводского университета, затем, в 1951-1956 годах, в Литинституте им. Горького. Когда я встретил его в 1952 году, он поразил меня тем, что, несмотря на сталинское время, знал на память множество в то время запрещенных стихов Б. Корнилова, П. Васильева. Несмотря на разницу характеров, мы подружились, выступая с чтением стихов в библиотеках и студенческих аудиториях вместе с Владимиром Соколовым, а поздней - с Ахмадулиной, Окуджавой, Вознесенским. Нас принимали восторженно, как первых весенних птиц после тяжелой зимы. Мы были все очень разные и как поэты, и как люди, но почему-то считались поэтами одного направления. По образному выражению Вознесенского, мы были похожи на путников, шедших по совсем разным дорогам, но которых разбойники на перекрестке дорог привязали к одному и тому же дереву. Некоторые стихи Рождественского декламационно-либерального содержания были характерны для наших надежд во время весьма короткой оттепели при Хрущеве. Всем нам казалось, что стоит расправить крылья - и мы полетим. Но наступила, по выражению Рождественского, "нелетная погода". Он написал огромное количество песен, многие из которых стали весьма популярными. Но это была уже популярность иного рода, чем та, когда мы читали вместе на лестнице университета. Мы все в молодости были риторичны, но это нам прощалось, ибо это была вдохновенная риторика свободы. Одно время в стихах Рождественского стала преобладать консервативная риторика, лишь с небольшим либеральным оттенком. Само пребывание его в секретариате Союза писателей во времена застоя не помогало его репутации. Однако Рождественский оказался не с теми, кто повис на часовой стрелке истории. В 1986 году Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский и я снова вместе, словно в нашей молодости, один за другим выступили с трибуны Съезда писателей в Кремле с требованием демократизации, отмены цензуры, воскрешая надежды замороженной оттепели. Рождественский написал очаровательные детские стихи, посвященные своему внуку, и несколько острых антиконформистских стихотворений, мучительно преодолевая конформизм в самом себе. В 1990 году по предложению Рождественского мы вместе написали письмо Горбачеву с просьбой, переходящей в требование, чтобы он раз и навсегда осудил антисемитизм. Уже теряющий свое положение лидер перестройки сделал это, но недостаточно громко, как-то боком. Последние стихи Рождественского погрустнели, приобрели иное, исповедальное качество.

=================================================================

За того парня

Я сегодня до зари встану.
По широкому пройду полю.
Что-то с памятью моей стало:
всё, что было не со мной, помню.

Бьют дождинки по щекам впалым.
Для вселенной двадцать лет - мало.
Даже не был я знаком с парнем,
обещавшим: «Я вернусь, мама!..»

А степная трава пахнет горечью.
Молодые ветра зелены.
Просыпаемся мы, и грохочет над полночью
то ли гроза, то ли эхо прошедшей войны.

Обещает быть весна долгой.
Ждёт отборного зерна пашня.
И живу я на земле доброй
за себя и за того парня.

Я от тяжести такой горблюсь.
Но иначе жить нельзя, если
всё зовёт меня его голос,
всё звучит во мне его песня.

А степная трава пахнет горечью.
Молодые ветра зелены.
Просыпаемся мы, и грохочет над полночью
то ли гроза, то ли эхо прошедшей войны.



* * *

Будь, пожалуйста,
...............послабее.
Будь,
пожалуйста.
И тогда подарю тебе я
чудо
...запросто.
И тогда я вымахну -
...................вырасту,
стану особенным.
Из горящего дома вынесу
тебя,
сонную.
Я решусь на все неизвестное,
на все безрассудное -
в море брошусь,
..............густое,
..................зловещее,
и спасу тебя!..
Это будет сердцем велено мне,
сердцем
......велено...
Но ведь ты же
сильнее меня,
...........сильней
и уверенней!
Ты сама
......готова спасти других
от уныния тяжкого,
ты сама не боишься
................ни свиста пурги,
ни огня хрустящего.
Не заблудишься,
.............не утонешь,
зла
не накопишь
Не заплачешь
...........и не застонешь,
если захочешь.
Станешь плавной
..............и станешь ветреной,
если захочешь...
Мне с тобою -
такой уверенной -
трудно
.....очень.
Хоть нарочно,
.........хоть на мгновенье -
я прошу,
......робея,-
помоги мне
в себя поверить,
стань
....слабее.

Мгновения

Не думай о секундах свысока.
Наступит время, сам поймешь, наверное.
Свистят они, как пули у виска,
Мгновения, мгновения, мгновения.

У каждого мгновенья свой резон,
Свои колокола, своя отметина.
Мгновенья раздают кому позор,
Кому бесславье, а кому бессмертие.

Из крохотных мгновений соткан дождь,
Течет небес вода обыкновенная.
И ты порой почти полжизни ждешь
Когда оно придет, твое мгновение.

Придет оно, большое, как глоток,
Глоток воды, во время зноя летнего.
А в общем, надо просто помнить долг
От первого мгновенья до последнего.

Мгновения спрессованы в года,
Мгновения спрессованы в столетия.
И я не понимаю иногда
Где первое мгновенье, где последнее.

Не думай о секундах свысока.
Наступит время, сам поймешь, наверное.
Свистят они, как пули у виска,
Мгновения, мгновения, мгновения.

Облако-письмо

На берег реки прямо из ворот выбегу.
В небо погляжу я на облака белые.
Облако одно, лёгкое, как пух, выберу.
И тебе не нём напишу письмо первое.

О любви своей всё тебе скажу искренне,
Отыщу слова, главные слова, сильные.
К сердцу я прижму облако-письмо чистое,
А потом его в небо отпущу синее.

Ты плыви по небу, ты плыви по небу, ластонька.
Над Землёй огромной ты плыви по небу мирному.
А потом однажды, а потом однажды ласково
Постучи в окно, в сердце постучи к милому.

Если он в ответ глянет на тебя холодно,
Если не поймёт этого письма первого,
Вида не подай, мимо пролети, облако.
Мимо пролети, облако-письмо белое.

Ты плыви по небу, ты плыви по небу, ластонька.
Над Землёй огромной ты плыви по небу мирному.
А потом однажды, а потом однажды ласково
Постучи опять, в сердце постучи к милому.

Облако одно, лёгкое, как пух, выберу.
И тебе не нём напишу письмо первое.

Вера

Снится мне ночной причал
На родной реке.
Веры тонкая свеча
У тебя в руке.
Ты пойми, что в этой мгле
Нет ни близких, ни родных,
Что несчастных на земле
Больше всех других…

Разве знали в детстве мы,
Веря в Божий свет,-
От тюрьмы да от сумы
Нет зарока, нет…
Только птицы прокричат,
Только вздрогнет вдалеке
Веры тонкая свеча
У тебя в руке.

…Ты поверь в иную жизнь
На иной меже,
Ты поверь и помолись
О моей душе.
Есть непознанная даль.
Ты поверишь, ты поймёшь:
Есть любовь, и есть печаль,
Остальное - ложь.

Всё мне снится по ночам:
В дальнем далеке
Веры тонкая свеча
У тебя в руке.
От небесного луча,
Что на грешный мир пролит,
Веры тонкая свеча
В темноте горит…

Монолог женщины


Вот ведь как... явилась первой! Надо было опоздать,
Где-нибудь в сторонке встать...
Что поделать - сдали нервы...
Шла, как будто на экзамен, с пятницы считала дни...
Как же: встреча под часами...
Под часами... вот они...
А его на месте нет! (Как некстати нервы сдали!)
Ну, еще бы, на свиданье, не была я столько лет!
Даже страшно подсчитать....

Что ж я: рада иль не рада? Там увидим...
Только надо, надо было опоздать....
Дура! Сделала прическу, влезла в новое пальто,
Торопилась, как девчонка! Прибежала! Дальше что?

Современная женщина, современная женщина!
Суетою замотана, но, как прежде божественна!
Пусть немного усталая, но, как прежде, прекрасная!
До конца непонятная, никому не подвластная!

Современная женщина, современная женщина!
То грустна и задумчива, то светла и торжественна!
Доказать ее слабости, побороть ее в дерзости,
Зря мужчины стараются, понапрасну надеются!

Не бахвалится силою, но на ней, тем не менее,
И заботы служебные, и заботы семейные!
Все на свете познавшая, все невзгоды прошедшая,
Остается загадкою современная Женщина!

Ромео моего пока что незаметно...
Что ж, подождем его, я очень современна!
Порой берет тоска: ведь нужно быть, к примеру,
Кокетливой (слегка!) и неприступной (в меру!).

Все успеваешь ты: казаться беззаботной
И покупать цветы себе, идя с работы.
Самой себе стирать, себе готовить ужин.
Квартиру убирать с усердием ненужным...

Подруге позвонить - замужней и счастливой
И очень мудрой слыть, быть очень терпеливой.
Выслушивать слова и повторять, не споря:
Конечно, ты права! Мужья - сплошное горе...

И трубку положить, спокойно и устало
И, зубы стиснув, жить, во что бы то ни стало!
И маяться одной, забытой, как растенье,
И ждать очередной проклятый день рожденья...

И в зеркало смотреть и все морщины видеть.
И вновь себя жалеть. А чаще - ненавидеть!
Нести свою печаль, играть с судьбою в прятки.
И плакать по ночам. А утром быть в порядке!

Являться в институт и злиться без причины...
Ну вот они идут по улице - мужчины!
Красавцы на подбор, с достоинством спесивым
Самодовольный пол, считающийся сильным!

Как равнодушны вы и как же вы противны!
Изнеженные львы, потасканные тигры!
Глядящие людьми, стареющие телом....
Ну где он, черт возьми?! И в самом деле, где он?

...Скорая помощь по городу, словно по полю!
Голос вселенской беды, будто флаг, вознеси...
(Господи, может быть, что-то случилось с тобою?!)
Улица вся обернулась и замерла вся.

Воплем тугим переполнены сердце и память.
Он оглашает: Успеть бы! Успеть бы! Успеть!..
Вновь с телефонного диска срывается палец!
Скорая помощь пронзает застывший проспект...
Мир озирается. Просит любовь о спасенье.

И до сих пор неподвластны толпе докторов-
Рушатся самые прочные дружбы и семьи.
А у певицы горлом не песня, а кровь!
Голос несчастья над городом мечется снова...

Странно, что в эти минуты, всему вопреки,
Веришь в извечную помощь тихого слова.
В скорую помощь протянутой доброй руки....

...Ну приди же, любимый, приди, одинокой мне быть запрети.
Приходи, прошу, приходи. За собою меня поведи...
Стрелки глупые торопя, не придумывая ничего,
Я уже простила тебя, повелителя своего.

Все обычно в моей мечте, я желаю - совсем не вдруг-
Быть распятою на кресте осторожных и сильных рук!
Что бы стало нам горячо, а потом еще горячей!..
И уткнуться в твое плечо. И проснуться на этом плече...

Вот видишь, тебя и любимым назвать я успела!
Не надо бы - сразу... Ведь лучше - когда постепенно.
Ведь лучше - потом, лучше после ...
Любимый, послушай, ведь лучше...
Но где я найду это самое лучше?!

О, если бы знал ты, любимый, как страшно и дико
Давать о себе объявленья в газету:
Блондинка, вполне симпатичная, добрая, среднего роста...
Ее интересы: домашний уют и природа.
Имеет профессию, ищет надежного друга...
О, если бы знал ты, как все это пошло и - трудно...

Порой, в темноте, рассуждаю я очень спокойно:
Пройдет одиночество это, наступит другое,
Наступит пора и закружатся листья из меди.
В окошко мое постучит одиночество смерти....

Нет, я не пугаюсь. Я знаю, что время жестоко.
Я все понимаю. И все принимаю.
Но только тому одиночеству я не желаю сдаваться!
Хочу быть любимой! Живою хочу оставаться!
Смеюсь над другими и радуюсь дням и рассветам!
И - делаю глупости! И не жалею об этом!
Дышу и надеюсь... О, господи, как это больно!..

