Самое-самое любимое стихотворение

Молодой солдат стройбата,
Весь от горечи шатаясь,
Вдруг ворвался в инкубатор,
Грязно матерно ругаясь.

Сапогом прошёл по яйцам,
Что птенцов родить готовы,
В рот засунувши два пальца,
Свистнул громче постового.

Он, рыдая, слезы мазал
По щекам своим небритым -
Что на стрельбище промазал
И угробил замполита...

Солнце ясное заходит
И склоняются знамёна,
Генерал по штабу ходит
В удивленьи изумлённом.

Баллада о Таланте. Роберт Рождественский.

Все говорят:
«Его талант – от бога!»
А ежели – от чёрта?
Что тогда?..

Выстраиваясь медленно в эпоху,
ни шатко и ни валко
шли года.
И жил талант.
Больной.
Нелепый.
Хмурый.
Всего Гомера знавший назубок,
Его считал
своею креатурой
тогда ещё существовавший
бог.
Бог находил, что слог его прекрасен,
что на земле таких –
наперечёт!..

Но с богом был, конечно, не согласен
тогда ещё не отменённый
чёрт.
Таланту чёрт шептал:
«Опомнись,
бездарь!
Кому теперь стихи твои нужны?!
Ведь ты, как все,
погибнешь в адской бездне.
Расслабься!
Не отягощай вины».
И шёл талант в кабак.
И –
расслаблялся.
Он пил всерьёз!
Он вдохновенно
пил!
Так пил,
что чёрт глядел и умилялся.
талант
себя талантливо
губил!..

Бог
тоже не дремал!
В каморке утлой,
где – стол,
перо
и пузырёк чернил,
бог возникал
раскаяньем наутро,
загадочными строчками
дразнил...
Вставал талант,
почёсываясь сонно.
Утерянную личность
обретал.
И банка
огуречного рассола
была ему нужнее,
чем нектар...
Небритый.
С пересохшими губами.
Упрямо ждал он
часа своего...

И строки
на бумаге
проступали,
как письмена, –
отдельно от него.

И было столько гнева и напора
в самом возникновенье
этих строк!..
Талант, как на медведя,
шёл
на бога!
И чёрта
скручивал
в бараний рог!..
Талант работал.
Зло.
Ожесточённо.
Перо макая
в собственную боль.
Теперь он богом был!
И был он чёртом!
А это значит:
был
самим собой.
И восходило солнце
над строкою!..

Крестился чёрт.
И чертыхался бог.
«Да как же смог он
написать
такое?!»
...А он
ещё и не такое
мог.

Одно из любимых!

* * *

Мама на даче, ключ на столе,
завтрак можно не делать.
Скоро каникулы, восемь лет,
в августе будет девять.
В августе девять, семь на часах,
небо легко и плоско,
солнце оставило в волосах
выцветшие полоски.
Сонный обрывок в ладонь зажать,
и упустить сквозь пальцы.
Витька с десятого этажа
снова зовёт купаться.
Надо спешить со всех ног и глаз –
вдруг убегут, оставят.
Витька закончил четвёртый класс –
то есть почти что старый.
Шорты с футболкой – простой наряд,
яблоко взять на полдник.
Витька научит меня нырять,
он обещал, я помню.
К речке дорога исхожена,
выжжена и привычна.
Пыльные ноги похожи на
мамины рукавички.
Нынче такая у нас жара –
листья совсем как тряпки.
Может быть, будем потом играть,
я попрошу, чтоб в прятки.
Витька – он добрый, один в один
мальчик из Жюля Верна.
Я попрошу, чтобы мне водить,
мне разрешат, наверно.
Вечер начнётся, должно стемнеть.
День до конца недели.
Я поворачиваюсь к стене.
Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед.
Завтра сдавать экзамен.
Солнце облизывает конспект
ласковыми глазами.
Утро встречать и всю ночь сидеть,
ждать наступленья лета.
В августе буду уже студент,
нынче – ни то, ни это.
Хлеб получёрствый и сыр с ножа,
завтрак со сна невкусен.
Витька с десятого этажа
нынче на третьем курсе.
Знает всех умных профессоров,
пишет программы в фирме.
Худ, ироничен и чернобров,
прямо герой из фильма.
Пишет записки моей сестре,
дарит цветы с получки,
только вот плаваю я быстрей
и сочиняю лучше.
Просто сестрёнка светла лицом,
я тяжелей и злее,
мы забираемся на крыльцо
и запускаем змея.
Вроде они уезжают в ночь,
я провожу на поезд.
Речка шуршит, шелестит у ног,
нынче она по пояс.
Семьдесят восемь, семьдесят семь,
плачу спиной к составу.
Пусть они прячутся, ну их всех,
я их искать не стану.

