• Лови промокод з яким знижка 50 грн - promo50grn

Сумеречный город

Статус: Offline
Реєстрація: 28.01.2013
Повідом.: 48593
Сумеречный город

Не хотелось мне первой здесь печататься, но раз других желающих пока что не нашлось, рискну. Мой первый блин. :) Править его уже надоело, так что пусть будет :)

Сумеречный город

Рассказ

Я лежу в постели, накрывшись с головой покрывалом. Жарко. Горячая капля стекает по лицу, оставляя на губах солоноватый привкус, легкие натужно втягивают плотный, насыщенный углекислотой воздух. С каждой секундой дышать все труднее, но только так я могу отгородиться от внешнего мира.

Хотя прогнать его не так просто: вон он гудит за плотно задвинутыми шторами единственного в комнате окна – шумит, сигналит, лает, визжит противными голосами. В ванной никелированный кран изрыгает пенящийся поток прозрачной, но далеко не питьевой воды, на кухне раздраженно шипит сковорода, разбрызгивая по стенам масло. В квартире этажом выше из угла в угол носится ребенок, и едва он останавливается, как соседка за стеной начинает отчитывать мужа голосом пронзительным, как визг скрипки в неумелых руках.

Сливаясь, эти звуки создают невыносимую какофонию. Она проникает в мою голову, разрывая тонкие нервные окончания, впиваясь в мозг раскаленными иглами.

Закрываю глаза – тщетно: мучительный, назойливый скрежет – словно безжалостная рука давит на тонкую металлическую пивную банку, сжимая и меня вместе с ней. Стараюсь дышать ровно, слушаю удары сердца. Тук. Тук. Тук. Вот так: четко и ритмично. Сейчас во всем мире существует только оно, мое сердце, и его гулкие удары отодвигают на задний план другие звуки.

Тихонько открывается дверь, но я слышу. Так же, как чувствую запах жареных пирогов, пропитавший всю квартиру, исподтишка проникающий даже в закрытое помещение, а теперь стремительным потоком рванувшийся в открытый проход.

– Сынок, ты не спишь? Может, покушаешь? Я пирожочков нажарила, с капустой и сладких – с яблоками.

– Спасибо, ма, я не хочу, – отвечаю в стенку.

Пару секунд она переминается с ноги на ногу, а потом дверь так же тихо затворяется. Ушла. То ли на кухне, то ли в ванной снова льется вода, но уже не бурным потоком, а тихонько, расплескивая в раковине брызги от мыльных рук или грязной посуды.

Можно ли назвать жизнью мое тоскливое существование, серые дни, тянущиеся бесконечной вереницей, когда сложно сказать – месяц ты прожил или год? Наверное, можно, если сравнить его с жизнью кого-то, более обделенного судьбой. Только как измерить, насколько несчастлив был человек? По количеству ударов судьбы? Или по списку радостных событий? Если последнее, то можно считать, что я не жил вовсе.

Моя комната уныла так же, как моя жизнь. Кровать, втиснутая между трех стен, шкаф, стол, тумбочка, этажерка и пара стульев. Все это сжато так плотно, что, кажется – убери один предмет, и все остальные сложатся друг на друга, как костяшки домино. Эта старая, местами поцарапанная, с растрескавшимся лаком мебель давит, нависает со всех сторон, практически не оставляя свободного пространства. В приглушенном свете ночника выгоревшие обои кажутся грязными.

И все же есть в комнате кое-что, что дает отдых усталому мозгу и натянутым нервам, позволяющее на короткий срок раствориться, исчезнуть из этого мира. Прямо перед моей кроватью на стене – картина в простой деревянной рамке, оставленная прежними жильцами. Когда становится совсем тоскливо, я смотрю на нее.

На полотне неизвестный художник изобразил окно с кофейного цвета шторами, собранными посередине широкими лентами; на подоконнике – цветок в глиняном горшочке, один из лепестков отвалился и, скукожившись, лежит тут же. Рядом с ним, спиной к зрителю, пристроился черный кот. Его бархатный мех лоснится, свидетельствуя о сытой, спокойной жизни.

За стеклом темными силуэтами выстроились многоэтажные дома, кое-где в них горят желтые окна, вызывая мысли о тихих уютных квартирах. Вечернее небо подернуто серой дымкой, по нему плывут облака, подсвеченные розовым. Заходящего солнца не видно, его съели многоэтажки, но широкая кайма над крышами – багряного цвета, с вплетенными в нее оранжевыми полосами. Кот равнодушно наблюдает затихающий город.