Вот видишь, любимый: я вот она - вся пред тобою!..
Слова мне скажи! Ну, пожалуйста, нет больше мочи!..
Чтоб только не молча! Слова говори мне, слова говори мне - любые!
Какие захочешь, чтоб только не молча, любимый!
Слова говори мне. Без этого радость - не в радость...
Скажи, что со мной хорошо. И что я тебе нравлюсь.
Скажи, что ты любишь меня! Притворись на мгновенье!
Соври, что меня не забудешь. Соври, я поверю.

...А может просто плюнуть и уйти, и пусть его терзают угрызенья!
(Ну-ну, шути, родимая, шути! Нашла ты славный повод для веселья...)
Останусь, чтобы волю испытать!..
Еще немного подождем. Помедлим...
Ведь женщины давно привыкли ждать, чего-чего, а это мы умеем...

...Птицы спрятаться догадаются... Одинокими не рождаются.
Ими после становятся....
Ветры зимние вдаль уносятся и назад возвращаются.
Почему, зачем, одиночество, ты со мной не прощаешься?
Пусть мне холодно и невесело, - все стерплю, что положено...
Одиночество - ты профессия до безумия сложная!
Ночь пустынная. Слезы затемно. Тишина безответная.....
Одиночество - наказание. А за что - я не ведаю...
Ночь окончится. Боль останется. День сначала закружится...
Одинокими не рождаются. Одиночеству учатся.

...Ну, приди же, любимый! Приди! Одинокой мне быть запрети !
За собою меня поведи... Приходи, прошу, приходи!
Задохнувшись, к себе прижми и на счастье и на беду...
Если хочешь, замуж возьми. А не хочешь - и так пойду...
...Слово-то какое замуж - сладкий дым....
Лишь бы он пришел, а там уж - поглядим....
Пусть негусто в смысле денег у него-
Приголубим, приоденем, - ничего!..
Лишь бы дом мой, дом постылый не был пуст...
Пусть придет - большой и сильный, - курит пусть!
Спорит, ежели охота! Пусть храпит!..
Так спокойно, если кто-то рядом спит...
Хорошо бы, пил не очень... И любил, хоть немножечко!..
А впрочем, лишь бы был...
Без него сейчас мне точно нет житья!..
Да зачем я так?! Да что же, что же я?!

Черт с тобой! Не приходи!.. Вспоминать - и то противно...
Сгинь! Исчезни! Пропади! Я-то нюни распустила!..
Не желаю подбирать со стола чужие крохи!
Если вновь захочешь врать, ври уже другой дурехе!..
Ишь, нашелся эталон! Я в гробу таких видала!
Тоже мне - Ален Делон поселкового масштаба!
Бабник! Только и всего! Трус! Теперь я точно знаю...
Он решил, что на него я свободу променяю?!
Думал - дама влюблена!.. Что? Не вышло? Ешьте сами!
Вашей милости цена - три копейки на базаре!
Я везде таких найду! Десять штук на каждый вечер!
Не звони - не подойду! А напишешь - не отвечу!

Как без тебя? Как? Был ты синицей в руках.
Что без тебя я? Словно земля ничья. Стонет моя боль.
Я бы пошла за тобой! Шла бы, закрыв глаза, тихая, как слеза...
Мне без тебя как? Птицей стать в облаках?
Реять в ночной темноте? Крылья уже не те...
Злую печаль пью. Злюсь на судьбу свою. Вижу ее свет...
Есть там или нет? Мечется мой крик! Он для других скрыт.
Боль отдается в висках: как без тебя? Как?

...Стану верной женою. Не пройди стороною,-
Буду верной женою. Над судьбой и над домом
Стану солнышком добрым, над судьбой и над домом.
Хочешь, буду сестрою. От несчастий прикрою,
Хочешь, буду сестрою... Скажешь, буду рабыней,
Если только любимой, то могу и рабыней...

...Кто может чуду приказать: Свершись!..-
От собственного крика холодея?..
Мне кажется, я жду почти с рожденья.
Я буду ждать до самого конца!
Я буду ждать за смертью и за далью!
Во мне стучат сестер моих сердца!
Сестер по жизни и по ожиданью.

...В этот час миллионы моих незнакомых сестер,
Ничего не сказав, никому и ни в чем не покаясь,
Ожидают мгновенья взойти на высокий костер,
На костер настоящей любви, и сгореть, улыбаясь!
В этот час мои сестры на гребне такой высоты,
Простирая в бессмертье зовущие нежные руки,
Ждут любимых своих под часами вселенской мечты
Под часами судьбы, под часами надежды и муки...
В этом взрывчатом мире забытой уже тишины,
Где над всеми бессонное время летит безучастно,
Не придется вам пусть никогда ждать любимых с войны!
Не придется вам пусть никогда ждать любимых напрасно!

Рядом с бронзой царей, разжиревших на лжи и крови,
Рядом с бронзой героев, рискнувших собой в одночасье,
Должен высится памятник Женщине, ждущей любви!
Светлый памятник Женщине, ждущей обычного счастья...
Вновь приходит зима в круговерти метелей и стуж
Вновь для звезд и снежинок распахнуто небо ночное...
Все равно я дождусь! Обязательно счастья дождусь!
И хочу, чтобы вы в это верили вместе со мною!
...Ну, приди же, любимый! Приди!..

Остальные стихотворения можно найти на:
Посилання видалено ...
Посилання видалено ...
Посилання видалено ...

Булат Шалвович Окуджава родился 9 мая 1924 в Москве в семье
партийных работников (отец - грузин, мать - армянка). Жил на Арбате
до 1940. В 1934 переехал вместе с родителями в Нижний Тагил. Там
отец был избран первым секретарем городского комитета партии, а мать
секретарем райкома. В 1937 родители арестованы; отец расстрелян,
мать сослана в карагандинский лагерь. Окуджава возвратился в Москву,
где вместе с братом воспитывался у бабушки. В 1940 переехал к
родственникам в Тбилиси.
В школьные годы с 14-летнего возраста был статистом и рабочим
сцены в театре, работал слесарем, в начале Великой Отечественной
войны - токарем на оборонном заводе. В 1942 после окончания девятого
класса средней школы в Тбилиси добровольцем ушел на войну. Служил в
запасном минометном дивизионе, затем после двух месяцев обучения был
отправлен на Северо-Кавказский фронт. Был минометчиком, потом
радистом тяжелой артиллерии. Был ранен под г. Моздок. В 1945
Окуджава демобилизовался и вернулся в Тбилиси.
Окончил экстерном среднюю школу и поступил на филологический
факультет Тбилисского университета, где учился с 1945 по 1950. После
окончания университета, с 1950 по 1955 по распределению
учительствовал в деревне Шамордино и районном центре Высокиничи
Калужской области, затем - в одной из средних школ г. Калуги. Там
же, в Калуге, был корреспондентом и литературным сотрудником
областных газет "Знамя" и "Молодой ленинец".
В 1955 реабилитированы родители. В 1956 возвратился в Москву.
Участвовал в работе литературного объединения "Магистраль". Работал
редактором в издательстве "Молодая гвардия", затем - заведующим
отделом поэзии в "Литературной газете". В 1961 уходит со службы и
целиком посвящает себя свободному творческому труду.
Жил в Москве. Жена - Ольга Владимировна Арцимович, физик по
образованию. Сын - Булат (Антон) Булатович Окуджава, музыкант,
композитор.
Булат Окуджава перенес операцию на сердце в США.
Скончался 12 июня 1997 после краткой тяжелой болезни в Париже.
Похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.

ПОЭЗИЯ И ПЕСНИ

Стихи начал писать в детстве. Впервые стихотворение Окуджавы было
опубликовано в 1945 в газете Закавказского военного округа "Боец
РККА" (позднее "Ленинское знамя"), где в течение 1946 печатались и
другие его стихи. В 1953-1955 стихи Окуджавы регулярно появлялись на
страницах калужских газет. В Калуге же в 1956 был издан и первый
сборник его стихов "Лирика". В 1959 в Москве вышел второй
поэтический сборник Окуджавы - "Острова". В последующие годы стихи
Окуджавы печатаются во многих периодических изданиях и сборниках,
книги его стихов издаются в Москве и других городах.
Окуджаве принадлежит более 800 стихотворений. Многие стихи у
него рождались вместе с музыкой, песен насчитывается около 200.
Впервые пробует себя в жанре песни во время войны. В 1946
студентом Тбилисского университета создает "Студенческую песню"
("Неистов и упрям, гори, огонь, гори..."). С 1956 Окуджава одним из
первых начинает выступать как автор стихов и музыки песен и их
исполнитель. Песни Окуджавы обратили на себя внимание. Появились
магнитофонные записи его выступлений, принесшие Окуджаве широкую
популярность. Записи песен Окуджавы разошлись по стране в тысячах
экземпляров. Его песни звучали в кинофильмах и спектаклях, в
концертных программах, в теле- и радиопередачах. Первый
профессионально записанный диск вышел в Париже в 1968, несмотря на
сопротивление советских властей. Заметно позже вышли диски в СССР.
В настоящее время в Государственном литературном музее в Москве
создан фонд магнитофонных записей Окуджавы, насчитывающий свыше 280
единиц хранения.
На стихи Окуджавы пишут музыку профессиональные композиторы.
Пример удачи - песня В.Левашова на стихи Окуджавы "Бери шинель,
пошли домой". Но самым плодотворным оказалось содружество Окуджавы с
Исааком Шварцем ("Капли Датского короля", "Ваше благородие", "Песня
кавалергарда", "Дорожная песня", песни к телефильму "Соломенная
шляпка" и другие).

КНИГИ (сборники стихов и песен)

"Лирика" (Калуга, 1956); "Острова" (М., 1959); "Веселый барабанщик"
(М., 1964); "По дороге к Тинатин" (Тбилиси, 1964); "Март
великодушный" (М., 1967); "Арбат, мой Арбат" (М., 1976);
"Стихотворения" (М., 1984,1985); "Посвящается вам" (М., 1988);
"Избранное" (М., 1989); "Песни" (М., 1989); "Песни и стихи" (М.,
1989); "Капли Датского короля" (М., 1991); "Милости судьбы" (М.,
1993); "Песенка о моей жизни" (М., 1995); "Чаепитие на Арбате" (М.,
1996); "Зал ожидания" (Н.Новгород, 1996).

=================================================================

«Солнца луч таится в грозди виноградной,
Полной, словно чаша, золотого сока,
Но срывает грозди виноградарь жадный
И пытает тело мукою жестокой.
И вино томится в темном подземелье,
В холоде могильном изнывая годы,
Чтоб воскреснуть снова в шумный час веселья
Для любви и песен, звучных в честь свободы»

«Горит ярко – красным рубином
В хрустальном бокале вино,
И светится светом глубинным
Неведомой тайны полно.
Чем старше оно – тем хмельнее,
Тем больше в вине есть огня,
И тем тяжелей и труднее
Всплывает осадок со дна!»
Есть в нас невыдержанность часто,
Страшит безвестность, как ненастье
Дай Бог, чтоб нам была дана
Мужская выдержка вина!»

Виноградную косточку в теплую землю зарою,
И лозу поцелую, и сладкие гроздья сорву, и друзей
Созову, на любовь свое сердце настрою…
А иначе, зачем на земле этой вечной живу?

ПЕСНЯ О МОСКОВСКОМ МУРАВЬЕ

Мне нужно на кого-нибудь молиться.
Подумайте, простому муравью
вдруг захотелось в ноженьки валиться,
поверить в очарованность свою!

И муравья тогда покой покинул,
все показалось будничным ему,
и муравей создал себе богиню
по образу и духу своему.

И в день седьмой, в какое-то мгновенье,
она возникла из ночных огней
без всякого небесного знаменья...
Пальтишко было легкое на ней.

