Технология тотальной дезинформации

Технология тотальной дезинформации

Е. Бовкун (Москва)
Технология тотальной дезинформации

По ночам в Петербурге на Неве разводят мосты. Есть такие мосты и на Темзе. И везде, где они есть, их поднимают, чтобы прошли суда. Зрелище это любят романтики, не представляющие себе, что у этой символики может быть темный смысл.


Разводят мосты и те, кому нужно создать образ врага, кто не хочет, чтобы люди лучше понимали друг друга. Этим занимаются специальные подразделения секретных служб, нацеленно распространяющие ложные слухи, нелепые предположения, искаженные сообщения и прочие виды дезинформации.
Методами одурачивания соплеменников пользовались египетские фараоны и римские военачальники, слуги Инквизиции и интриганы-царедворцы, масоны и анархисты, дипломаты и промышленники. Тоталитарные режимы разработали технологию тотальной дезинформации, элементы которой взяты на вооружение тайными службами всех стран, независимо от их политических систем.
Человек – существо легковерное. Обмануть одного не трудно. Но как заставить многих людей уверовать в мифы? Без знания массовой психологии здесь не обойтись. Все немцы при Гитлере были нацистами, все русские на Западе – мафиози, все чеченцы – террористы, а Россию сейчас опять губят евреи…
Устойчивость подобных мифов говорит о живучести системы тотальной дезинформации, сформировавшейся в недрах тоталитарных режимов и продолжающей успешно функционировать в условиях демократии. Но империя лжи не прожила бы и дня, если бы не наивные представители интеллигенции на Востоке и Западе, образовавшие многочисленную группу граждан в розовых очках.
В России тайные каналы информации, подобные тем, которыми пользовались при Брежневе и Горбачеве люди Андропова и Крючкова, появились еще при Ленине. По такому каналу ушел в кругосветное плавание миф о добром кремлевском мечтателе, будто бы собиравшемся осчастливить всех трудящихся. Рассказчики мифа в разных странах мира считали себя апостолами новой религии, не зная, что мягкий диктатор с хитрым прищуром глаз придумал им другое название – «полезные идиоты».
Почетными представителями этой профессии за рубежом были Артур Рэнсом из «Манчестер Гардиан» и писатель Герберт Уэллс.
Рэнсом, ставший впоследствии детским писателем, передавал очерки из революционной России, восторгался "железным Феликсом", оправдывал жестокости ЧК и защищал подавление Кронштадтского мятежа.
Великий фантаст Уэллс с сочувствием изобразил «Россию во мгле», но ему не хватило фантазии предвидеть, что тоталитарный мрак скроет эту страну от мировой цивилизации на три четверти века.
Их примеру последовал американец Луис Фишер, репортажи которого помогали формированию искаженных представлений западной интеллигенции о Стране Советов. Сталин тепло отзывался о нем, именуя его крупнейшим политическим умом современности. Вождь несколько поторопился. В 1939 году, после "пакта дьяволов" (Сталина и Гитлера), Фишеру стало ясно: диктатура - это море крови и слез.
Встречи с коммунистической реальностью отрезвили Андре Жида и Артура Кестлера, но в Советском Союзе публиковать их сомнения запрещали.
А чего стоили зарисовки Лиона Фейхтвангера о Москве 1937 года, в которых он ликвидацию кулаков изобразил как преодоление мелкобуржуазного сопротивления! Как доверчивый ученик он повторял вслед за хитрыми учителями аргументы в пользу счастливой жизни советских граждан. Фейхтвангер радовался конституционным гарантиям свободы прессы в СССР, не желая замечать отсутствия этой свободы в реальной действительности. Ни одному советскому писателю или художнику из тех, кто десятилетиями воспевал преемника Ленина, включая лауреатов Сталинских премий, не удался столь льстивый портрет коммунистического самодержца, нарисованный Фейхтвангером. Он восторгался здоровым крестьянским юмором советского вождя, его честностью и демократичностью: обожествления ему были будто бы противны. Сталин шел правильным путем, делал всё, чтобы предотвратить войну, но ему помешали "опасные друзья-троцкисты“, за что их и "привлекли к ответу". Левый немецкий писатель, "увидевший великое", словно извиняясь за недостаточно убедительную картину советского рая, добавлял: необходим талант крупного поэта, чтобы ярко показать миру грехи осужденных врагов народа (врагов Сталина). Даже мстительности бывшего грузинского семинариста находил оправдание: надо же, мол, было ему чем-то отплатить обидчикам.
Бедный Фейхтвангер! Попав в Россию, он не только ослеп, но и оглох, потеряв профессиональное чутье и прозорливость.
Говоря о десятилетиях насилия, не замеченных западными либералами по наивности, из-за равнодушия или цинизма, Андрей Сахаров наиболее трагическими примерами считал поведение Фейхтвангера и Бернарда Шоу. Сахаров не сомневался в альтруизме и гуманности лучших представителей западной либеральной интеллигенции, но объяснял их слепоту по отношению к советскому режиму и несостоятельность критического осмысления практики сталинизма плохой информированностью и недостатком воображения «при наличии эффекта дистанции».