Я смотрю в нарисованное окно и ощущаю неторопливую поступь вечера, прохладное дыхание, пришедшее вдогонку заходящему солнцу, слушаю умолкающий птичий гам, сигналы машин, звучащие уже не так отчаянно, как днем. Дует легкий ветерок, разгоняя одинокие облака, растягивая их в небе и выплетая странные огненные узоры.

Кот тоже прислушивается к размеренной жизни улицы, слегка поводя ушами. Он тянется вперед, принюхивается и вдруг оборачивается ко мне, приглашая разделить впечатления. Его глаза хитро прищуриваются, как бы говоря: «Я ведь знаю, что ты это видишь, так чего же ты ждешь?»
Смотрю в узкие ухмыляющиеся зрачки и не шевелюсь. Кот недовольно хмурится, разворачивается ко мне всем телом и легко спрыгивает на кровать. На мгновение замирает, словно раздумывая, затем взбирается на мою ногу и, грациозно переставляя лапы, движется от щиколотки к колену, и далее – вверх по бедру, ступая, как манекенщица на подиуме.

Долго, очень долго я наблюдаю плавные движения его тела, – так вода перетекает из одной формы в другую, – и не понимаю, как ему удается идти, практически не приближаясь. Наконец, кот останавливается на моем животе и, потоптавшись, усаживается с заговорщицким видом.
Я боюсь даже моргнуть, подозревая, что если на миг закрою глаза, то видение исчезнет. Но зверю от моего бездействия, видимо, становится скучно. Он разворачивается, идет обратным маршрутом и, спружинив с кровати, занимает привычное место на подоконнике.

Галлюцинации? Мне так хочется сбежать от своей жизни, что перенапряженный мозг услужливо подсказывает выход?
Какое-то время я выжидаю, а потом, упираясь коленями в воющие пружины, подползаю к картине и протягиваю руку, касаясь темных прямоугольников домов. Ничего особенного не ожидаю, но пальцы вдруг погружаются во что-то упругое и теплое – оно под нажимом расходится волнами, образуя серебристые круги, как на воде. Странное ощущение, но приятное. Осторожно продвигаю руку дальше, по локоть, и вижу ее на полотне, как будто нарисованную. Худая, с обкусанными ногтями на длинных пальцах, с заусенцем на одном из них, она моя, и в то же время, словно чужая. Двигаю ею из стороны в сторону и заворожено наблюдаю эффект потусторонней анимации.

Кот, уставившись в оконное стекло, совершенно меня игнорирует. Слегка раздосадованный этим, с неким тайным злорадством тянусь к нему, но зверь встает, шипит и, пятясь задом, исчезает за шторой. Интересно, а что там – за ней?

Как-то в детстве, будучи еще первоклашкой, я оказался в гостях у друга. Воспользовавшись отсутствием родителей, он под большим секретом показал мне Комнату. Помню ужас, который я испытал, оказавшись внутри. Передо мной, во всю стену, в немыслимом движении, то ли в ритуальном танце, то ли в полете распластался негр с большой круглой серьгой в ухе. Руки его были унизаны браслетами, желтая, из пальмовых листьев, юбка развевалась, а глаза с выпуклыми белками пронизывали насквозь. Вокруг расплескались огромные, яркие геометрические фигуры. Никогда раньше я не видел в квартирах таких стен. Не в силах сделать хотя бы шаг, я застыл, как парализованный, ожидая, что сейчас на меня набросится что-то ужасное. За моей спиной громко сопел друг, наверное, он тоже бывал здесь нечасто. Пугала также окружающая пустота, – лишь с одинокого стула небрежно свисал женский чулок. Сбоку была еще одна дверь, но спросить, что за ней, и потревожить каких-нибудь спящих чудовищ у меня не хватило духу.
Вскоре эта семья переехала в другой город, и таинственной комнаты я больше не видел.

Из каких глубин памяти выплыла эта картина? И не те ли самые чудища поджидают меня сейчас?

Наверное, весь свой страх перед неизвестным я оставил в детстве: теперь-то кажется, что хуже, чем есть, уже быть не может.
Не раздумывая, встаю на кровати в полный рост, едва не задевая низкий потолок, и, как в воду, окунаю в картину лицо. Теплая масса мягко, но плотно обволакивает кожу, серебрится сквозь прикрытые веки. Никто на меня не набрасывается, не слышно ни грохота, ни угрожающего рычания, и, подождав некоторое время, я решаюсь открыть глаза.
Крашеный деревянный пол, старинная мебель, как и цветок с бархатными листьями, торчащими из глиняного горшочка, выглядят вполне реальными. Кофейные, с золотым отливом шторы спадают вниз тяжелыми складками. А окошко почему-то маленькое, как в старом деревенском домике.