Все позабыв - и радости и муки,
он двери распахнул в свое жилье
и целовал обветренные руки
и старенькие туфельки ее.

И тени их качались на пороге.
Безмолвный разговор они вели,
красивые и мудрые, как боги,
и грустные, как жители земли.

***

Сто раз закат краснел, рассвет синел,
сто раз я клял тебя,
песок моздокский,
пока ты жег насквозь мою шинель
и блиндажа жевал сухие доски.

А я жевал такие сухари!
Они хрустели на зубах,
хрустели...
А мы шинели рваные расстелем -
и ну жевать.
Такие сухари!

Их десять лет сушили,
не соврать,
да ты еще их выбелил, песочек...
А мы, бывало,
их в воде размочим -
и ну жевать,
и крошек не собрать.

Сыпь пощедрей, товарищ старшина!
(Пируем - и солдаты и начальство...)
А пули?
Пули были. Били часто.
Да что о них рассказывать -
война.

Остальные стихотворения можно найти на:
Посилання видалено ...

Сонце, огромное спасибо за ссылки!
А то как-то руки не доходят поискать...
А книги у меня потаскали, гады.

Август - кросавчег.
Хоть один занялся просвещением, а то все тока поэты.

Свои обиды каждый человек -
Проходит время - и забывает,
А моя печаль - как вечный снег,-
Не тает, не тает.

Не тает она и летом
В полуденный зной,-
И знаю я: печаль-тоску мне эту
Век носить с собой.

Высоцкий,1966.

---

Начало поста было хорошее... но затем... Е-П-Р-С-Т вы чем тут занимаетесь? Выяснять личные отношения надо в другом месте, в конце концов есть приват, аська и даже страшно подумать - реальный мир!!! Давайтэ...(раскурив трубку мира) поддэржим начинание тов.Августа. Предлагаю вспомнить и других замечательных творцов:

Булат Окуджава
Предисловие к книге "Владимир Высоцкий: Избранное"

Жил талантливый человек, всем известный. Песни его ворвались в наш слух, в наши души, а говорить и писать о нем было нельзя. Его не печатали, не издавали. Кого-то очень пугала острая социальная направленность его стихов, кого-то раздражала его популярность. Трудно сказать, что испытывал человек, знавший себе цену и не имевший возможности увидеть свои стихи опубликованными.

Смерть легализовала его. Смерть и новые обстоятельства нашей жизни. Эта смерть была столь внезапной и неправдаподобной, что потрясла общество. Стало уже невозможно отмалчиватся, и тут начался разговор, попытка анализа. Началось то, на что поэт имеет право, без чего невозможно развитие литературы, культуры вообще.

Началось, естественно, с коротких прощальных плачей его друзей, а затем все превратилось в сокрушительный поток, в целую систему потоков, разнополюсных, взаимоисключающих, от неприятия до славословия, с озлобленностью на одном конце и с кликушескими восторгами - на другом. В общем, все закономерно и даже пожалуй, благо - столкновений мнений, разные точки зрения, но в разговоре о поэте крайности всегда не к добру. Не должно быть ни обожествления, ни хулы, - тем более, что обожествляют в основном либо восторженные невежды, либо сознательные спекулянты. А хулители? Как ни печально, это чаще всего стихотворцы, братья по цеху, не стяжавшие поетических лавров, страдающие комплексом неполноценности, или же критики, отчаянно привлекающие к себе литературное внимание.

А что же было? Был поэт, был голос, была гитара, было печальное время. Всякий мало-мальски думающий человек, мало-мальская чувствующая натура сознавали эту печаль, ощущали упадок, нравственные потери.

Он начал с примитива, с однозначности, постепенно обогащая свое поэтическое и гражданское видение, дошел до высоких литературных образцов; он постоянно учился у жизни, у литературы, что происходит с любым поэтом независимо от степени его одаренности. Он начал писать для узкого круга людей, а пришел к самой широкой аудитории, пришел к предельному выражению себя, а выражать себя - значит добиваться наивысшего наслаждения.

Конечно, гитара только обостряет эмоции, актерское мастерство всего лишь проявляет, усугбляет суть, но в целом - стихи, гитара, интонация - это жанр, в котором он совершенствовался изо дня в день.

С годами он стал профессиональнее, исчезла юношеская словоохотливость, когда достаточно мелкого повода, чтобы родились стихи. Все стало подлинным - и страдание, и ненависть, и любовь. Стих стал плотным, метафоричным.

Что же нам теперь, размышляя о поэте, углубляться в его несовершенства, слабости и просчеты? Мы ведь хорошо знаем, что хотя таланты и бездарности бывают сходны в неудачах, зато только таланту всегда сопутсвует удача, а бездарности - никогда. Так будем судить о Высоцком по удачам и достижениям, по тому, что очаровало нас в шестидесятых и продолжает с нарастанием волновать и сегодня.



Булат Окуджава, 1988

---

Имя, отчество, фамилия: Владимир Семёнович Высоцкий.
Профессия: Актёр.
Самый любимый писатель: Булгаков.
Самый любимый поэт: Б. Ахмадулина.
Самый любимый актёр: М. Яншин.
Самая любимая актриса: З. Славина.
Любимый театр, спектакль, режиссёр: Театр на Таганке,"Живой" Любимов.
Любимый фильм, кинорежиссёр: "Огни большого города", Чаплин.
Любимый скульптор, скульптура: "Мыслитель", Роден.
Любимый художник, картина: Куинджи, "Лунный свет".
Любимый композитор, музыкальное произведение, песня: Шопен, "12-й-этюд", песня: "Вставай, страна огромная".
Страна, к которой относишься с симпатией: россия (страна-террорист), Польша, Франция.
Идеал мужчины: Марлон Брандо.
Идеал женщины: Секрет.
Человек, которого ты ненавидишь: Их мало, но все-таки список значительный.
Самый дорогой для тебя человек: Сейчас - не знаю.
Самая замечательная историческая личность: Ленин, Гарибальди.
Историческая личность, внушающая тебе отвращение: Гитлер и иже с ним. Мао.
Самый выдающийся человек современности: Не знаю таких.
Кто твой друг: Золотухин.
За что ты его любишь: Если знать, за что, тогда это уже не любовь, это - хорошее отношение.
Что такое по-твоему дружба: Когда можно сказать человеку всё, даже самое отвратительное о себе.
Черты, характерные для твоего друга: Терпимость, мудрость, ненавязчивость.
Любимые черты в характере человека: Одержимость, отдача (но только на добрые дела).
Отвратительные качества человека: Глупость, серость, гнусь.
Твои отличительные черты: Разберутся друзья.
Чего тебе недостаёт: Времени.
Каким человеком считаешь себя: Разным.
За что ты любишь жизнь? Какую?
Любимый цвет, цветок, запах, звук: Белый, гвоздика, запах выгоревших волос, колокол.
Чего ты хочешь добиться в жизни: Чтобы помнили, чтобы везде пускали.
Что бы ты подарил любимому человеку, если бы был всемогущ: Ещё одну жизнь.
Какое событие стало бы для тебя самым радостным: Премьера "Гамлета".
...а какое трагедией? Потеря голоса.
Чему последний раз радовался? Хорошему настроению.
Что последний раз огорчило? Всё.
Любимый афоризм, изречение: "Разберёмся", В. Высоцкий.
Только для тебя характерное выражение: "Разберёмся".
Что бы ты сделал в первую очередь, если бы стал главой правительства: Отменил цензуру.
Что бы ты сделал в первую очередь, если бы стал обладателем миллиона рублей? Устроил бы банкет.
Твоё увлечение: Стихи, зажигалки.
Любимое место в любимом городе:Самотека, Москва.
Любимая футбольная команда: Нет.
Твоя мечта: О лучшей жизни.
Ты счастлив? Иногда - да!
Почему? Просто так.
Хочешь ли ты быть великим и почему? Хочу и буду. Почему? Ну это уж знаете!..
Дата твоего рождения: 25 янв. 1938 г.
Поставь сегодняшнее число и распишись:

Анкета заполнена 28 июня 1970 г. по вопросам артиста театра им. Вахтангова Анатолия Меньшикова, ранее работавшего в Театре на Таганке.

(Владимир Семенович Высоцкий. Библиографический справочник /1960-1990 г.г./ Что? Где? Когда? Харьков, 1992.)

Посилання видалено

Ндаа... Флуд продолжается... Самое непонятное что и автор поста, вовсю флудит. Вернусь опять к Высоцкому, вот несколько его стихов периода 60-х годов:


* * *


У тебя глаза как нож:
Если прямо ты взглянешь,
Я забываю, кто я есть и где мой дом.
А если косо ты взглянешь -
Как по сердцу полоснешь
Ты холодным острым серым тесаком.

Я здоров, к чему скрывать!
Я пятаки могу ломать,
Я недавно головой быка убил.
Но с тобой жизнь коротать -
Не подковы разгибать,
А прибить тебя морально - нету сил!

Вспомни, было ль хоть разок,
Чтоб я из дому убег?
Ну когда же надоест тебе гулять?
С гаражу я прихожу,
Язык за спину заложу
И бежу тебя по городу шукать.

Я все ноги исходил,
Велосипед себе купил,
Чтоб в страданьях облегчения была.
Но налетел на самосвал,
К Склифосовскому попал,
Навестить меня ты даже не пришла.

И хирург, седой старик, -
Он весь обмяк и как-то сник, -
Он шесть суток мою рану зашивал.
А как кончился наркоз,
Стало больно мне до слез:
Для кого ж я своей жизнью рисковал?

Ты не радуйся, змея,
Скоро выпишут меня!
Отомщу тебе тогда без всяких схем.
Я те точно говорю:
Остру бритву навострю
И обрею тебя наголо совсем.


1961


* * *

Что же ты, зараза, бровь себе подбрила,
Ну для чего надела, падла, синий свой берет!
И куда ты, стерва, лыжи навострила -
От меня не скроешь ты в наш клуб второй билет!

Знаешь ты, что я души в тебе не чаю,
Для тебя готов я днем и ночью воровать,-
Но в последне время чтой-то замечаю,
Что ты стала м[и]не слишком часто изменять.

Если это Колька или даже Славка -
Супротив товарищев не стану возражать,
Но если это Витька с Первой Перьяславки -
Я ж тебе ноги обломаю, в бога душу мать!

Рыжая шалава, от тебя не скрою:
Если ты и дальше будешь свой берет носить -
Я тебя не трону, а в душе зарою
И прикажу залить цементом, чтобы не разрыть.

А настанет лето - ты еще вернешься,
Ну а я себе такую бабу отхвачу,
Что тогда ты, стерва, от зависти загнешься,
Скажешь мне: "Прости!" - а я плевать не захочу!


1961



* * *

О вкусах не спорят: есть тысяча мнений -
Я этот закон на себе испытал,-
Ведь даже Эйнштейн, физический гений,
Весьма относительно все понимал.

Оделся по моде, как требует век,-
Вы скажете сами:
"Да это же просто другой человек!"
А я - тот же самый.

Вот уж действительно
Все относительно,-
Все-все, все.

Набедренный пояс из шкуры пантеры,-
О да, неприлично, согласен, ей-ей,
Но так одевались все до нашей эры,
А до нашей эры им было видней.

Оделся по моде как в каменный век,-
Вы скажете сами:
"Да это же просто другой человек!"
А я - тот же самый.

Вот уж действительно
Все относительно,-
Все-все, все.

Оденусь как рыцарь и после турнира -
Знакомые вряд ли узнают меня,-
И крикну, как Ричард я в драме Шекспира:
"Коня мне! Полцарства даю за коня!"

Но вот усмехнется и скажет сквозь смех
Ценитель упрямый:
"Да это же просто другой человек!"
А я - тот же самый.

Вот уж действительно
Все относительно,-
Все-все, все.