Но если даже Фейхтвангер и Шоу были убеждены, что гуманность воспитывается с помощью пушек и концлагерей, то чего следовало ожидать от менее проницательных западных интеллектуалов, видевших в сталинизме воплощение идеалов буржуазного просвещения и Великой Французской революции! С удивительной легкостью конкуренцию рынка на Западе они отождествляли с анархией, а советское плановое хозяйство - с интересами народа; террор оправдывали существованием политических противников, а «прочие недостатки» - издержками развития демократии. Меркой социальной справедливости, как отмечал историк Йорг Бахман, буржуазные западные интеллигенты считали принцип, согласно которому широкое большинство населения Советской России пользовалось плодами материального прогресса.
Бертольт Брехт оправдывал сталинские чистки, сравнивая усатого человека во френче то с хирургом, удаляющим скальпелем раковые клетки, то с садовником, пропалывающим сорняки. Бравурные гимны к 70-летию со дня рождения вождя слагали А. Зегерс и Э. Штриттматтер, Ф. Вольф и А. Цвейг. Йоханнес Бехер восславлял красный террор, называя ГПУ "оком пролетарской революции". Эстетствующий марксист Хермлин, умерший в апреле 1997 года, до самого конца настаивал на глубоком моральном различии между двумя диктатурами - гитлеровской и сталинской.
Ни Фейхтвангер, ни другие западные симпатизанты советского строя не видели происходившего в глубинке сталинского рейха, полагаясь на свидетельства официальной пропаганды, и оттого их заблуждения становились устойчивее и привлекательнее для подражания.
Крупный французский политик Эдуард Эррио, вернувшись с советской Украины в разгар голода, утверждал, что вся Украина - большой цветущий сад и что он ничего там не видел, кроме благоденствия и изобилия. Для французских же коммунистов ложь об СССР стала профессией.
Именно эти первые «полезные идиоты» предложили западной интеллигенции розовые очки, через которые можно было смотреть на СССР, не щурясь. Преклоняясь перед мудростью красного вождя, они не замечали, что восхваляют дьявола, в гардеробе которого на одной вешалке висели сталинский френч и гитлеровская шинель.
Величайшей глупостью нашей эпохи стал не антикоммунизм, а «полезный идиотизм» западных интеллектуалов, уверовавших в благородные цели коммунизма.
Царскую интеллигенцию большевики принялись перевоспитывать, выращивая собственную из рабочих и крестьян. Нейтралитета интеллигенции по отношению к советской власти Ленин не допускал, утверждая, что «нейтральность и добрососедство – это старый хлам, который никуда не годится с точки зрения коммунизма». Партийным секретарям, редакторам газет и лекторам давались указания «по идейно-политическому воспитанию» работников умственного труда. Партия требовала, чтобы система так называемого политпросвета работала с ними, умело направляя их деятельность. Воспитывая «полезных идиотов», коммунисты одновременно вели борьбу против теории гуманизма, которая якобы состояла в оправдании злодеяний буржуазных националистов и защите «звериной политики империализма». Итоги этой работы накануне вторжения в Чехословакию в 1968 году подвела Академия общественных наук при ЦК КПСС, выпустив специальный сборник.
В 1932 году интеллигенты на Западе радовались роспуску Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП), пытавшейся взять на себя руководящую роль в литературе. Но они не заметили, что созданный Союз советских писателей начал во главе с жандармом от идеологии Ждановым ликвидацию остальных течений под флагом борьбы против индивидуализма, и не захотели понять, что социалистический реализм выполнил примитивную обязанность киллера, убив всё живое в русской литературе и превратив ее в советскую.
К искоренению ереси в искусстве советская пропаганда приступила с той же решимостью, что и к борьбе с ревизионизмом. Травля не прекратилась даже со смертью Сталина. Критик В. Ермилов, дежурный полицейский от литературы, ругая «Заметки о Достоевском» В. Шкловского, в марте 1958 года во время хрущевской «оттепели», продолжал борьбу с "антинаучными взглядами" в отечественном литературоведении, противоречившими принципам марксизма-ленинизма. Журнал "Коммунист" возмущался нападками на идеологически-эстетические основы советского искусства, протестуя против переоценки творческого наследия Маяковского. «Литературная газета» хвалила писателей, которые «с честью выдержали трудный экзамен на политическую зрелость».
Хрущевская «оттепель» не смогла освободить духовные силы общества из ледового плена марксистской идеологии. Ледниковый период коммунизма длился до конца 80-х годов. Его айсберги начали, однако, подтаивать не по мановению волшебника Горбачева, а под влиянием изменений международного климата и высвобождения энергии разложения гигантской советской системы.
Ничего этого западные либеральные интеллигенты не заметили. Если немецкая юстиция в первые послевоенные годы была подслеповата справа, то немецкую интеллигенцию надолго поразила слепота на левый глаз.