Мама на даче. Башка гудит.
Сонное недеянье.
Кошка устроилась на груди,
солнце на одеяле.
Чашки, ладошки и свитера,
кофе, молю, сварите.
Кто-нибудь видел меня вчера?
Лучше не говорите.
Пусть это будет большой секрет
маленького разврата,
каждый был пьян, невесом, согрет,
тёплым дыханьем брата,
горло охрипло от болтовни,
пепел летел с балкона,
все друг при друге –
и все одни, живы и непокорны.
Если мы скинемся по рублю,
завтрак придёт в наш домик,
Господи, как я вас всех люблю,
радуга на ладонях.
Улица в солнечных кружевах,
Витька, помой тарелки. Можно
валяться и оживать.
Можно пойти на реку.
Я вас поймаю и покорю,
стричься заставлю, бриться.
Носом в изломанную кору.
Тридцать четыре, тридцать...

Мама на фотке. Ключи в замке.
Восемь часов до лета.
Солнце на стенах, на рюкзаке,
в стареньких сандалетах.
Сонными лапами через сквер,
и никуда не деться.
Витька в Америке. Я в Москве.
Речка в далёком детстве.
Яблоко съелось, ушёл состав,
где-нибудь едет в Ниццу,
я начинаю считать со ста,
жизнь моя – с единицы.
Боремся, плачем с ней в унисон,
клоуны на арене.
«Двадцать один», – бормочу сквозь сон.
«Сорок», – смеётся время.
Сорок – и первая седина,
сорок один – в больницу.
Двадцать один – я живу одна,
двадцать: глаза-бойницы,
ноги в царапинах, бес в ребре,
мысли бегут вприсядку,
кто-нибудь ждёт меня во дворе,
кто-нибудь – на десятом.
Десять – кончаю четвертый класс,
завтрак можно не делать.
Надо спешить со всех ног и глаз.
В августе будет девять.
Восемь – на шее ключи таскать,
в солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать.
Господи, помоги мне.

Алина Кудряшева ®.

В ноябре, малиной бредя.
Дремлют русские медведи.
К Рождеству они уснут,
К Пасхе встанут и посрут.
Кто ж всю зиму воду мутит
И в берлоге не лежит,
Православных баламутит,
Тот шатун, подлец и жид!

Ты шьешь. Но это ерунда
Мне нравится твоя манда
она влажна и сильно пахнет.
Иной посмотрит, вскрикнет, ахнет
и убежит, зажав свой нос
и вытирая влагу с рук
вернется ль он. еще вопрос
ничто не делается вдруг.
А мне твой сок сплошная радость.
ты думаешь, что это гадость,
а я готов твою пизду лизать, лизать без передышки
и слизь глотать до появления отрыжки.

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно все, особенно - возглас счастья.
Только в уборную - и сразу же возвращайся.

О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счетчиком. А если войдет живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая.

Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более - изувеченным?

О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.

Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.

Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.

(с) Иосиф Бродский

В попыхах заброшены сонеты,
Что же делать?
Снова в дальний путь!
Покидают родину поэты,
Чтобы родина могла и отдохнуть.

Dimoks сказав(ла):

Я конечно понимаю, что любимых стихов всегда несколько, у меня самого их десятка четыре...
Но все же одно (или несколько!) из любимых - прошу запостить сюда! Поделимся, так сказать жемчужинами поэзии фьюг с фьюгом!

Натисніть, щоб розгорнути...