Вот трость, канотье - я из нэпа, похоже?
Не надо оваций - к чему лишний шум!
Ах, в этом костюме узнали? Ну что же,
Тогда я одену последний костюм:

Долой канотье, вместо тросточки - стек,-
И шепчутся дамы:
"Да это же просто другой человек!"
А я - тот же самый.

Вот уж действительно
Все относительно,-
Все-все, все.
Будьте же бдительны
Все относительно,-
Все-все, все.

1966

Высоцкий говорите, пара любимых:

ПРИТЧА О ПРАВДЕ

Нежная Правда в красивых одеждах ходила,
Принарядившись для сирых, блаженных, калек.
Грубая Ложь эту Правду к себе заманила,-
Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег.

И легковерная Правда спокойно уснула,
Слюни пустила и разулыбалась во сне.
Хитрая Ложь на себя одеяло стянула,
В Правду впилась и осталась довольна вполне.

И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью,-
Баба как баба, и что ее ради радеть?
Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,
Если, конечно, и ту и другую раздеть.

Выплела ловко из кос золотистые ленты
И прихватила одежды, примерив на глаз,
Деньги взяла, и часы, и еще документы,
Сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась.

Только к утру обнаружила Правда пропажу
И подивилась, себя оглядев делово,-
Кто-то уже, раздобыв где-то черную сажу,
Вымазал чистую Правду, а так - ничего.

Правда смеялась, когда в нее камни бросали:
- Ложь это все, и на Лжи - одеянье мое!..
Двое блаженных калек протокол составляли
И обзывали дурными словами ее.

Стервой ругали ее, и похуже, чем стервой,
Мазали глиной, спустили дворового пса:
- Духу чтоб не было! На километр сто первый
Выселить, выслать за двадцать четыре часа.

Тот протокол заключался обидной тирадой,
(Кстати, навесили Правде чужие дела):
Дескать, какая-то мразь называется Правдой,
Ну а сама, вся как есть, пропилась догола.

Голая Правда божилась, клялась и рыдала,
Долго болела, скиталась, нуждалась в деньгах.
Грязная Ложь чистокровную лошадь украла
И ускакала на длинных и тонких ногах.

Впрочем, леко уживаться с заведомой ложью,
Правда колола глаза и намаялись с ней.
Бродит теперь, неподкупная, по бездорожью,
Из-за своей наготы избегая людей.

Некий чудак и поныне за Правду воюет,-
Правда, в речах его - правды на ломаный грош:
-Чистая Правда со временем восторжествует,
Если проделает то же, что явная Ложь.

Часто разлив по сто семьдесят граммов на брата,
Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь.
Могут раздеть - это чистая правда, ребята!
Глядь, а штаны твои носит коварная Ложь.
Глядь, на часы твои смотрит коварная Ложь.
Глядь, а конем твоим правит коварная Ложь.

Две судьбы (Жил я славно в первой трети...)

Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете —
по влечению,
Жил бездумно, но при деле,
Плыл куда глаза глядели —
по течению.

Думал: вот она, награда, —
Ведь ни вёслами не надо,
ни ладонями.
Комары, слепни да осы
Донимали, кровососы,
да не доняли.

Слышал, с берега вначале
Мне о помощи кричали,
о спасении.
Не дождались, бедолаги, —
Я лежал, чумной от браги,
в расслаблении.

Крутанёт
ли в повороте,
Завернёт
в водовороте —
всё исправится,
То разуюсь,
то обуюсь,
На себя в воде любуюсь —
очень ндравится.

Берега текут за лодку,
Ну а я ласкаю глотку
медовухою.
После лишнего глоточку —
Глядь: плыву не в одиночку —
со старухою.

И пока я удивлялся,
Пал туман и оказался
в гиблом месте я,
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо,
злая бестия.

Я кричу — не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
вижу плохо я,
На ветру меня качает...
"Кто здесь?" Слышу — отвечает:
"Я, Нелёгкая!

Брось креститься, причитая, —
Не спасёт тебя Святая
Богородица:
Тех, кто руль да вёсла бросит,
Тех Нелёгкая заносит —
так уж водится!"

Я впотьмах ищу дорогу,
Медовухи понемногу —
только по сту пью.
А она не засыпает —
Впереди меня ступает
тяжкой поступью.

Вот споткнулась о коренья
От большого ожиренья,
гнусно охая.
У неё одышка даже,
А заносит ведь туда же,
тварь нелёгкая.

Вдруг навстречу нам живая
Хромоногая, кривая —
морда хитрая.
"Ты, — кричит, — стоишь над бездной,
Я спасу тебя, болезный,
слёзы вытру я!"

Я спросил: "Ты кто такая?"
А она мне: "Я Кривая —
воз молвы везу".
И хотя я кривобока,
Криворука, кривоока —
я, мол, вывезу...

Я воскликнул, наливая:
"Вывози меня, Кривая, —
я на привязи!
Я тебе и жбан поставлю,
Кривизну твою исправлю —
только вывези!

И ты, Нелёгкая маманя,
На-ка истину в стакане —
больно нервная!
Ты забудь себя на время,
Ты же толстая — в гареме
будешь первая".

И упали две старухи
У бутыли медовухи
в пьянь-истерику.
Я пока за кочки прячусь
И тихонько задом пячусь
прямо к берегу...

Лихо выгреб на стремнину:
В два гребка — на середину!
Ох, пройдоха я!
Чтоб вы сдохли, выпивая,
Две судьбы мои — Кривая
да Нелёгкая!

Банька по-белому ...

Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык,
Угорю я — и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.

Протопи, протопи, протопи ты мне баньку, хозяюшка,
Раскалю я себя, распалю,
На полоке, у самого краюшка,
Я сомненья в себе истреблю.

Разомлею я до неприличности,
Ковш холодный — и всё позади,
И наколка времён культа личности
Засинеет на левой груди.

Протопи, протопи, протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык,
Угорю я — и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.

Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс!
А на левой груди — профиль Сталина,
А на правой — Маринка анфас.

Эх, за веру мою беззаветную
Сколько лет отдыхал я в раю!
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.

Протопи, протопи, протопи ты мне баньку по-белому,
Чтоб я к белому свету привык,
Угорю я — и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.

Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: "Пособи!" —
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.

А потом, на карьере ли, в топи ли
Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили,
Чтоб он слышал, как рвутся сердца.

Не топи, не топи, не топи ты мне баньку по-белому —
Я от белого свету отвык,
Угорю я — и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.

Ох, знобит! От рассказа не тошно вам?
Пар мне мысли прогнал от ума.
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман.

Застучали мне мысли под темечком:
Получилось, я зря им клеймён.
И хлещу я берёзовым веничком
По наследию мрачных времён.

Протопи, не топи, протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык,
Угорю я — и мне, угорелому,
Пар горячий, ковш холодный развяжет язык.
Протопи!...
Не топи!..
Протопи!..

Банька по-черному ...

Копи!
Ладно, мысли свои вздорные
копи!
Копи!
Только баньку мне по-чёрному
топи!
Вопи!
Всё равно меня утопишь,
но — вопи!..
Топи!
Только баню мне, как хочешь,
натопи.

Эх, сегодня я отмаюсь,
эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
что отмоюсь!

Не спи!
Где рубаху мне по пояс
добыла?!
Топи!
Ох, сегодня я отмоюсь
добела!
Кропи!
В бане стены закопчённые
кропи!
Топи!
Слышишь, баньку мне по-чёрному
топи!

Эх, отмаюсь я сегодня,
эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
что отмоюсь!

Кричи!
Загнан в угол зельем,
словно гончей — лось.
Молчи!
У меня уже похмелье
кончилось.
Копи!
Хоть кого-то из охранников
купи!
Топи!
Эту баню мне ты раненько
топи!

Эх, отмаюсь я сегодня,
эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
что отмоюсь!

Терпи!
Ты ж сама по дури
продала меня!
Топи!
Чтоб я чист был, как щенок,
к исходу дня!
Вопи!
Всё равно меня утопишь,
но — вопи!..
Топи!
Только баню мне, как хочешь,
натопи!

Ох, сегодня я отмаюсь,
эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
что отмоюсь!

Одни из моих любимых

Баллада о Любви

Когда вода Всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась Любовь -
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было - сорок сороков...

И чудаки - еще такие есть -
Вдыхают полной грудью эту смесь,
И ни наград не ждут, ни наказанья, -
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же - неровного - дыханья.

Я поля влюбленным постелю -
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит - я люблю!
Я люблю, и значит - я живу!

И много будет странствий и скитаний:
Страна Любви - великая страна!
И с рыцарей своих - для испытаний -
Все строже станет спрашивать она:
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна...

Но вспять безумцев не поворотить -
Они уже согласны заплатить:
Любой ценой - и жизнью бы рискнули, -
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули.

Я поля влюбленным постелю -
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит - я люблю!
Я люблю, и значит - я живу!

Но многих захлебнувшихся любовью
Не докричишься - сколько не зови, -
Им счет ведут молва и пустословье,
Но этот счет замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибших от невиданной любви...

И душам их дано бродить в цветах,
Их голосам дано сливаться в такт,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться - со вздохом на устах -
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья.

Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал, -
Потому что если не любил -
Значит, и не жил, и не дышал!

1975

Баллада о борьбе

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от детских своих катастроф.

Детям вечно досаден
Их возраст и быт -
И дрались мы до ссадин,
До смертных обид.
Но одежды латали
Нам матери в срок,
Мы же книги глотали,
Пьянея от строк.

Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз.
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц пожелтевших слетая на нас.

И пытались постичь -
Мы, не знавшие войн,
За воинственный клич
Принимавшие вой, -
Тайну слова "приказ",
Назначенье границ,
Смысл атаки и лязг
Боевых колесниц.

А в кипящих котлах прежних боен и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов!
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов.

И злодея слезам
Не давали остыть,
И прекраснейших дам
Обещали любить;
И, друзей успокоив
И ближних любя,
Мы на роли героев
Вводили себя.

Только в грезы нельзя насовсем убежать:
Краткий век у забав - столько боли вокруг!
Попытайся ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.

Испытай, завладев
Еще теплым мечом,
И доспехи надев, -
Что почем, что почем!
Испытай, кто ты - трус
Иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус
Настоящей борьбы.

И когда рядом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг
Оттого, что убили - его, не тебя, -

Ты поймешь, что узнал,
Отличил, отыскал
По оскалу забрал -
Это смерти оскал! -
Ложь и зло, - погляди,
Как их лица грубы,
И всегда позади -
Воронье и гробы!

Если путь прорубая отцовским мечом
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал что почем, -
Значит, нужные книги ты в детстве читал!

Если мяса с ножа
Ты не ел ни куска,
Если руки сложа
Наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил
С подлецом, палачом -
Значит, в жизни ты был
Ни при чем, ни при чем!

1975

Советский Гамлет ...