Молитвенник "Коммунистического манифеста", иронизировал русский философ Федор Степун, помог большевикам убедить не только образованных читателей Западной Европы, но и многих известных западноевропейских ученых, что Октябрьскую революцию следует считать восстанием бесправных пролетарских масс против властолюбивой буржуазии.


Западные интеллектуалы упорно не замечали шулерских приемов коммунистической пропаганды. Например, того, как Ленин в своем эпохальном труде "Развитие капитализма в России", подобно ловкому фокуснику превратил незначительную пролетарскую прослойку в России (до 1917 года она составляла менее 10 процентов) в ведущий класс. Произвольно расслоив крестьянство и причислив богатых селян к буржуазии, а бедных к пролетариату, вождь получил фантастическую, но не имевшую ничего общего с реальностью цифру в 61 процент.
Большевики поделили человечество на «своих» и «чужих». «Своими» были фанатики идеи, верные ленинцы, «чужими» - остальные. Но были еще так называемые «идиоты». «Полезные» служили режиму, от «бесполезных» избавлялись: сажали в ГУЛАГ, высылали из страны. «Более полезные» выбивались в элиту, «менее полезные» выпадали в «осадок», становились диссидентами и, в конце концов, разделяли участь «бесполезных». Профессоров и писателей, не приносивших выгоды режиму, Ленин объявил пособниками Антанты, шпионами и растлителями молодежи с вытекавшими из этого последствиями. Для коммунистов мир делится на два лагеря. «Всё дозволено в отношении к лагерю враждебному», отмечал другой русский философ Николай Бердяев.
Даже полезному пролетарскому писателю Горькому не простили, что вскоре после революции он понял: «Ленин, Троцкий и другие вожди отравились гнилым ядом власти и будут подавлять свободу слова и личности».
С началом холодной войны на Западе (особенно в ФРГ) полюбили восточных диссидентов. Полюбили всех без разбора: тех, кто альтернативой тоталитарному социализму считал западную демократию, и тех, кто только подыскивал этому социализму подходящее, «человеческое» лицо. Сколько рядовых граждан западных демократий обязаны этому мифу заблуждениями насчет возможности реформирования социализма!

Странный подарок оставил большевикам Валерий Брюсов. В 1905 году, с началом первой русской революции, его посетило видение.
В небольшой повести «Республика Южного Креста» он с почти исторической достоверностью описал расцвет и крах левого тоталитарного строя. В республике процветала тирания. Колокол по ней прозвонил, когда люди начали заболевать "противоречием": говорили и думали одно, а делали другое. Болезнь приняла характер эпидемии, распространяясь с поразительной быстротой. Начались умопомешательства и самоубийства, экономика разваливалась, мораль опускалась ниже всяких пределов. И процветающая республика рухнула под тяжестью собственных пороков, развалившись, как СССР после краха перестройки.
Автору лирических миниатюр, исторических романов и рассказов в духе Эдгара По, тонкому знатоку древней мифологии, начинавшему творческий путь поэтом-символистом, а кончившему прославлением в стихах героики советского режима, удалось заглянуть в страшную пропасть светлого царства социализма раньше Орвелла и Замятина.

Союз интеллигентов-марксистов с «лицами унылыми и постными от умственного голода» (по Мережковскому) и босяков-безбожников принес с собой тот новый порядок - мертвый позитивизм казенщины, паралич церкви и диктатуру босячества, - который вскоре назвали социалистическим строем, государством рабочих и крестьян.
«Полезные идиоты» из среды дооктябрьской немарксистской интеллигенции, прошедшей школу революционной демократии Чернышевского, который считал икону вредной, а красоту лишней, поверили в созидательный характер большевистского разрушительства. Это они травили Достоевского как реакционера и поднимали на щит реалистов-передвижников. Они составили несколько поколений конформистов. В их числе были и мы, советские журналисты-международники.
Ленин по сути дела первым по-настоящему оценил скрытые возможности дезинформации. Держать в неведении значило держать в страхе, а страх помогал удерживать власть. Большевики научились так ловко посылать по всем направлениям розы ветров искаженную информацию о Стране Советов, что она, многократно отражаясь зеркалами "правдивых" средств массовой информации Запада, возвращалась и поражала бумерангом собственных сограждан, заставляя их принимать тоталитарную систему за светлое царство социальной справедливости, окруженное врагами-капиталистами.

Советский режим разработал собственную технологию тотальной дезинформации. Она помогала дестабилизировать политические режимы в соседних странах, влиять на происходящие там политические процессы, заставлять Запад идти на уступки.
Преимущественное внимание уделялось Германии, особенно ее социал-демократическому движению. Оно постоянно находилось в поле зрения советских спецслужб. Ленин воевал с ренегатами по отдельности, обращая мощный пыл полемики то на Шейдемана, то на Каутского. Сталин решил разделаться с ними скопом, пустив в обращение термин «социал–предателей» и поставив тавро «социал–фашистов» на всей СДПГ, причем совершил эту историческую расправу руками немецких коммунистов, чем облегчил нацистам легальный захват власти. Новую линию партии вождь определил в сентябре 1924 года:
Фашизм - это боевая организация буржуазии, которая опирается на поддержку социал-демократии. Фашизм и социал-демократия не исключают одно другим; это не антиподы, а близнецы-братья.

Поскольку дискредитация СДПГ исторически не удалась, восточные спецслужбы попытались использовать в своих целях массовость социал-демократического движения на Западе. Они не отказались и от подрывных действий, поддерживая коммунистические и другие экстремистские группировки в целях дестабилизации этого движения слева и справа. В соответствии с требованиями момента делался акцент то на буржуазном характере социал-демократизма, то на совпадении его политики с интересами коммунистических и рабочих партий. Вокруг лидеров СДПГ плелись интриги, чтобы скомпрометировать их либо... помочь им победить на выборах.
Печальным примером перехода к новой стратегии стало сфабрикованное спецслужбами «дело Венера», коммунистическое прошлое которого давало возможность использования различных средств для подчинения СДПГ своим целям. К той же категории крупномасштабных операций можно отнести и «аферу Гийома», и канал тайной дипломатии, проложенный при Брежневе к Эгону Бару.