Через распахнутую створку выглядываю на улицу (самую обычную – с домами и деревьями), и на скамейке возле клумбы замечаю зеленоглазую улыбающуюся морду.

Значит, все это на самом деле: и комната, и кот, и… другой мир?
Дверь на лестничную площадку открыта. Легко, даже вприпрыжку, спускаюсь по ступенькам подъезда, сердце учащенно бьется, в ожидании чего-то необычного, чего-то, что изменит всю мою жизнь.

***
С улицы пахнуло вечерней прохладой и легким цветочным ароматом. Я вышел во дворик, выискивая взглядом знакомого кота, но среди клумб и детских песочниц сновали лишь его разномастные родственники.
Из открытого окна над головой послышались приглушенные голоса и звон посуды. Мужской баритон что-то неразборчиво продекламировал, и какая-то женщина в ответ звонко расхохоталась. Зазвучала музыка, женщина начала подпевать. Баритон попытался внести свою лепту, фальшиво выкрикивая последние слова в строчках, и женский смех вновь звонко рассыпался и, играя, покатился по двору. Потом из окна донеслось шипение, возмущенное шкварчание и вскоре вкусно запахло жареной рыбой. Вспоминаю, что не ел с утра, но не суть важно, раз уж попал сюда, не знаю куда, для начала нужно осмотреться.

Дорожка, выложенная плоским камнем, вывела меня через арку на широкую улицу. Пока шел, не мог отделаться от ощущения чего-то очень знакомого и даже близкого. На вид – обыкновенный город, разве что потише и почище моего, но есть нечто неуловимое, чего нельзя описать словами, это что-то внутри меня, как будто город – это я, а я – это город.

Дома обычные, встречаются нагромождения серых высоток, но преобладают двух- и трехэтажные, покрытые зеленой, желтой и розовой штукатуркой, с большими окнами и балконами. Вдоль тротуара – тополя, липы, еще какие-то деревья, названия которых не знаю, но тоже самые обыкновенные.

А вот звуки здесь – незаметные, расплывчатые, не то, что в моем мире. Но если сосредоточиться на одном, то он становится четким и ясным, даже если источник находится далеко.
Хм, вот так просто подумалось: «в моем мире» – и никакого сомнения или удивления.

Пока тренировался со слухом, набрел на газон, засеянный молодой ярко-зеленой травкой. И такая она оказалась сочная, густая, что захотелось, как в детстве, нырнуть в нее. Оглядываюсь по сторонам – никого из горожан не видно. А! Была-не была! Если что – я тут впервые, законов не знаю.

Расслабленно падаю на мягкий ковер, запрокидываю голову и цепляюсь взглядом за оранжеватое облако, напоминающее самовар. Большой такой, пузатый. Крышка самовара постепенно округляется, немного отъезжает в сторону, и облако вдруг становится рыжим котом. А тот, в свою очередь, растянувшись, превращается в дракона с огненной пастью.

Тихонько шумит листва на деревьях, застрекотала сорока, возмущаясь вслед промчавшемуся автомобилю. Голова моя постепенно становится легкой, тяжелые мысли исчезают, растворяются, как сахар в воде. Уходит усталость, накопившаяся за день, но вместе с тем мешает какой-то дискомфорт в застывших мышцах, – хочется размяться. Закрываю глаза и с удовольствием выгибаюсь в одну сторону, а потом в другую. Тяну руки вверх, одновременно растягивая позвоночник, открываю глаза, смотрю на небо и на свои… лапы.

Черные лапы в белых «перчатках» на фоне оранжевого облака. Густая, блестящая, черно-белая шерсть. И хвост.

Стоп. Когда это произошло? Оказывается, с момента выхода из дома, я ни разу не обратил внимания на свою внешность. Значит, в неизвестном мире, непонятно каким образом я стал котом?

Почему-то это не только не пугает, но воспринимается как нечто заурядное: «ну, кот, ну подумаешь». Ситуация, когда нормальному человеку положено удариться в панику (я помню это давящее чувство тревоги), но я почему-то спокоен, все страхи остались в прежней жизни.
Делаю с десяток шагов, пару прыжков, проверяя функциональность нового тела. Прислушиваюсь к себе и понимаю, что меня это вообще устраивает. Не хочу быть человеком – не хочу возвращаться в свою унылую жизнь, ходить на скучную работу, общаться с назойливыми людьми.