Годы жизни: 25.01.1938 - 25.07.1980

Родился в Москве в семье служащих. Отец, Семен Владимирович, участник Великой Отечественной войны. Мать, Нина Максимовна (урожденная Серегина), родилась в Москве, по специальности переводчик. Первые годы жизни Высоцкого прошли в Москве; в начале Великой Отечественной войны он с матерью эвакуируется на Урал, в город Бузулук Оренбургской области. Спустя два года они вновь возвращаются в Москву. С 1947 по 1949 г. Высоцкий живет в г. Эберсвальде, в Германии, где служит его отец. В эти годы воспитанием Володи занимается в основном Евгения Степановна Высоцкая-Лихалатова, вторая жена его отца, под руководством которой он занимается музыкой — берет уроки игры на фортепьяно у приходящего в дом учителя-немца. По возвращении в Москву Высоцкий продолжает жить в семье отца; весной 1955 г. переезжает жить к матери. По окончании школы (1955) Высоцкий поступает на механический факультет Московского инженерно-строительного института, который вскоре оставляет, проучившись в нем всего один семестр. Еще будучи школьником, Высоцкий занимается в драмкружке Дома учителя, которым в то время руководил артист МХАТа В. И. Богомолов. В 1956 г. после серьезной подготовки Высоцкий выдерживает экзамены и поступает в Школу-студию МХАТ на курс П. В. Массальского. В студенческие годы Высоцкий — один из постоянных авторов и участников многочисленных "капустников"; он пишет стихи, пародии, куплеты, экспромты. По окончании студии (1960) играет на столичной сцене: в театре им. А. С. Пушкина, Театре миниатюр, пробуется в театр "Современник". С 1964 г. Высоцкий — актер Московского театра Драмы и комедии на Таганке, которым руководит Ю. П. Любимов. С конца 1950-х гг. Высоцкий также активно работает в кино, где им сыграно около 30 ролей. С середины 1960-х гг. Высоцкий начинает работать в кино не только как актер, но и как автор песен. Начало своего творческого пути Высоцкий связывал с влиянием на него Б. Окуджавы: "Меня поразило, насколько сильнее воздействие его стихов на слушателей, когда он читает их под гитару, и я стал пытаться делать это сам". Первой своей песней Высоцкий считал "Татуировку" (1961), которая была написана в Ленинграде. Творчество Высоцкого начального периода (1961—1964) опиралось в основном на традиции "блатного" фольклора и городского романса и носило скорее характер пародии, вариации на "блатные" темы. К середине 60-х гг. в творчестве Высоцкого наметился кризис; его приход в только что реорганизованный Театр драмы и комедии на Таганке (1964) во многом обусловил разрешение этого кризиса. Яркая индивидуальность театра, его интеллектуальная направленность привлекли к нему многих интересных писателей и поэтов, актеров и ученых, композиторов. Написав первый раз музыку к стихам А. Вознесенского для спектакля "Антимиры" (1965), Высоцкий начинает работать для театра. Первой песней Высоцкого, профессионально исполненной в спектакле ("Десять дней, которые потрясли мир", 1965), была песня белых офицеров "В куски разлетелася корона". В этот период (1964—1968) происходит тематическое и жанровое расширение творчества Высоцкий: отклики на политические события ("китайский" цикл), на события личной жизни ("Мой друг уедет в Магадан"), зарисовки фельетонного характера ("Песня завистника", "Перед выездом в загранку"). В это же время появляются первые песни-сказки "О нечисти", "Про джинна", "Про дикого вепря", "О несчастных сказочных персонажах", антисказка "Лукоморья больше нет". Интерес Высоцкого к фантастике выразился в цикле "фантастических" произведений: "В далеком созвездии Тау Кита", "Песня космических негодяев", "Каждому хочется малость погреться" (1966). Одновременно с этим появляются первые "спортивные" песни: "О сентиментальном боксере", "О конькобежце на короткие дистанции". В эти годы по-новому начинает звучать военная тема, которая в раннем творчестве была переплетена с тюремной ("Штрафные батальоны", 1963) и впоследствии нередко обнаруживала свою с ней связь ("Песня о госпитале", "Все ушли на фронт", "Песня о звездах"; все — 1964). В 1965 г. в спектакле Театра на Таганке "Павшие и живые" (поэтическая композиция по произведениям поэтов военного поколения) звучала песня Высоцкого "Солдаты группы "Центр"", а в 1966 г. в фильме В. Турова "Я родом из детства" прозвучало несколько песен Высоцкого, в том числе "Братские могилы" в исполнении М. Бернеса. В этом же году Высоцкий снимается в фильме С. Говорухина "Вертикаль", для которой пишет цикл "альпинистских" песен: "К вершине", "Песня о друге", "Военная песня". На первый план выдвигается лирическое начало. К концу 1960-х гг. эта тенденция усиливается, чему в значительной степени способствуют личные обстоятельства жизни поэта (знакомство летом 1967 г. с будущей женой — Мариной Влади, французской актрисой театра и кино русского происхождения (настоящее имя — Марина Владимировна Полякова-Байдарова). К концу 60-х гг. относятся первые (в основном — нотные) публикации произведений Высоцкого. В это же время в официальной прессе появляется ряд статей, содержащих критику произведений Высоцкого, где им было отказано не только в художественности, но и в "высокой идейности, подлинной гражданственности". Поэтическим откликом Высоцкого на эти события стала "Охота на волков" (1968).
В эти годы Высоцкий пробует работать и в других жанрах: повесть "Жизнь без сна" (1968, название дано при первой публикации в парижском журнале "Эхо"; в отечественном самиздате распространялась под названием "Дельфины и психи"; в СССР впервые опубликована в 1989 г., заявка на киносценарий "Удивительная история очень молодого человека из Ленинграда и девушки из Шербурга" (1969; опубликована в 1992 г.) и киносценарий "Как-то все вышло..." (1969—1970). Но ни один из замыслов Высоцкому реализовать не удалось. В 1970—1971 гг. он работает над поэмой для детей "Вступительное слово про Витьку Кораблева и друга закадычного Ваню Дыховичного" в 2 частях для издательства "Детская литература", которым она так и не была принята. В октябре 1970 г. в Театре на Таганке начинаются репетиции спектакля по пьесе У. Шекспира "Гамлет", где Высоцкий играл главную роль. Эта актерская работа Высоцкого стала вехой не только на его актерском, но и на поэтическом поприще, оказав заметное влияние на все его последующее творчество. Все чаще в произведениях Высоцкого затрагиваются вопросы жизни и смерти, человеческого предназначения, общечеловеческой связанности и ответственности, так или иначе окрашенные "гамлетовской" темой: "Бег иноходца" (1970), "Горизонт" (1971), "Кони привередливые" (1972). Одно из центральных мест в поэзии этого периода (1968—1973) занимает стихотворение "Мой Гамлет" (1972), в котором размышлениям о судьбах своего поколения и о своей собственной судьбе Высоцкий придал форму лирико-философского монолога, позволяющего не только лучше понять искания самого поэта, но еще и представить его видение образа Гамлета. В жанровом отношении этот период творчества поэта более однороден, чем предшествующий: наряду с лирико-философским монологом Высоцкий все чаще обращается к жанру баллады. "Гамлетовским" содержанием наполнен цикл баллад, написанный к фильму "Бегство мистера Мак-Кинли" (1973): "Баллада о маленьком человеке", "Баллада о манекенах", "Баллада об уходе в рай", "Прерванный полет". Впервые появляются произведения исповедальной ("Я не люблю", 1969; "Маски", 1971; "Памятник", 1973; "Когда я отпою и отыграю", 1973) и любовной лирики ("Мне каждый вечер зажигает свечи", 1968; "Маринка, слушай, милая Маринка", 1969; "Нет рядом никого, как ни дыши", 1969; "Люблю тебя сейчас", 1973). Одновременно с этим формируется и собственно лирический герой Высоцкого. В этот период созданы наиболее значительные произведения о войне — "Песня о Земле" (1969), "Он не вернулся из боя" (1969), "Мы вращаем Землю" (1972). В 1973 г. совместно с Мариной Влади Высоцкий совершает свою первую зарубежную поездку, впечатления от которой нашли отражение в цикле стихов "Из дорожного дневника". Позднее первое стихотворение этого цикла "Ожидание длилось, а проводы были недолги" опубликовано с купюрами в альманахе "День поэзии. 1975". Это была единственная прижизненная публикация стихов Высоцкого в подобном издании. В эти годы Высоцкий часто выезжает за границу, подолгу живет в Париже, где работает над циклами, заказанными ему режиссером С. Тарасовым для фильма "Стрелы Робин Гуда" и драматургом Э. Володарским для спектакля "Звезды для лейтенанта". В 1977 г. Высоцкий впервые выступает в Париже на празднике "Юманите" и на вечере советской поэзии в "Павийон де Пари" с группой поэтов (К. Симонов, Б. Окуджава, Е. Евтушенко, Р. Рождественский, О. Сулейменов, В. Коротич). В последующие годы (1978—1979) Высоцкий много выступает за рубежом: в Германии, Италии, США, Канаде. В 1979 г. Высоцкий — один из участников альманаха "Метрополь", организованного Вик. Ерофеевым и В. Аксеновым, исключенными впоследствии из Союза писателей. В этот альманах Высоцким было представлено около 20 произведений, разнообразных как в жанровом отношении, так и по времени их написания: от самых ранних ("Ребята, напишите мне письмо...") до более зрелых ("Банька по-белому", "На смерть Шукшина", "Горизонт").
Наиболее зрелый этап творчества поэта — 1973—1980-е гг. Центральное место в поэзии Высоцкого этого периода занимает тема Судьбы — от судьбы отдельной личности до судьбы целого поколения и всего народа. Для этого этапа наиболее характерны жанры философского монолога и баллады, нередко — с ярко выраженным притчевым началом ("Две судьбы", "Притча о Правде и Лжи"). В 1970-е гг. Высоцкий часто работает на радио, многие из спектаклей с его участием записаны на диски: "Зеленый фургон", "Мартин Иден", "Незнакомка" и "Маленькие трагедии". Большой цикл написан им для музыкальной сказки "Алиса в Стране чудес" (1977). В эти годы Высоцкий продолжает работать в театре. В конце 1970-х гг. он работает над прозой ("Роман о девочках", 1977), киносценарием ("Венские каникулы", в соавторстве с Э. Володарским), пробует свои силы в режиссуре, вынашивает идею создания "авторского" кино.
25 июля 1980 г. в своей московской квартире Высоцкий скончался от сердечного приступа. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

Русские писатели 20 века. Библиографический словарь. Т2. М.: Просвещение. 1998. С.326

+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

Стихотворения можно найти ...
Посилання видалено ...

Александр Галич

Источник информации: кн. Звездные трагедии: загадки, судьбы и гибели. С.82-102.

Александр Галич родился 19 октября 1918 года в городе Екатеринославе (ныне Днепропетровск) в семье служащих. Его отец - Аркадий Самойлович Гинзбург - был экономистом, мать-Фанни Борисовна Векслер-работала в консерватории. Она была натура артистическая - увлекалась театром, училась музыке, и большинство увлечений Фанни Борисовны передалось затем ее детям - Александру и Валерию (последний станет известным кинооператором, снимет фильмы "Солдат Иван Бровкин", "Когда деревья были большими", "Живет такой парень" и др.).

Сразу же после рождения первенца семья Гинзбургов переехала в Севастополь, в котором прожила без малого пять лет. В 1923 году они перебрались в Москву, в один из домов в Кривоколенном переулке. Спустя три года Александр поступил в среднюю школу БОНО-24.

Вспоминает младший брат Александра Валерий: "Мир Кривоколенного переулка был замкнутым, я вроде бы ничего не знал о том, что происходило вовне, но при этом сопричастность этому вроде бы незнаемому была неудивительной. Мы всем двором, взрослые и дети, наблюдали подъем аэростата - зрелище само по себе ничего не представляло, но сопричастность событию создавала некую "ауру" естественной общности, что ли. В начале Кривоколенного, почти на углу Мясницкой, была стоянка извозчиков, а рядом - два котла для варки асфальта. В них ночевали беспризорники, в тепле. Мы, приготовишки, упоенно пели песню про "финский нож" или частушку: "Когда Сталин женится, черный хлеб отменится", и нам казалось, что мы приобщаемся к их беспризорной вольности. Учились мы в здании бывшей гимназии в Колпачном переулке, занятия для нас начинались часов с двенадцати, и мы, сидя на полу в ожидании, когда старшие освободят классы, все это распевали...

Все мальчишки нашего двора знали, что мы живем в доме поэта Дмитрия Веневитинова, где Пушкин впервые читал "Годунова". Мы не знали стихов Веневитинова, не все еще умели читать, но Пушкин, "Борис Годунов" - это нам было понятно. Понятнее, чем частушки и блатные песни...