Какими соображениями руководствовалась Москва, засылая шпионов в высшие эшелоны СДПГ? Речь шла о "восточной политике" и "разрядке", под чем Запад и Восток понимали не одно и то же. Для Запада это была возможность уменьшить напряженность военного противостояния двух систем, для Москвы - стабилизировать режимы в Восточной Европе. Запад навязывал СССР реальную разрядку. Москву больше устраивала разрядка мнимая, она продолжала осуществлять имперскую стратегию в Африке и на Ближнем Востоке, продавая оружие и производя новые ракеты. На двойственный характер разрядки обращал внимание Сахаров. В статье "Тревога и надежда", подготовленной для сборника Нобелевского комитета, он писал:
Разрядка несет с собой и новую опасность, заключающуюся в том, что тоталитарно-социалистическая экспансия не исчезла, а приобрела скрытую форму, то есть стала еще более коварной.
Самым популярным объектом возмущения Москвы был, разумеется, "милитаризм ФРГ". А чтобы отвести от себя упреки в тех же грехах, уличали в недобросовестности других. В сентябре 1977 г. журнал "За рубежом" опубликовал большую статью о "фабриках лжи" - прессе Шпрингера, обвиняя ее в проповеди ненависти ко всему прогрессивному. Социалистическая гонка вооружений считалась у большевиков делом прогрессивным. Военной опасностью с Запада советская пропаганда пугала сама себя постоянно. Статьи на эту тему стали ритуалом, который не смогла отменить даже горбачевская перестройка. В августе 1985 года "Правда" в очередной раз обрушилась на ФРГ, упрекая ее в поддержке милитаристского курса Вашингтона. Идеолог ЦК Леонид Замятин называл немцев реваншистами. "Литературная газета" доказывала, что военная концепция НАТО предусматривает внезапное развязывание боевых действий всеми видами оружия, включая оружие массового уничтожения.

Собственная гонка вооружений так успешно прикрывалась мирными инициативами, что перед соблазном поверить в сказочную метаморфозу - превращение СССР в тоталитарную систему с человеческим лицом - едва устоял даже столь искушенный политик, как Ф.-Й. Штраус. Практичный баварец почувствовал себя романтиком, увидев в готовности СССР вывести войска из Афганистана звездный час человечества, начало весны народов. Но реалист подсказал романтику, что принципиальных изменений марксистско-ленинской системы не предвидится.
Наблюдающий за развитием СССР через западные очки и связывающий с этим великолепные надежды и представления будет разочарован, писал Штраус, вернувшись из Москвы весной 1988 года и предостерегая от таких иллюзий. Горбачев не собирается отказываться от марксистско-ленинской системы, подчеркивал Штраус, он хочет лишь сделать ее экономически более эффективной.
Документы, опубликованные в немецкой печати после объединения, довершили разрушение распространенной на Западе иллюзии миролюбия советской системы. Из них вытекало, что восточная политика ФРГ в годы разрядки корректировалась спецслужбами СССР и ГДР. Британский историк Тимоти Эш ставил под сомнение сам термин "восточная политика". Он спрашивал: а существовала ли она вообще и не служила ли только вывеской для тайной дипломатии? В советских газетах писали: "Политика мирного сосуществования - это экономическая, политическая и идеологическая классовая борьба, в области идеологии принципы мирного сосуществования неприменимы". Это был вызов Западу, антикоммунизму, отторгавшему систему реально существующего социализма. Но интеллектуалы на Западе считали совместимыми коммунизм и демократию, чем немало способствовали и нашей вере в незыблемость своего строя.
Историк Конрад Лёв приводит знаменательное свидетельство бывшего офицера Штази Вернера Штиллера, перебежавшего в 1976 году в ФРГ. В то время, когда боннские политики радовались плодам разрядки, архивариусы Штази, составлявшие досье по результатам встреч представителей двух германских государств в Эрфурте и Касселе, с циничной откровенностью придумали характерные названия для двух папок - "Конфронтация-1" и "Конфронтация-2". А чтобы не возникало лишних сомнений, инструкция поясняла: разрядка с марксистской точки зрения означает изменение внешних условий классовой борьбы. Нужно, мол, активнее бороться, чтобы ослабить противника. Только в этом случае можно довести до логического конца процесс разрядки - до победы над западной системой. В СССР народная молва сформулировала принцип разрядки афористичнее: «Бороться за мир так, чтобы камня на камне не оставить от мирового империализма».
Кремлевские миротворцы сумели внушить левым западным политикам, будто разрядка настолько важна, что ради нее можно пожертвовать единством Германии и Европы, увенчать их раскол. «Разрядка требовала, чтобы немцы смирились с расколом», пишет в воспоминаниях Э. Бар. Этого требовала не разрядка, а Москва, пользовавшаяся разрядкой в качестве удобной ширмы. Как бы там ни было, в ФРГ поверили в трансформацию через сближение, необходимостью которой Э. Бар обосновал новую "восточную политику" в июле 1963 года.