Україна наче погоріла,
Неначе люди подуріли
Німії смерті ждуть
І діточок своїх ведуть!..
Людей в оману завели
Кловуни лукаві
І замість того, щоб гуртом
Ту епідемію бороти
Ми дозволяєм їм
нам голову морочить:.
Що той, що нічого не вміє
Де нам буде щастя краще розуміє .

Я за мир в Украине сказав(ла):

* * *

Мама на даче, ключ на столе....
Алина Кудряшева ®.

Натисніть, щоб розгорнути...

Да, Изюбрь рулит! Особенно взирая на возраст в момент написания этих стихов.


Какое там говорить! Я дышу с трудом.
Какое там подожди! Все часы стоят.
Во мне поселился многоквартирный дом,
В котором каждая комната - это я.

В котором я - эта дама в смешном пальто
И я - тот коврик, что возле ее двери.
И те рубли, что в кармане (сегодня сто,
До завтра хватит, на завтра есть сухари).

В котором я - хулиган, поломавший лифт,
В котором я - уставший пенсионер.
И тот стакан, что в квартире десять налит,
И тот паук, сползающий по стене.

В котором я - за окном сырая зима,
В котором я - холодильник, заросший льдом.
В котором я - тот сосед, что сошел с ума -
Он всем твердил, что в нем поселился дом.


или вот еще


Ну, какая может быть песня,
Захлебнуться бы своим воем,
Если даже одному - тесно,
А вдвоем - тогда тесней вдвое.

Если сдерживаться нет мочи,
Если было бы что сжечь - жгла бы,
Если учишься реветь молча,
Чтоб не трогали в метро бабы.

Если водки бы глотнуть - махом,
Чтоб больное обожгло горло,
Если всё потом послать нахрен,
Подыхать - так подыхать гордо.

И душой бы забивать гвозди,
Всё равно вместо неё - панцирь.
И с усилием жевать воздух,
Застревающий комком - в пальцах.

И забыть бы навсегда робость,
И кричать - а вам слабо, ну-ка?
И смеяться - улетев в пропасть.
Отпустить забыв твою руку.

Но по поему мнению, самое лучшее ее стихотворение вот это


Не признаться не могу, а признаться тяжко,
Я б себе зашила рот, если бы смогла.
Я украла у тебя маленькое счастье
Самый крохотный флакон синего стекла.

Это счастье у тебя пряталось на полке
Покрывалось чешуей пыли и обид,
Ты его когда-то взял, доверху наполнил,
Надписал и позабыл - шкаф и так набит.

Я наткнулась на него, встав на табуретку,
Шаря в темной тишине в поисках сластей,
А оно блеснуло мне сказочно и редко,
Отразилось в потолке, брызнуло от стен,

И забилось под рукой, ласково запело -
Вот и не смогла уйти, не смогла не взять,
Там под самым колпачком голубая пена,
И такая синева - рассказать нельзя.

У тебя таких чудес - воз и два вагона,
Свежих счастий всех цветов закрома полны,
У тебя в окне живет майский птичий гомон,
У тебя в комоде есть плеск морской волны,

У тебя растут цветы и смеются дети,
У тебя так хорошо спорятся дела,
У тебя, наверно, есть всё, что есть на свете -
Ну, подумаешь, флакон синего стекла.

Самый крохотный, поверь, самый завалящий,
Может, там и вовсе чушь, талая вода.
Ты бы вовсе не полез в этот долгий ящик,
Ты б не вспомнил про него вовсе никогда.

Но сегодня ты с утра пел, готовил бигос,
Ты был весел, мир был мил, крепок был союз,
Но морщинка на щеке - та, что я влюбилась,
Превратилась в тонкий шрам, в тот, что я боюсь.

Ты поцеловал меня: приходи почаще,
Как всегда, на букве "о" губы округлив.
Я украла у тебя маленькое счастье,
И открыла за дверьми, вызывая лифт.

И такой открылся мир нежный и безумный,
И сирень, жасмин, весна, мед и пастила,
И такой прозрачный свет, что заныли зубы,
Этот крохотный секрет синего стекла.