Дом наш в Кривоколенном был суматошный, бесконечные гости, всегда кто-нибудь ночевал из приезжавших, и папа, и мама работали. Они не были конторскими служащими, поэтому работа была не регламентирована, т. е. длилась гораздо больше обычного рабочего дня, общения с ними в детстве было мало, близость пришла позднее..."

Благодаря матери Александр уже в раннем возрасте начал увлекаться творчеством - с пяти лет он учился играть на рояле, писать стихи. В восемь лет он стал заниматься в литературном кружке, которым руководил поэт Эдуард Багрицкий. В школе Александр учился на "отлично" и был всеобщим любимцем - кроме прекрасной игры на рояле, он хорошо танцевал, пел революционные песни, декламировал стихи. В 14 лет свет увидела его первая поэтическая публикация. В июне 1934 года Гинзбурги переезжают на Малую Бронную.

Окончив девятый класс десятилетки, Александр подает документы в Литературный институт и, к удивлению многих, поступает. Однако неуемному юноше этого мало, и он в те же дни подает документы еще в одно учебное заведение - Оперно-драматическую студию К. С. Станиславского, на драматическое отделение. И вновь, к удивлению родных и друзей, он принят. Чуть позже, когда совмещать учебу в обоих вузах станет невмоготу, Александр отдаст предпочтение театру и уйдет из Литинститута. Однако и в Оперно-драматической студии он проучится всего три года и покинет ее, так и не получив диплома. Причем поводом к уходу из студии послужит обида. Один из преподавателей студии, народный артист Л. Леонидов, однажды дал ему для ознакомления его личное дело. И там, среди прочего, Александр прочел слова, написанные рукой Леонидова: "Этого надо принять! Актера из него не выйдет, но что-то выйдет обязательно!" Юного студийца эта фраза задела, и он ушел в только что открывшуюся студию под руководством Алексея Арбузова. Было это осенью 1939 года. А в феврале следующего года студия дебютировала спектаклем "Город на заре".

Спектакль "Город на заре" был показан всего несколько раз - затем началась война. Большинство студийцев ушли на фронт, а Александра комиссовали - врачи обнаружили у него врожденную болезнь сердца. Но в Москве он все равно не задерживается - устроившись в геологическую партию, отправляется на юг. Однако дальше Грозного их не пустили.

Как раз в эти дни в Грозном появляется на свет Театр народной героики и революционной сатиры (первые шаги на профессиональной сцене в нем делали артисты, впоследствии ставшие всенародно известными: Сергей Бондарчук, Махмуд Эсамбаев). По воле случая участником этого коллектива становится и Александр Гинзбург.

Однако в составе грозненского Театра народной героики Александр проработал недолго - до декабря. После того как он узнал, что в городе Чирчик под Ташкентом режиссер Валентин Плучек собирает арбузовских студийцев, он уезжает из Грозного.

В Чирчике устроилась и личная жизнь Александра- он полюбил юную москвичку, актрису Валентину Архангельскую (она была секретарем комсомольской организации театра, а Галич - ее заместителем). Молодые собирались там же расписаться, однако непредвиденное обстоятельство помешало им это сделать. Однажды они сели в автобус и отправились в загс. Чемоданчик с документами они примостили возле ног, а сами принялись целоваться. Продолжалось это всю дорогу, а когда молодые опомнились и собрались выходить, они внезапно обнаружили, что чемоданчика уже нет- постарались местные воры. Затею с загсом пришлось отложить до лучших времен. Спустя год на свет появилась дочь, которую назвали Аленой.

Передвижной театр под руководством Плучека и Арбузова, в котором играли Александр и Валентина, колесил по фронтам. Александр выступал в нем сразу в нескольких ипостасях: актера, драматурга, поэта и композитора. Но затем в театре (он тогда уже базировался в Москве) возник конфликт между его основателями - Арбузовым и Плучеком. На сторону первого встал почти весь коллектив, о чем Плучеку было сообщено в письме. И только Гинзбург сделал на нем приписку, что с решением не согласен. Позднее он скажет: "Это была чистейшая чепуха-театр без Плучека. Арбузов все-таки не режиссер!" Однако Плучек из театра ушел, и тот вскоре распался.

В 1944 году жена Александра уехала в Иркутск - работать в местном театре. Чуть позже вместе с дочерью за ней должен был отправиться и Александр (ему обещали место завлита), однако судьба распорядилась по-своему. Его мать внезапно заявила, что "не позволит таскать ребенка по "сибирям", и запретила сыну уезжать из Москвы. И тот послушался. То ли потому, что слишком боялся матери, то ли по причине охлаждения к жене. Валентине же было сообщено, что, если она хочет жить с семьей, пусть немедленно возвращается в Москву - к мужу и ребенку (свекровь даже обещала первое время помогать им деньгами). Однако та рассудила по-своему и осталась в Иркутске. Так распался первый брак Александра Гинзбурга, который вскоре взял себе литературный псевдоним Галич (образован соединением букв из разных слогов имени, отчества и фамилии - Гинзбург Александр Аркадьевич).

Весной 1945 года в жизни Галича появилась новая любовь. Звали ее Ангелина Шекрот (Прохорова). Была она дочерью бригадного комиссара и в те годы училась на сценарном факультете ВГИКа. До Галича она уже успела несколько раз влюбиться (ходили слухи о ее красивом романе с подающим надежды режиссером) и даже выйти замуж за ординарца собственного отца. В этом браке у нее родилась дочь Галя (в 1942-м). Но в самом начале войны муж пропал без вести, и Ангелина осталась вдовой. А в 45-м в ее жизни возник Галич. Вот как пишет Н. Милосердова: "Их свадебная ночь прошла на сдвинутых гладильных досках в ванной комнате в доме их друга Юрия Нагибина. Аня была худой, утонченной, с длинными хрупкими пальцами. Галич называл ее Нюшкой. Еще у нее было прозвище - Фанера Милосская. Она стала для него всем - женой, любовницей, нянькой, секретаршей, редактором. Аня не требовала от Галича верности, состояние влюбленности было для него естественным творческим стимулятором, никакого отношения не имеющим к их любви. Он был бабником в самом поэтическом смысле этого слова. Нюша его не ревновала, к романам мужа относилась с иронией. Скажем, однажды "возмутилась": "Ладно бы выбрал себе кустодиевско-рубенсовский тип, можно понять. Но очередная пассия - такая же "фанера". И она решила "воздействовать" на даму-догнала их, собравшихся "погулять", и долго впихивала мужу разные лекарства, заботливо инструктируя даму, в каком случае что применять. Не помогло, дама разгадала ее ход: "Нюша, дайте еще клистир и ночной горшок, да побыстрее, а то мы не успеем полюбоваться закатом".

В 1945 году Галич предпринял попытку осилить высшее образование (как помним, до войны ему это сделать не удалось - в студии Станиславского диплома ему не выдали). На этот раз Галич решил получить не театральное образование, а какое-нибудь ярко выраженное гуманитарное и специальное. И его выбор пал на Высшую дипломатическую школу. Однако там его Ожидал серьезный "облом". Когда Галич пришел в школу и спросил у секретарши, может ли он подать заявление, та смерила его высокомерным взглядом и сказала: "Нет, вы не можете подать заявление в наше заведение". - "Почему?" - искренне удивился Галич. "Потому что лиц вашей национальности мы вообще в эту школу принимать не будем. Есть такое указание".

Отсутствие диплома о высшем образовании не помешало Галичу через пару лет после досадного инцидента в ВДШ обрести всесоюзную славу. Пришла она к нему как к талантливому драматургу. В Ленинграде состоялась премьера спектакля по его пьесе "Походный марш". Песня из этого спектакля, тоже написанная Галичем - "До свиданья, мама, не горюй", - стала чуть ли не всесоюзным шлягером. Чуть позже состоялась еще одна триумфальная премьера творения Галича (в содружестве с драматургом К. Исаевым) - комедии "Вас вызывает Таймыр".

В начале 50-х Галич был уже преуспевающим драматургом, автором нескольких пьес, которые с огромным успехом шли во многих театрах страны. Среди них "За час до рассвета", "Пароход зовут "Орленок", "Много ли человеку надо" и др. В 1954 году фильм "Верные друзья", снятый по сценарию Галича (и его постоянного соавтора К. Исаева), занял в прокате 7-е место, собрав 30,9 млн. зрителей.

В 1955 году Галича принимают в Союз писателей СССР, а три года спустя и в Союз кинематографистов. В 1956 году Театр-студия МХАТа (позднее ставшая театром "Современник") решает открыть сезон двумя премьерами, в том числе и спектаклем по пьесе Галича "Матросская тишина" (он написал ее сразу после войны). Сюжет пьесы можно пересказать в нескольких словах. Старый местечковый еврей Абрам Шварц мечтает, чтобы его сын Давид стал знаменитым скрипачом. Но война разрушает его мечты. Сам Абрам погибает в гетто, а Давид уходит на фронт и там погибает. Но продолжают жить другие: жена Давида, его сын, их друзья. В спектакле были заняты тогда еще никому не известные актеры: Олег Ефремов, Олег Табаков, Игорь Кваша, Евгений Евстигнеев. Однако до премьеры дело так и не дошло. На генеральной репетиции присутствовали несколько чиновников и чиновниц из Минкульта, и одна из них внезапно вынесла свое резюме увиденному: "Как это все фальшиво! Ни слова правды!" В ответ на эту реплику присутствовавший здесь же Галич не сдержался, вскочил с места и громко произнес: "Дура!" На этом обсуждение увиденного закончилось.

Несмотря на этот инцидент, Галич по-прежнему оставался одним из самых преуспевающих драматургов. В театрах продолжали идти спектакли по его пьесам, режиссеры снимали фильмы по его сценариям. К примеру, будущий комедиограф Леонид Гайдай начинал свой путь в кино именно с произведений Галича - сначала он снял короткометражку "В степи", а в 1960 году свет увидел фильм "Трижды воскресший", созданный на основе пьесы Галича "Пароход зовут "Орленок". Правда, несмотря на целое созвездие имен, собранных в картине, -Алла Ларионова, Всеволод Санаев, Надежда Румянцева, Константин Сорокин, Нина Гребешкова, - фильм получился никудышный.

В первой половине 60-х содружество Галича с кино складывается более удачно. Весной 1960 года от Союза кинематографистов он посещает с делегацией Швецию и Норвегию.

Сценарии Галича, которые выходили в те годы из-под его неутомимого пера, тут же расхватывались режиссерами. Причем жанры, в которых работал Галич, были абсолютно разными. Например, в военной драме "На семи ветрах", снятой в 1962 году Станиславом Ростоцким, повествовалось о любви, опаленной войной, в комедии "Дайте жалобную книгу" (реж. Эльдар Рязанов) - о предприимчивой девушке -директоре ресторана, в детективе "Государственный преступник" (реж. Николай Розанцев) - о поимке органами КГБ опасного преступника, повинного в гибели сотен людей в годы Великой Отечественной войны (за эту работу Галич был удостоен премии КГБ), в биографической драме "Третья молодость" (реж. Ж. Древиль) - о великом русском балетмейстере Мариусе Петипа.

Между тем под внешним благополучием Галича скрывалась некая душевная неустроенность, которую он очень часто заливал водкой. На этой почве в 1962 году у него случился первый инфаркт. Однако даже после этого "звонка" Галич не распрощался с "зеленым змием". На совместных посиделках, которые он с женой посещал в те годы в домах своих коллег, он умудрялся напиваться даже под недремлющим оком своей Нюши. Та порой сетовала друзьям: "Я умираю хочу в уборную, но боюсь отойти, Саше тут же нальют, он наклюкается, а ему нельзя, у него же сердце!"

В начале 60-х в Галиче внезапно просыпается бард-сатирик, и на свет одна за другой появляются песни, которые благодаря магнитофонным записям мгновенно становятся популярными. Самой первой песней этого цикла была "Леночка" (о девушке-милиционере, в которую влюбляется некий заморский шах), написанная Галичем бессонной ночью в поезде Москва - Ленинград в 1962 году.