Это была очередная утопия: никакое сближение людей из двух противоположных систем не может привести к трансформации самих систем. В лучшем случае сближение влияет на поведение людей, но только - в рамках той или иной системы. Очевидно, можно было бы говорить об обратном процессе - "сближении через трансформацию".
Изменения, происходящие в самих системах, в большей степени способствуют сближению взглядов и нормальному общению. Только с крахом коммунистической системы в СССР стало возможным подлинное сближение между Востоком и Западом. Никакая "восточная политика" осуществить это не могла.

Очерк третий: «Папка Венера» и восточная политика

Руководители ГДР видели угрозу ее существованию в восточной политике В. Брандта. Поэтому в 1968 г. Вальтер Ульбрихт активно содействовал вторжению войск ГДР в Чехословакию. С этой целью в том же году Прагу посетил один из высших чинов Штази Маркус Вольф, предложивший план принятия чрезвычайных мер.
Шеф Штази Эрих Мильке привел в боевую готовность специальные эйнзатцгруппы: во имя «спасения социализма от человеческого лица». Ревизионистские тенденции в политике Чехословакии беспокоили Восточный Берлин с середины 60-х годов. Бывший майор чехословацкой разведки Ладислав Битман приводил примеры дезинформационной кампании спецслужб СССР и ГДР против "Пражской весны". Общими для огромного количества клеветы, писал он, были утверждения, будто в Чехословакии произошла контрреволюция, терроризирующая честных коммунистов. В печати и по радио появлялись сообщения о мнимых складах оружия и вражеских передатчиках.
С первых дней оккупации Чехословакии советские вертолеты разбрасывали в Праге и других городах листовки с высказываниями советских газет, оправдывающими вторжение. По каналам АПН и ТАСС передавались антисемитские выступления "Литературной газеты" против таких участников демократического движения, как Гольдштюкер, Млынарж и Шик. "Известия" опубликовали пасквильный портрет Иржи Гаека. Распространялось сфабрикованное в КГБ мнимое письмо Симона Визенталя Еврейскому документальному центру в Вене. С территории ГДР, маскируясь под чешскую радиостанцию, вещало "Радио Влтава", распространявшее домыслы, помогающие обманывать общественность.
Христианско-демократические политики предвидели ту долгосрочную опасность, которую таят в себе восточные договоры при всей их гуманитарной привлекательности. Поэтому Штази делала всё, чтобы воспрепятствовать приходу к власти в ФРГ блока ХДС-ХСС.
Маркус Вольф признал на процессе в Дюссельдорфе, что его ведомство выделило в 1971 году 50 тысяч марок на подкуп депутата ХДС Юлиуса Штайнера, побудив его проголосовать в бундестаге против вотума недоверия Брандту. Он был провален двумя голосами. Раскрытые архивы дали возможность предположить, что и второй голос был куплен таким же образом.
Но хотя Брандт на посту канцлера и устраивал ГДР в большей мере, чем любой христианско-демократический политик, он всё же не был для нее удобной и податливой фигурой. Для оказания на него желаемого влияния или нейтрализации потребовалась цепочка агентов, с помощью которых подкупили Штайнера для спасения Брандта. В эту цепочку сознательно интегрировали имя Г.Венера.
Герберт Венер с 1927 по 1946 гг. был членом компартии Германии, занимал в ней руководящие посты. В 1946 г. порвал с компартией и вступил в ряды СДПГ. При канцлере В. Брандте он был председателем фракции СДПГ в бундестаге.
Манипуляции фактами под прикрытием такой фигуры делались как бы убедительнее. Венер имел для восточных спецслужб и самостоятельное значение. В мае 1967 г. его решили политически уничтожить. О причинах этого можно гадать: месть отщепенцу, отвлекающий маневр или что-то еще? Во всяком случае, "папка Венера" перекочевала из Москвы в Берлин.
Архивные документы занимают 868 страниц. Один из них так и назывался "Частичная концепция оперативной работы против Венера". Для этих целей в Штази существовал специальный отдел. Его руководитель Рольф Вагенбретт лично ездил в Москву за компроматом на Венера, который к тому времени стал министром по внутригерманским делам. Отдел распространял дезинформацию с целью дискредитации руководящих представителей ФРГ.
Венер будто бы согласился на сепаратные встречи с руководством ГДР и, когда Брежнев принимал Брандта в Ореанде, предупреждал восточногерманских коммунистов: будьте осторожны, там (в Москве) делают политику поверх ваших голов. Бывший сотрудник Штази утверждал: Венер был гораздо ближе к Хонеккеру, чем к собственной партии. Маркус Вольф, собиравшийся писать книгу о Венере, признавался, что тот так и остался для него психологической загадкой. Может быть, он намекал, что противоречивый социал-демократический политик, хлебнувший коммунистической закваски, не до конца был предсказуем в своих поступках? Скорее всего, намеки и как бы случайные признания бывших восточных спецслужбистов в отношении Венера, наряду с распространением достоверных фактов, служили иной цели: держать в постоянном напряжении руководство СДПГ, чтобы контролировать его действия.
Последний удар по репутации Венера в мае 1997 г. нанес журнал "Штерн", выпустивший мемуары М. Вольфа с сенсационными разоблачениями. Бывший глава восточногерманской разведки утверждал: Венер с давних пор конспиративно встречался с руководителями ГДР, спас от разоблачения агента Штази в ФРГ, заблаговременно его предупредив, подготовил в Москве падение Брандта, тайно переписывался с Хонеккером. Открыто назвать Венера предателем Вольф не решился. Но это сделали «надежные» СМИ.
Первым опомнился бывший гэдээровский адвокат В. Фогель, на свидетельства которого опирался М. Вольф. Документы, использованные генералом, сфальсифицированы, предположил он. Потом и другие заметили: сенсации в разоблачениях Вольфа не содержалось. Большинство документов были давно известны. Очередная информационная акция Штази слишком напоминала привычную дезинформацию. Еженедельник "Цайт" назвал причины, которые могли побудить М. Вольфа попытаться в который раз утопить Венера. С Венером ему всегда не везло. В 57-м шеф Мильке упрекнул его, что Венер ему не по зубам. На протяжении многих лет Вольф пытался нейтрализовать Венера, вывести его из игры. Это не удалось. Наконец-то он отомстил ему.