Ты б не вспомнил про него, никогда не вспомнил,
Ты таких еще сто штук можешь сохранить.
Ты любой сосуд готов радостью наполнить,
Ты заставишь петь струной паутины нить,

Ты б не вспомнил про него средь других флаконов,
Золотится на заре фонарей слюда.
Смотрит грустно на меня профиль заоконный,
Верно, больше мне нельзя приходить сюда.

Все вокруг меня поет, будто птицы в чаще
Все внутри меня грустит не пойми о чем.
Я сжимаю в кулаке краденое счастье,
Слезы капают в него тоненьким ручьем.

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.

Умрешь — начнешь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.

Александр Блок

Re: Самое-самое любимое стихотворение

Що, шамане, помогли тобі твої духи?
Білі люди привозили нам тушонку і кока-колу,
А тепер знов, як ті селюки,
Бігаєм по джунглях із луком,
І чіпсів, мабуть, уже не скуштуєм ніколи.
Білі люди примножили дітей у моїй родині,
Ще й подарили транзистор на батарейках.
А коли останній залізний птах
Піднявся у небо синє,
Плакали і мама молода,
Й закохана мала,
І старенька ненька.
Ти говорив, що від білих людей не буде добра,
Що вони між собою нас звуть голопузою черню,
Так от, що скажу я тобі, хитромудрий баран:
Ти – шовініст.
Причому, в буквальному сенсі печерний.
Якщо хочеш відверто, це не лише моя думка,
Шириться островом зрада приправлена чварами,
Бо всім відома твоя влада над богами і духами,
І відліт блідолицих пов’язують із твоїми чарами.
А мені, старому, ну де мені взяти сили?
У мене дванадцять дочок і маленький син,
А ще, як на зло, усі батарейки сіли,
І приймач перестав ловити чужі голоси».
Шаман перечікує, доки закінчиться лемент,
Затягує з люльки суворий чаклунський дурман –
Він тут єдиний на ціле побожне плем’я,
Хто знає, що ані богів, ані духів нема.
Думає: «Може, праві люди?
Може, дарма я себе накручую?
О, люди, люди, дурні козли,
І шо мені з вами робити?
Я вибрав цей шлях, щоби пізнати
Природу усього сущого,
А тепер я маю лиш грати роль
У вашій картині світу».
І коли пітьма, що надійшла з океану,
Накрила ненависний шаманові острів,
Щось тривожно заклокотало у серці шамана,
Причому заклокотало доволі гостро.
«Треба дати їм нові сенси,
Створити ідею національну,
Простіше кажучи, хоч чимось зайняти руки.
Бо мене тут з’їдять, і це висловлюючись не фігурально,
А в житті так багато непізнаних штук.
Хотілось би спробувать деякі штуки».
Три дні і три ночі стрибав по печері і бився об стіни рогами.
Три дні і три ночі продовжував він між Прав’ю і Нав’ю ширяти.
Люди в селі притихши казали: «Шаман розмовляє з богами».
Час від часу з печери лунали пісні містичного гурту «Пирятин».
І коли в шамана скінчилась маніокова бражка,
Він, працею зморений, вийшов, прорікши палко:
«Пам’ятаєте, як виглядала залізна пташка?
То зробіть таку саму, тільки з гімна і палок!
А ще, – сказав він, – підготуйте для птаха смугу,
З юнаків безбородих сформуйте почесну варту,
І нехай доглядають вони, щоб добу круглу
Уздовж смуги рядами палали чисельні ватри».
Так промовив шаман, здивувавшись своїм словам,
І стояли, розкривши роти, зачудовані люди,
І пішов відсипатися в очеретяний вігвам,
Помишляючи: «Тиждень не тронуть, а там – будь, що буде».
А за декілька днів знов помітило острів
Авіаторське товариство.
Все село від малого до діда на зустріч
Неслося, стрибало і човгало –
Прилетіли спочатку військові,
А там журналісти, а потім туристи,
І знов погреби набиті консервами,
Наче картини Воргола.
Шаман сидів на березі океану
Вивчаючи візерунки на мушлі,
Складав докупи свої думки
Під тьохкання канарейки:
«А може і вправду існуть боги,
І духи, і предків душі…»
Вітер доніс щасливий крик:
«Батарейки!..
Вони привезли батарейки!..»