Хронологически цикл магнитиздатских песен Галича начался "Леночкой", после которой появились и другие его песенные вирши. Среди них "Старательский вальсок", "У лошади была грудная жаба", "Тонечка", "Красный треугольник", "Аве Мария", "Караганда", "Ночной дозор", "Памяти Пастернака", "Баллада о Корчаке", "На сопках Маньчжурии", "Летят утки" и др. Однако его творчество развивалось как бы в двух руслах: с одной стороны -лирический мажор и патетика в драматургии (пьесы о коммунистах, сценарии о чекистах), с другой - пронзительная, гневная печаль в песнях. Эта раздвоенность многих раздражала. Когда Галич впервые исполнил несколько сатирических песен на слете самодеятельной песни в Петушках, многие участники слета обвинили его в неискренности и двуличии.

Между тем слава Галича-барда продолжает расти. В марте 1968 года его пригласили на фестиваль песенной поэзии в новосибирском академгородке "Бард-68". Этот фестиваль вызвал небывалый аншлаг. Под него был выделен самый обширный из залов Дворца физиков под названием "Интеграл", и этот зал был забит до отказа, люди стояли даже в проходах. На передних креслах сидели члены фестивального жюри.

Галич начал с песни "Промолчи", которая задала тон всему выступлению ("Промолчи - попадешь в палачи"). Когда же через несколько минут он исполнил песню "Памяти Пастернака", весь зал поднялся со своих мест и некоторое время стоял молча, после чего разразился громоподобными аплодисментами. Галич получает приз-серебряную копию пера Пушкина, почетную грамоту Сибирского отделения Академии наук СССР, в которой написано: "Мы восхищаемся не только Вашим талантом, но и Вашим мужеством..."

В августе того же года, потрясенный вводом советских войск в Чехословакию, он пишет не менее "крамольную" вещь, чем "Памяти Пастернака", - "Петербургский романс". Но на этот раз "звонок" прозвучал гораздо ближе - под боком у Галича. Его вызвали на секретариат Союза писателей и сделали первое серьезное предупреждение: мол, внимательнее отнеситесь к своему репертуару. Кислород ему тогда еще не перекрывали. В те дни Галич был завален работой: вместе с Марком Донским писал сценарий о Шаляпине, с Яковом Сегелем выпускал в свет фильм "Самый последний выстрел", готовился к съемкам на телевидении мюзикла "Я умею делать чудеса". Однако параллельно с этим Галич продолжает писать песни. И хотя жена чуть ли не требует от него быть благоразумнее, на какое-то время прекратить выступления, Галич не может остановиться. Для него, человека пьющего (позднее в столичной тусовке будут ходить слухи и о наркотической зависимости Галича), домашние застолья - единственный способ хоть как-то разрядиться. Видимо, понимая это и устав бороться, жена просит его не позволять записывать себя на магнитофон. Галич дает такое слово, но и это обещание не держит. Магнитофонные записи с домашних концертов Галича продолжают распространяться по стране. Одна из этих записей становится для Галича роковой.

В начале 70-х дочь члена Политбюро Дмитрия Полянского выходила замуж за актера Театра на Таганке Ивана Дыховичного. После шумного застолья молодежь, естественно, стала развлекаться - сначала танцевать, затем слушать магнитиздат: Высоцкого, Галича. В какой-то из моментов к молодежной компании внезапно присоединился и отец невесты. До этого, как ни странно, он никогда не слышал песен Галича, а тут послушал... и возмутился. Чуть ли не на следующий день он поднял вопрос об "антисоветских песнях" Галича на Политбюро, и колесо завертелось. Галичу припомнили все: и его выступление в академгородке, и выход на Западе (в "Посеве") сборника его песен, и многое-многое другое, на что власти до поры до времени закрывали глаза. 29 декабря 1971 года Галича вызвали в секретариат Союза писателей - исключать. Вот как он вспоминал об этом: "Я пришел на секретариат, где происходило такое побоище, которое длилось часа три, где все выступали - это так положено, это воровской закон - все должны быть в замазке и все должны выступить обязательно, все по кругу...

Было всего четыре человека, которые проголосовали против моего исключения. Валентин Петрович Катаев, Агния Барто - поэтесса, писатель-прозаик Рекемчук и драматург Алексей Арбузов, - они проголосовали против моего исключения, за строгий выговор. Хотя Арбузов вел себя необыкновенно подло (а нас с ним связывают долгие годы совместной работы), он говорил о том, что меня, конечно, надо исключить, но вот эти долгие годы не дают ему права и возможности поднять руку за мое исключение. Вот. Они проголосовали против. Тогда им сказали, что нет, подождите, останьтесь. Мы будем переголосовывать. Мы вам сейчас кое-что расскажем, чего вы не знаете. Ну, они насторожились, они уже решили - сейчас им преподнесут детективный рассказ, как я где-нибудь, в какое-нибудь дупло прятал какие-нибудь секретные документы, получал за это валюту и меха, но... им сказали одно-единственное, так сказать, им открыли:

- Вы, очевидно, не в курсе, - сказали им, - там просили, чтоб решение было единогласным.

Вот все дополнительные сведения, которые они получили. Ну, раз там просили, то, как говорят в Советском Союзе, просьбу начальства надо уважить. Просьбу уважили, проголосовали, и уже все были за мое исключение. Вот как это происходило..."

Прошло всего лишь полтора месяца после исключения Галича из Союза писателей, как на него обрушился новый удар. 17 февраля 1972 года его так же тихо исключили и из Союза кинематографистов. Происходило это достаточно буднично. В тот день на заседание секретариата СК было вынесено 14 вопросов по проблемам узбекского кино и один (c7) - исключение Галича по письму Союза писателей СССР. Галича исключили чуть ли не единогласно.

После этих событий положение Галича стало катастрофическим. Еще совсем недавно он считался одним из самых преуспевающих авторов в стране, получал приличные деньги через ВААП, которые от души тратил в дорогих ресторанах и заграничных вояжах. Теперь все это в одночасье исчезло. Автоматически прекращаются все репетиции, снимаются с репертуара спектакли, замораживается производство начатых фильмов. Оставшемуся без средств к существованию Галичу приходится пуститься во все тяжкие - он потихоньку распродает свою богатую библиотеку, подрабатывает литературным "негром" (пишет за кого-то сценарии), дает платные домашние концерты (по 3 рубля за вход). Но денег - учитывая, что Галичу приходилось кормить не только себя и жену, но и двух мам, а также сына Гришу (родился в 1967 году от связи с художницей по костюмам киностудии имени Горького Софьей Войтенко), - все равно не хватало. Все эти передряги, естественно, сказываются на здоровье Галича. В апреле 72-го у него случается третий инфаркт. Так как от литфондовской больницы его отлучили, друзья пристраивают его в какую-то захудалую клинику. Врачи ставят ему инвалидность второй группы, которая обеспечивала его пенсией... в 60 рублей.

Вообще все последующие после исключения Галича из всех Союзов события наглядно показывали, что он совершенно не был к ним готов. Таких репрессий по отношению к себе он явно не ожидал. Хотя это-то и было странно. Ведь, сочиняя свои откровенно антипартийные песни, он должен был понимать, что играет с огнем.

Тем временем весь 1973 год официальные власти подталкивали Галина к тому, чтобы он покинул СССР. Но он стоически сопротивлялся.

Однако силы Галича оказались небеспредельны. В 1974 году за рубежом вышла его вторая книга песен под названием "Поколение обреченных", что послужило новым сигналом для атаки на Галича со стороны властей. Когда в том же году его пригласили в Норвегию на семинар по творчеству Станиславского, ОВИР отказал ему в визе. Ему заявили: "Зачем вам виза? Езжайте насовсем". При этом КГБ пообещал оперативно оформить все документы для отъезда. И Галич сдался. 20 июня он получил документы на выезд и билет на самолет, датированный 25 июня.

Вспоминают очевидцы тех событий.

Р. Орлова: "В июне 1974 года мы пришли прощаться. Насовсем. Они улетали на следующее утро. Саша страшно устал - сдавал багаж на таможне.

Квартира уже полностью разорена. Но и для последнего обеда красивые тарелки, красивые чашки, салфетки.

Он был в обычной своей позе - полулежал на тахте. Жарко, он до пояса голый, на шее - большой крест. И в постель ему подают котлетку с гарниром, огурцы украшают жареную картошку, сок, чай с лимоном..."

А. Архангельская-Галич: "Его провожало много народу. Был там Андрей Андреевич Сахаров. Когда отец выходил из дома, во дворе все окна были открыты, многие махали ему руками, прощались... Была заминка на таможне, когда ему устроили досмотр. Уже в самолете сидел экипаж и пассажиры, а его все не пускали и не пускали. Отцу велено было снять золотой нательный крест, который ему надели при крещении, дескать, золотой и не подлежит вывозу. На что папа ответил: "В таком случае я остаюсь, я не еду! Все!" Были длительные переговоры, и наконец велено было его выпустить. Отец шел к самолету совсем один по длинному стеклянному переходу с поднятой в руке гитарой..."

Путь Галича и Ангелины Николаевны лежал в Вену. Оттуда они отправились во Франкфурт-на-Майне, затем в Осло. Там они прожили год, Галич читал в университете лекции по истории русского театра. Затем переехали в Мюнхен, где Галич стал вести на радиостанции "Свобода" передачу под названием "У микрофона Александр Галич" (первый эфир состоялся 24 августа 1974 года). Наконец они переехали в Париж, где поселились в небольшой квартирке на улице Маниль.

Оказавшись в эмиграции, Галич много и плодотворно работал. Он написал несколько прекрасных песен, пьесу "Блошиный рынок", собирался ставить мюзикл по своим вещам, в котором сам хотел играть. Кроме этого, совместно с Рафаилом Голдингом он снял 40-минутный фильм "Беженцы XX века".

Галич, даже будучи за границей, не изменил своим привычкам, приобретенным на родине. Например, амурные дела преследовали его и там. Причем дело иногда доходило до курьезов. Известно, что одна из его любовниц, зная, что не вынесет разлуки с ним, уехала из СССР вслед за ним. Но у Галича она была не единственная пассия - были и другие. Муж одной из них, уличив жену в неверности, вместо того, чтобы как следует наказать неверную или в крайнем случае подать на развод, по старой советской привычке пошел жаловаться на Галича на радиостанцию "Свобода", где тот работал. По словам Наума Коржавина, тамошние работники "совершенно охреневали от этого".

Как вспоминают люди, которые тесно общались с Галичем в те годы, за время своего пребывания за границей тот смирился с изгнанием и не верил в возможность возвращения на родину. На Западе у него появилось свое дело, которое приносило ему хороший доход, у него была своя аудитория, и мысли о возвращении все меньше терзали его. Казалось бы, живи и радуйся. Однако судьба отпустила Галичу всего лишь три с половиной года жизни за границей. Финал наступил в декабре 1977 года.

В тот день - 15 декабря - в парижскую квартиру Галича доставили из Италии, где аппаратура была дешевле, стереокомбайн "Грюндиг", в который входили магнитофон, телевизор и радиоприемник. Люди, доставившие аппаратуру, сказали, что подключение аппаратуры состоится завтра, для чего к Галичам придет специальный мастер. Однако Галич не внял этим словам и решил опробовать телевизор немедленно. Благо жена на несколько минут вышла в магазин, и он надеялся, что никто не будет мешать ему советами в сугубо мужском деле. А далее произошло неожиданное. Мало знакомый с техникой, Галич перепутал антенное гнездо и вместо него вставил антенну в отверстие в задней стенке аппаратуры, коснувшись ею цепей высокого напряжения. Его ударило током, он упал, упершись ногами в батарею, замкнув таким образом цепь. Когда супруга вернулась домой, Галич еще подавал слабые признаки жизни. Когда же через несколько минут приехали врачи, было уже поздно - он умер на руках у жены.