Часть германских историков и СМИ доверяют архивам восточных спецслужб и свидетельствам бывших номенклатурщиков, упуская из виду, что в секретные папки сознательно заносились факты противоположного свойства и даже взаимно исключающие друг другу. Делалось это, чтобы в соответствии с требованием момента запускать в обращение то одно, то другое. Достаточно небольшой утечки информации, остальное довершат политики, историки и журналисты - свои и чужие. Таким образом можно было скомпрометировать ставшего ненужным "полезного идиота", или отмыть репутацию того, кто оказался на подозрении у новых властей, но продолжал сохранять полезность прежним тайным структурам.
"Случайных" открытий в таких делах не бывает. Если с информации снимается гриф секретности, то неспроста. «Бойтесь данайцев, дары приносящих!» Архивы многих спецслужб сохраняют определенную двузначность, возможность интерпретации от минуса к плюсу. Документы же, содержавшие неопровержимые улики в пользу какой-то одной версии, вовремя уничтожаются. А потому, когда представляется случай вытащить из сейфов таинственные папки, версии наиболее скандальных политических интриг так и остаются версиями.
В середине января 1995 г. журналистам, собравшимся в зале Nr. 001 в подвале дюссельдорфского земельного суда, пришлось прервать начатые репортажи. К.Винанд, подозревавшийся в сотрудничестве со Штази и КГБ, на процесс не явился по состоянию здоровья, о чем нам и сообщил председатель суда.
Карл Винанд в семидесятые годы был известным политиком, депутатом бундестага, секретарем парламентской фракции СДПГ и правой рукой ее председателя Герберта Венера.
Процесс остановился на самом интересном месте, когда в "деле Винанда" появились новые сенсационные детали. Доказывать факт сотрудничества со Штази следствию приходилось с помощью косвенных улик, поскольку прямые отсутствовали. Доподлинно известно только о существовании агента по кличке Штрайт, который регулярно сообщал некоему Крюгеру о подоплеке важных политических событий в Бонне и особенно подробно о происходившем в СДПГ.
Выяснилось, что под псевдонимом Крюгер скрывался офицер безопасности ГДР Фёлькель, доносивший о беседах со Штрайтом Вольфу, который лично информировал министра МВД Мильке. Известно было, что Фёлькель и Винанд, хорошо знавшие друг друга, встречались и что Винанд потом не бедствовал. Но факта получения гонораров от Штази это не доказывало. Многое косвенно указывало на то, что Винанд и Штрайт - одно лицо. Непростительный промах совершил опытный разведчик М.Вольф. Прокуратура случайно обратила внимание на малозначительный документ из архива Штази, где рукой Вольфа вместо клички Штрайт была вписана фамилия Винанда. Согласно архивам, Винанд и Фёлькель могли встречаться на конспиративных квартирах в Восточном Берлине, Цюрихе, Берне и Люксембурге.
Оставалось подозрение в сотрудничестве с КГБ, о котором, по словам Зеебахер-Брандт, сообщил Брандту тогдашний посол СССР в ГДР В.Фалин. Винанд назвал это утверждение вымыслом. Получалось, что Зеебахер-Брандт, историк по профессии, все выдумала. Возникал вопрос: ради чего? Личной заинтересованности в искажении событий у нее не было. Но суд запретил вдове Брандта называть Винанда шпионом. Пересказывая услышанное от мужа, она обязана была добавлять: Фалин оспаривает то, что сказал ее мужу, будто Винанд был шпионом КГБ. Нашедшиеся записки Брандта подтвердили ее подозрения, но только косвенно.
В начале февраля того же года дюссельдорфская прокуратура пригласила на процесс свидетеля из Гамбурга. Он прибыл в темном пальто, с черным дипломатом и в графе анкеты "профессия" записал: "ученый и историк". От него надеялись услышать подтверждение сказанного им Брандту.
Фалин надежд не оправдал, заявив, что приписанных ему слов не говорил. Зато сообщил другое. Советская разведка в 70-е годы якобы получила из Лондона данные о связях Брандта с ЦРУ. Свидетель рассказывал об этом три часа, после чего был отпущен. Не была ли новая информация о Брандте очередной сознательной утечкой из архивов?
Через несколько дней новая сенсация. Незадолго до смерти Брандт поделился с Баром, Фогелем и Рау подозрениями: Винанд работал на "тамошнюю разведку". Из записок Брандта вытекало, что после 1966 г., когда он заморозил контакты с СЕПГ, Венер осуществлял с ней тайную дипломатию. Незадолго до отставки Брандт зафиксировал четыре факта тайного общения Венера с Хонеккером. Какая роль отводилась Винанду, было неясно. Бар и Рау не захотели разглашать полученную информацию, а корректный Фогель обратился с запросом к руководителю БНД. Там предпочли шума не поднимать.
Узнав, как распорядились соратники Брандта с полученной информацией, Зеебахер-Брандт вышла из рядов СДПГ. Но не успели улечься разгоревшиеся страсти, как печать принялась осыпать упреками Бара. Бара обвинили чуть было не в прямых связях с КГБ. Возможно, советская агентура и мечтала его завербовать. Но корректировка немецкой восточной политики из Москвы осуществлялась не столь примитивно. Бара прельстили возможностью держать прямую связь с Восточным Берлином и Москвой и передавали через него информацию руководству ФРГ, ловко перемешивая ее с дезинформацией. Он об этом, конечно, не подозревал.
К тому же Бар сильно переоценил возможность встречного влияния на советскую внешнюю политику с помощью информации, отправляемой по тайному каналу в Кремль. Он и сам признавался в этом, ибо всего за год до падения Берлинской стены считал, что германского единства «не видать ни в одном темном углу». Исходил он при этом из незыблемости советского режима. Не советский великан стоит на глиняных ногах, думал Бар, а «надежды на то, что он скоро рухнет».
Передержки в восточной политике смущали даже деятелей СДПГ. «Я сыт по горло тем, что мы - социал-демократы всегда ведем себя более по-советски, чем сами Советы», - говорил Бару его коллега Норберт Ганзель.
Переоценка мощи СССР, отмечал известный публицист и многолетний главный редактор русской редакции "Немецкой волны" Бото Кирш, была единственной причиной ошибочных представлений о путях развития Восточной Европы, на которых строилась тогда восточная политика ФРГ. Западу и в самом деле дорого пришлось за это заплатить. То, что Брандту и Бару казалось силой Москвы, на самом деле было ее слабостью. «Танковый коммунизм» Варшавского договора держался на экономической помощи Запада. Миллиардные западные кредиты стабилизировали социалистическую экономику в Восточной Европе, которая сама по себе жизнеспособной не была. Нечто подобное происходит сейчас с Китаем.