Артем Полежака

Re: Самое-самое любимое стихотворение

ЖИВОТРЕПЕЩУЩЕЕ стихотворение!

Прививка

— На прививку! Первый класс!
— Вы слыхали? Это нас!.. —
Я прививки не боюсь:
Если надо — уколюсь!
Ну, подумаешь, укол!
Укололи и — пошел…

Это только трус боится
На укол идти к врачу.
Лично я при виде шприца
Улыбаюсь и шучу.

Я вхожу один из первых
В медицинский кабинет.
У меня стальные нервы
Или вовсе нервов нет!

Если только кто бы знал бы,
Что билеты на футбол
Я охотно променял бы
На добавочный укол!..

— На прививку! Первый класс!
— Вы слыхали? Это нас!.. —
Почему я встал у стенки?
У меня… дрожат коленки…

© Сергей Михалков.

Re: Самое-самое любимое стихотворение

Может, было уже:
?!

Re: Самое-самое любимое стихотворение

Шизанутый кот

Поплачьте о моей несчастной доле:
Я спал с хозяйкой, ел парной лосось,-
Пока не появился Анатолий,
Голодный холостой молокосос.
Он курит свои яблочные «сижки»,
Везде суёт свой любопытный нос
И носит неприятные усишки-
Ну просто крыса, крыса-альбинос.
Когда он в первый раз пришёл с цветами,
Я сразу понял - это не к добру.
Под видом романтических свиданий
Сожрал балык и чёрную икру,
Сожрал креветки, устрицы и шпроты,
Сожрал матье с заливкой на меду,
Сидит дородный и широкоротый,
И в этот рот кладёт мою еду.
Хозяйка без ума от наглой крысы,
Она с ним деликатна и нежна,
Не потому что любит белобрысых,
А потому что крыса не женат.
Он починить не может три недели
Разодранного мною косяка,
Не так уж, кстати, он хорош в постели,
Я наблюдал и время засекал!
С досады я пять раз кончал с собою,
И пятый раз ну просто «на ура»:
Демонстративно обдирал обои,
Жрал кактус и ложился умирать.
Теперь она мне подрезает когти
И называет «шизанутый кот»,
А раньше называла «сладкий котик»,
И я справлял с ней вместе Новый год!
Вы думаете, я сижу в коробке,
Как госпожой отвергнутый вассал?
Я все углы и все перегородки
В квартире на себя переписал.
Я собственник, такая уж природа,
Не запереть природу в туалет,
Лицензия действительна два года,
Хотя, пардон, действительна пять лет.
Диван, кровать, паркет, журнальный столик,
На всём теперь сверкает мой патент,-
От описи не скрылся Анатолий,
Голодный неженатый импотент,-
Зубная щетка и зубная паста,
Рубашка, модный шмот и модный шуз,
Пусть только эта тварь достанет паспорт,
И в паспорте я тоже распишусь!

Юлия Соломонова

Re: Самое-самое любимое стихотворение

Обалдеть! сказав(ла):

Привет, Ирончик. Соскучился.

Сегодня снова читаю про себя этот стих весь день

Натисніть, щоб розгорнути...

Привет, Солнце! Не скучай - приходи в рифмоплетство ))

А стишок лучше такой читать про себя:

Помирать нам рановато,
Есть у нас еще дома дела

Re: Самое-самое любимое стихотворение

Закат горел в последний раз.
Светило дня спустилось в тучи,
И их края в прощальный час
Горели пламенем могучим.

А там, в неведомой дали,
Где небо мрачно и зловеще,
Немы грозы с вихрем шли,
Блестя порой зеницей вещей.

Земля немела и ждала,
Прошло глухое рокотанье
И по деревьям пронесла
Гроза невольное дрожанье.

Казалось, мир - добыча гроз,
Зеницы вскрылись огневые,
И ветер ночи к нам донес
Впервые - слезы грозовые.

Но замер и ветер средь мертвых песков,
И тише, чем шорох увядших листов,
Из сфер неземного тумана,
Послышался голос, как будто бы зов,
Как будто дошедший сквозь бездну веков
Утихший полет урагана.