Почему собратья по разуму не могут оставить тебя в покое? Почему, когда хочешь побыть один, заботливые родственники вытрясают из тебя всю душу, пытаясь узнать что с тобой, да еще и дают советы, не имея при этом ни малейшего представления о ситуации? Почему какие-то незнакомые люди на работе, в транспорте, в очереди пытаются навешать на тебя свои проблемы, используя твою голову, как мусорный бак, чтобы излить туда недовольство на детей, правительство, соседей, которое у них накопилось с годами?

Почему в этой жизни ты постоянно кому-то что-то должен? Когда психическая начальница орет на тебя, ты должен молча терпеть, иначе уволят, а на новой работе все равно будет такая же вампирша; когда заболевает двоюродная тетя Зина, ты должен вместе с остальной родней идти проведывать, хотя видел ее всего несколько раз в жизни, и по правде говоря, тебе плевать на ее самочувствие, но если не пойти, эти самые родственники съедят твой мозг. Почему, когда едешь в троллейбусе, ты должен притворяться, что спишь, чтобы не видеть возмущенные женские взгляды, ведь прямо перед тобой висит хрупкая старушка, с огромным рюкзаком за плечами и базарными сумками в каждой руке. И не будешь же объяснять, что эта бабушка наверняка чувствует себя намного лучше, чем ты сейчас.

А коты никому ничего не должны. Ну, разве что ловить мышей. И то они это делают вовсе не из чувства долга, а просто потому, что им это нравится.

Мои размышления прерывает появление на другой стороне улицы крепко сбитой кошки с густой шерстью серого цвета, похоже, британки. Ее походка полна достоинства, а морда выражает исключительную самоуверенность. Странно, что до сих пор я видел лишь представителей семейства кошачьих, и ни одного человека, слышал только голоса и звуки, свидетельствующие об их жизнедеятельности.

Дожидаюсь, пока британка пройдет мимо, слежу, чтобы отошла подальше, и крадусь следом, стараясь ступать как можно тише, все-таки я еще не очень умею ходить на этих лапах. Кошка исчезает в соседнем дворе и, выглянув из-за угла, обнаруживаю ее, с наслаждением катающуюся по траве, она ловит лапами воздух, заставляя тело выгибаться в немыслимых акробатических позах. Откуда-то сверху слышится звук открывающегося окна, и мужской голос ласково окликает: «Рита! Рита!»

Кошка переворачивается на спину, грациозно изгибается, вытягивая вперед лапу. Сделав пару взмахов, выпуская коготки, она застывает, внимательно наблюдая за мужчиной. Я тоже смотрю на него. Мужчина улыбается. Он уже немолод, но судя по виду, в хорошей физической форме. Кудрявые волосы с проседью, косматые черные брови нависают над раскосыми глазами, и мне чудится в его облике что-то кошачье. Мужчина еще раз зовет британку, а потом чем-то шелестит. Видимо, Рите этот звук хорошо знаком, потому что она срывается с места и пулей влетает в подъезд.

Заинтересовавшись, иду следом, но дверь, до этого широко распахнутая, быстро и бесшумно захлопывается прямо перед моим носом.
Понаблюдав какое-то время за перемещением котов по двору, пытаюсь зайти еще в несколько подъездов, но ни одна дверь меня не впускает. Вскоре мне это надоедает, и я возвращаюсь на улицу.

Вечер уже полностью захватил город. Небо еще больше потемнело и выбросило на обозрение несколько звезд, в квартирах зажглись люстры и настольные лампы, а через форточки кухонь доносятся вкусные запахи. В городе – время ужина.

Как же я проголодался! Оглядываюсь в поисках продуктового магазина или ларька (хотя чем буду расплачиваться – не представляю), ничего не обнаруживаю, и из моего горла непроизвольной раздается жалобное «мяв».

«Котик! Голодный?» На маленьком балкончике двухэтажного дома стоит девушка. Красивая. Очень красивая. Она наклоняется вниз, и ее светлые, в мелких волнах волосы, водопадом струятся в воздухе, аккуратный носик и слегка припухлая верхняя губа придают лицу кукольное выражение. Девушка стройная, в обтягивающих джинсах и белой футболке.