По тесту: Бред ... ИМХО
По мыслям: слишком перекручено, понятия пытаются смешать, делая из событий венегрет, хотя может так щас модно, ХЕЗ ...

Август, возможно, возможно...
Стройность изложения хромает.
А что именно бред?
...
Да.
Статью вытащил из разных источников, в полном виде в одном месте ее покаместь нет.
...
Заинтересовала сама тема.

Т.е. это изначально отрывки? ...

Август сказав(ла):

Т.е. это изначально отрывки? ...

Натисніть, щоб розгорнути...

Это три отдельных очерка, изданных в журнале и его он-лайновском зеркале.

К теме.

Опасность манипулирования
общественным мнением
и правонастроением



Казалось бы, что плохого в продукции СМИ, которая интенсивно информирует читателей о разоблачении очередных «оборотней в погонах»; очередном задержании вице-губернатора по подозрению во взяточничестве, в злоупотреблении должностными полномочиями; о неприязненном отношении к «цыганам» или «чеченцам» и т.д.? В принципе, не только нет ничего плохого, но наоборот, такого рода критические публикации способствуют нравственно-правовому оздоровлению общества, предупреждению преступлений. Да и материал чрезвычайно интересный, или сенсационный. Читательский спрос на него, можно сказать, не падает, если, разумеется, набившая «оскомину» критическая информация не доведет наконец-то читателя до так называемого «сенсорного ожирения», при котором острота восприятия, а затем и вообще интерес к журналистским разоблачениям теряется.

Но такого рода эффект (как сильное впечатление) массово-информационного воздействия отнюдь — не единственный. Вполне возможны и другие эффекты, например, «эффект бумеранга». Суть его заключается в следующем. Авторы неустанно «нагнетают» общественное правосознание и правонастроение критическими сообщениями, ставя целью привлечь внимание общественности к определенной проблеме, например, коррупции и преступности в государственных органах. Но при этом невольно (или намеренно) переключают внимание с отдельных предателей во власти, на саму власть, или государство в целом. И разрушительное воздействие массовой информации «обрушивается» на… государственность, которая в наше сложное время перемен претерпевает мучительные для нее трудности. Таким образом, стремление сделать как можно лучше приводит к тому, что получается даже хуже, как всегда. В этом и заключается «эффект бумеранга». Ослабление государственности никому не идет на пользу, а самим СМИ — тем более. Слабое государство не может поддерживать общественные институты, нуждающиеся в дотациях.