Естественно, смерть (да еще подобным образом) такого человека, как Галич, не могла не вызвать самые противоречивые отклики в эмигрантской среде. Самой распространенной версией его смерти была гибель от длинных рук КГБ. Этой версии придерживались многие. В том числе и его дочь Алена Архангельская-Галич. Вот ее слова на этот счет: "Летом 1977 года мы говорили с ним по телефону, и он сказал, что сейчас стало спокойнее и он надеется, что я как сопровождающая бабушку (а бабушку-то уж точно выпустят к нему) смогу приехать. Он не знал, что за несколько месяцев до этого бабушка получила письмо без штемпеля, в котором печатными буквами, вырезанными из заголовков газет, было написано: "Вашего сына Александра хотят убить". Мы решили, что это чья-то злая шутка. Кто же это прислал? Может, это действительно было предупреждение? Ведь он погиб при очень загадочных обстоятельствах, в официальной версии концы с концами не сходятся. Неправильное присоединение телеантенны в гнездо, сердце не выдержало удара током. Отец сжимал антенну обгоревшей рукой... Специалисты утверждают, что этого не могло быть, что напряжение было не настолько большим, чтобы убить. При его росте, под два метра, он не должен был так упасть, упершись в батарею. Ангелины в доме не было всего пятнадцать минут, она уходила за сигаретами. Она кричала. Улица была узенькая, напротив находилась пожарная охрана, первыми, услышав крик Ангелины, прибежали пожарные, они вызвали полицию, полиция вызвала сотрудников радиостанции "Свобода". Почему? Почему не увозили его, пока не приехала дирекция "Свободы"? И никто не вызвал "Скорую". Меня уверяли, что полиция в Париже исполняет функции и "Скорой помощи", но не реанимации же. Один факт не дает мне покоя, мне намекнули, что если бы расследование продолжалось и было бы доказано, что это убийство, а не несчастный случай, то Ангелина осталась бы без средств к существованию. Ибо гибель папы рассматривалась как несчастный случай при исполнении служебных обязанностей - он ставил антенну для прослушивания нашего российского радио, он должен был отвечать на вопросы сограждан, у него на "Свободе" была своя рубрика. Ангелина поначалу не соглашалась с этой версией и настаивала на дальнейшем расследовании. Но потом ее, видимо, убедили не рубить сук под собой - "Свобода" стала платить ей маленькую ренту, сняла квартирку. Расследование было прекращено. Но до сих пор очень многие сомневаются в достоверности этой версии..."

Известный писатель Владимир Войнович - один из тех, кто не сомневается в том, что смерть Галича наступила в результате несчастного случая. Вот его слова: "Его смерть-такая трагическая, ужасно нелепая. Она ему очень не подходила. Он производил впечатление человека, рожденного для благополучия. Но ведь смерть не бывает случайной! Такое у меня убеждение - не бывает. Судьба его была неизбежна, и это она привела его в конце концов к такому ужасному концу, где-то в чужой земле, на чужих берегах, от каких-то ненужных ему агрегатов. Я спрашивал: у тамошних людей нет никаких сомнений, что эта смерть не подстроенная".

22 декабря 1977 года в переполненной русской церкви на рю Дарью произошло отпевание Александра Галича. На нем присутствовали руководители, сотрудники и авторы "Континента", "Русской мысли", "Вестника РСХД", журнала и издательства "Посев", писатели, художники, общественные деятели, друзья и почитатели, многие из которых прибыли из-за границы-например из Швейцарии, Норвегии. Вдова Галича получила большое количество телеграмм, в том числе и из СССР - от А. Д. Сахарова, "ссыльных" А. Марченко и Л. Богораз.

Помянули покойного и его коллеги в Советском Союзе. На следующий день после его кончины сразу в двух московских театрах - на Таганке и в "Современнике" - в антрактах были устроены короткие митинги памяти Галича. Еще в одном театре - сатиры - 16 декабря после окончания спектакля был устроен поминальный вечер. Стихи Галича читал Александр Ширвиндт.

Последним пристанищем Галича стала заброшенная женская могила на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа в Париже. Девять лет спустя в эту же могилу легла и супруга Галича Ангелина Николаевна. Причем ее смерть тоже была трагической и тоже окутана туманом недомолвок. Согласно официальной версии 30 октября 1986 года, будучи в подпитии, она заснула в постели с горящей сигаретой в руке. Возник пожар, в результате которого Ангелина Николаевна задохнулась от продуктов горения. Вместе с нею умерла и ее любимая собачка Шуша. Однако, как утверждает дочь Галича Алена, когда близкая подруга погибшей по вызову полиции приехала на место происшествия, она не обнаружила в доме некоторых вещей. В частности, кое-каких документов и второй части романа Галича "Еще раз о черте". Кому понадобились эти рукописи, непонятно.

За два года до гибели вдовы Галича в СССР умерла ее 42-летняя дочь Галина. Мать на ее похороны не пустили.

В конце 80-х годов имя и творчество Александра Галича вновь вернулись на родину. 18 января 1988 года в Доме архитектора состоялся вечер, посвященный его 70-летию. В том же году был снят документальный фильм о нем - "Александр Галич. Изгнание".

=========================================================

Облака

Облака плывут, облака,
Не спеша плывут, как в кино.
А я цыпленка ем табака,
Я коньячку принял полкило.

Облака плывут в Абакан,
Не спеша плывут облака.
Им тепло, небось, облакам,
А я продрог насквозь, на века!

Я подковой вмерз в санный след,
В лед, что я кайлом ковырял!
Ведь недаром я двадцать лет
Протрубил по тем лагерям.

До сих пор в глазах снега наст!
До сих пор в ушах шмона гам!..
Эй подайте ж мне ананас
И коньячку еще двести грамм!

Облака плывут, облака,
В милый край плывут, в Колыму,
И не нужен им адвокат,
Им амнистия-ни к чему.

Я и сам живу-первый сорт!
Двадцать лет, как день, разменял!
Я в пивной сижу, словно лорд,
И даже зубы есть у меня!

Облака плывут на восход,
Им ни пенсии, ни хлопот...
А мне четвертого-перевод,
И двадцать третьего-перевод.

И по этим дням, как и я,
Полстраны сидит в кабаках!
И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака...

И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака...

Песня про несчастливых волшебников,
или эйн, цвей, дрей!

Жили-были несчастливые волшебники,
И учеными считались и спесивыми,
Только самые волшебные учебники
Не могли их научить, как быть счастливыми,
И какой бы не пошли они дорогою,
Все кончалось то бедою, то морокою!

Но когда маэстро Скрипочкин -
Ламца-дрица, об-ца-ца!
И давал маэстро Лампочкин
Синий свет из-за кулис,
Выходили на просцениум
Два усатых молодца,
И восторженная публика
Им кричала - браво, бис! -
В никуда взлетали голуби,
Превращались карты в кубики,
Гасли свечи стеариновые -
Зажигались фонари!
Эйн, цвей, дрей!
И отрезанные головы
У желающих из публики,
Улыбалясь и подмигивая,
Говорили - раз, два. три!
Что в дословном переводе означает -
Эйн, цвей, дрей!

Ну, а после, утомленные до сизости,
Не в наклеенных усах и не в парадности,
Шли в кафе они куда-нибудь поблизости,
Чтоб на время позабыть про неприятности,
И заказывали ужин два волшебника -
Два стакана молока и два лапшевника.

А маэстро Балалаечкин -
Ламцадрица, об-ца-ца!
И певица Доремикина
Что-то пела про луну,
И сидели очень грустные
Два усталых мудреца,
И тихонечко, задумчиво,
Говорили - ну и ну!
А вокруг шумели парочки,
Пили водку и шампанское,
Пил маэстро Балалаечкин
Третью стопку на пари -
Эйн, цвей, дрей!
И швырял ударник палочки,
А волшебники с опаскою,
Наблюдая это зрелище,
Говорили - раз, два, три!
Что,как вам уже известно, означает:
Эйн, цвей, дрей!

Так и шли они по миру безучастному,
То проезжею дорогой, то обочиной...
Только тут меня позвали к Семичастному,
И осталась эта песня неоконченной.
Объяснили мне, как дважды два в учебнике,
Что волшебники - счастливые волшебники!

И не зря играет музыка -
Ламца-дрица, об-ца-ца!
И не зря чины и звания,
Вроде ставки на кону,
И не надо бы, не надо бы,
Ради красного словца
Сочинять, что не положено
И не нужно никому!

Я хотел бы стать волшебником,
Чтоб ко мне слетались голуби,
Чтоб от слов моих, таинственных,
Зажигались фонари! -
Эйн, цвей, дрей!
Но, как пес, гремя ошейником,
Я иду повесив голову,
Не туда, куда мне хочется,
А туда,где:
- Ать - два - три!
Что ни капли не похоже
На волшебное:
-Эйн, цвей, дрей!

Колыбельный вальс

Баю-баю-баю-бай!
Ходи в петлю, ходи в рай,
Баю-баюшки-баю!
Хорошо ль тебе в раю?
Улетая - улетай!
Баю-баю-баю-бай!
Баю-бай!

Но в рай мы не верим, нехристи,
Незрячим к чему приметы!
А утром пропавших без вести
Выводят на берег Леты.

Сидят пропавшие, греются
Следят за речным приливом.
А что им, счастливым, грезится?
Не грезится им, счастливым.

Баю-баю-баю-бай!
Забывая - забывай!
Баю-бай!

Идут им харчи казенные,
Завозят вино - погуливают,
Сидят палачи и казненные,
Поплевывают, покуривают.

Придавят бычок подошвою,
И в лени от ветра вольного
Пропавшее наше прошлое
Спит под присмотром конвойного.

Баю-баю-баю-бай!
Ходи в петлю, ходи в рай!
Гаркнет ворон на плетне -
Хорошо ль тебе в петле?
Помирая - помирай,
Баю-баю-баю-бай!
Баю-бай!

Первая песенка шута
(К кинофильму «Бегущая по волнам»)

Встречаемые «Осанною»,
Преклонные уже смолода, —
Повсюду вы те же самые —
Клеймённые скукой золота!..

И это не вы ступаете,
А деньги ваши ступают...
Но памятники — то, что в памяти,
А память не покупают!

Не готовят в аптеке,
На лотках не выносится!
Ни в раю и ни в пекле,
Ни гуртом и ни в розницу —
Не купить вам людскую память!

Неправд прописных глашатаи,
Добро утвердив по смете,
Правители, ставьте статуи,
А памятники не смейте!..

Вас тоже «осаннят» с папертей,
Стишки в вашу честь кропают,
Но памятники — то, что в памяти,
А память не покупают!..

Стихотворения можно найти ...

Посилання видалено ...
Посилання видалено ...

Кстати, вчера у Роберта рождественского было ДР! ...

НЕРВЫ
В гневе -
......небо.
В постоянном гневе...
Нервы,
......нервы,
каждый час -
на нерве!
Дни
.....угарны...
И от дома к дому
Ниагарой
хлещут
......валидолы...
"Что слова?!
Слова теперь -
............как в бочку!
Однова
живем на этой почве!"
Все
....неважно,
если век изломан...

Где серьезность ваша,
старый Лондон?
Где,
....Париж,
твоя былая нега?
Жесткость крыш
и снова -
...........нервы,
..................нервы!

Над годами -
от Ржева
.........и до Рима -
клокотанье
бешеного
.........ритма!..

Ты над дочкой
застываешь немо?
Брось,
......чудачка!
Нервы,
......нервы,
............нервы!..

Руки вверх,
медлительность провинций!..
Нервный
век.
Нельзя
......остановиться.
Столб, не столб -
спеши
осатанело...
Братцы,
......стоп!..
Куда там...
Нервы...
Нервы...

Роберт Рождественский.
Радар сердца. Избранные стихи.
Москва, "Художественная литература", 1971.