Не менее опасным оказывается повышенное внимание прессы к криминальной стороне этнических групп, когда так же, как и в предыдущем случае, увлеченные критикой авторы переносят различного рода негативные характеристики и пороки отдельных представителей на всю этническую группу, возлагают вину и ответственность за деяния отдельных представителей на всю этническую группу. Такого рода массированные информационные «атаки» легко могут сформировать через общественное мнение такую сложную обстановку вокруг этнической общины, в которой легко могут реализоваться экстремистские начала.

Где-то я вычитал недавно замечательное высказывание начальника отдела науки и высшей школы Департамента образования города Москвы Е.П. Бекметова: «Знания без воспитания — меч в руках сумасшедшего». Действительно, получая и затем, распространяя знания без учета того, как ими распорядится адресат, мы вооружаем людей неизвестно каким оружием: действительным ли знаниями, просвещающими умы, или, образно говоря, вкладываем в их руки обоюдоострое оружие? В интервью «Российской газете» «Свобода есть — ума не надо» Я. Засурский сказал: «Журналистика — это то, что называется содержанием, текстом. Для того, чтобы текст был цивилизованным, журналист должен знать и Шекспира, и Чехова» И далее, размышляя о подготовке журналистов, отметил: «Нам нужно воспитывать уважение к людям, учить думать о производимом эффекте на зрителя, читателя».1

Как показывают наши наблюдения, потоки негативной (криминализированной) информации чаще всего носят недобросовестный характер, т.е. непродуманный со стороны авторов. Их интерес к этому объясняется, главным образом, экономическим фактором: и авторам, и газете нужно на что-то жить.

А на всем этом — сенсационном материале, традиционной нелюбви граждан к чиновничеству, материальной нужде СМИ и т.п. — очень искусно проводят в жизнь идеи те, кто заинтересован в парализации правоохранительных органов, ослаблении государственной власти, дезорганизации общества и т.п.

Натисніть, щоб розгорнути...

...
Посилання видалено

Мне кажется, что многое в этих очерках говорит о вреде непроверенных данных из "авторитетных" источников. Нежелание или невозможность лично проверить начальные данные и постороение на основе этих данных неких выводов, приводящих к последующим действиям с плачевными результатами, на мой взгляд - большое зло, становящееся в современном мире обыденной вещью. А ведет это к хаосу.
И я, как маркетолог, конечно знаю и в некоторой мере применяю технологии мифотворчества, но как человек в определенной степени честный, стараюсь делать это помягче...

И я, как маркетолог, конечно знаю и в некоторой мере применяю технологии мифотворчества, но как человек в определенной степени честный, стараюсь делать это помягче...

Натисніть, щоб розгорнути...

Голубой воришка Альхен.

Где-то я вычитал недавно замечательное высказывание начальника отдела науки и высшей школы Департамента образования города Москвы Е.П. Бекметова: «Знания без воспитания — меч в руках сумасшедшего». Действительно, получая и затем, распространяя знания без учета того, как ими распорядится адресат, мы вооружаем людей неизвестно каким оружием: действительным ли знаниями, просвещающими умы, или, образно говоря, вкладываем в их руки обоюдоострое оружие?

Натисніть, щоб розгорнути...

Какие ж это знания, когда матерьяльчик не проверен - это так субъективное восприятие чьих то слов...

нельзя это с утра
читать
столь много букв

А ведет это к хаосу

Натисніть, щоб розгорнути...

нее, это хорошо. управляемость социума ибо.

Управляемость, это хорошо, если кто-то умеет управлять.

goto сказав(ла):

Управляемость, это хорошо, если кто-то умеет управлять.

Натисніть, щоб розгорнути...

Управляемость всегда плохо.

Ну, это плохо с точки зрения развития интивидуума, а вот с точки зрения развития системы, как раз наоборот... Вот такой неразрешимый конфликт, который, как и многие другие конфликты, впрочем, идет на пользу развитию как системы, твк и индивидуума...

goto, не согласен.
Управляемость и управление плохи и с точки "развития системы".
Подумайте - почему.
И на каком уровне эти категории начинают мешать развитию системы.

вот плюс таких технологий в том что индивид-то не знает что он управляем - ему кажется что всё вокруг направлено на развитие его личных свобод
и так оно и есть, только эти свободы (сиречь потребности) суть культивируемы извне

Нет, я понимаю, что любая управляемость зиждется на ограничениях и стандартзации процедур. А потому неограниченное развитие, как и развитие оригинальных форм невозможно... Но если за цель существования системы считать ее выживание на как можно более долгом отрезке времени, а развитие, как приспособляемость к меняющимся внешним условиям, то управляемость - необходимая функция любой системы.
А вот когда кажется, а на самом деле нет - это как раз плохо. И минус индивиду.

goto сказав(ла):

Нет, я понимаю, что любая управляемость зиждется на ограничениях и стандартзации процедур. А потому неограниченное развитие, как и развитие оригинальных форм невозможно... Но если за цель существования системы считать ее выживание на как можно более долгом отрезке времени, а развитие, как приспособляемость к меняющимся внешним условиям, то управляемость - необходимая функция любой системы.
А вот когда кажется, а на самом деле нет - это как раз плохо. И минус индивиду.

Натисніть, щоб розгорнути...

Мыслите в нужном направлении.
Попробуйте шагнуть дальше.