Тут же забываю про голод, потому что увидев ее, невозможно думать о чем-то еще. Хочу сказать что-нибудь, хотя бы поздороваться, но получается еще одно мяуканье.

«Иди ко мне. Заходи!» – светловолосая красавица показывает рукой в сторону подъезда. Неуверенно подхожу, но и эта дверь захлопывается, как и все остальные.

Девушка виновато пожимает плечами, скрывается в комнате, но тут же возвращается и что-то бросает вниз. Сосиска! Набрасываюсь на нее, запускаю когти в податливое розовое тельце и отхватываю огромный кусок, урча от удовольствия. Никогда не пробовал таких вкусных сосисок! После наших, состоящих из неизвестных химических соединений, эта – кажется самой чудесной едой на свете. Девушка сидит на корточках, обхватив руками витиеватые прутья балкона, и сквозь них с улыбкой наблюдает за мной. Дождавшись, пока я доем, она поднимается, прощально машет рукой и уходит, прикрыв за собой дверь.
Некоторое время я остаюсь на месте, не в силах поверить, что она ушла насовсем, а сознав, что красавица уже не вернется, решаюсь ее вызвать. Так, как обычно мои хвостатые собратья вызывают в марте понравившихся особ. Никогда не пел серенады под окном, – вот шанс попробовать!

Но мои намерения прерывает знакомый черный кот. Устремив в небо хвост, он горделиво вышагивает по тротуару, словно Наполеон перед своей армией. Заметив, что его рассекретили, он мигом теряет важность, подпрыгивает, одновременно разворачиваясь в воздухе, и устремляется прочь.

Вот кто знает, что здесь происходит! Я с сожалением оглядываюсь на пустой балкон и бросаюсь следом, желая получить ответы на свои вопросы. Только догнать зверюгу нелегко, он сворачивает в знакомый двор, и я успеваю заметить лишь хвост, мелькнувший в подъезде. Эта дверь пропускает меня безоговорочно. Огромными прыжками преодолеваю каменную лестницу и влетаю в открытую квартиру.
В комнате стало гораздо темнее, но я теперь отлично вижу при любом освещении, то есть вижу, что пушистого хозяина здесь нет. Ударив с досады хвостом, запрыгиваю на подоконник и только сейчас замечаю, что оконная рама почему-то лишилась средней перегородки, стала резной, позолоченной. В ее темной глубине – нагромождение давно вышедшей из моды мебели и кровать, на которой холмами топорщится покрывало.

Желая рассмотреть все ближе, прижимаюсь головой к стеклу, но оказывается, стекла нет и я, цапнув когтями воздух, падаю внутрь.

***
Бывают же такие бесконечные дни! Хотя в последнее время они случаются довольно часто. Ты успеваешь сделать множество звонков, договориться о встречах, даже с кем-то ругнуться, а резиновое время, кажется, не двигается совсем. Через каждые двадцать минут ты смотришь на часы, в надежде, что прошел час, и начинаешь подозревать, что стрелки периодически (когда ты за ними не следишь) крутятся в обратную сторону.

Твоя голова, и с утра не ощущавшая легкости, постепенно становится чугунной, на барабанные перепонки беспощадно давят энергичные голоса в телефонной трубке, и к обеду ты мечтаешь только о том, чтобы наступил конец рабочего дня. Жизнерадостный коллега, заметив твое хмурое настроение, весело припечатывает тебя пятерней по плечу, намереваясь таким образом подбодрить, и удостаивается нескольких непечатных тихо сквозь зубы. Потом он вспоминает какую-нибудь забавную (на самом деле – идиотскую) историю, которую рассказывает уже не в первый раз, и громогласно озвучивает ее на весь офис, довольно подхохатывая после каждой фразы.

Тебе хочется не спеша встать, поднять телефонный аппарат и на фиг разнести его на мелкие кусочки об эту самодовольную лысеющую голову. С головой ничего страшного не случится, ты уверен. Но есть одно «но»: никто не станет держать на работе нервного психа, если только он сам не является главным начальником на этой работе. Поэтому ты делаешь глубокий вдох, говоришь себе, что человек не виноват, что родился придурком, и начинаешь набирать следующий по списку телефонный номер.

Вечером, когда звуки в голове сливаются в однообразный гул, ты идешь пешком домой. Это дольше, зато дает возможность побыть наедине с собой и не толкаться в шумном грохочущем трамвае. На кухне ты, обжигаясь, глотаешь горячий борщ, стремясь быстрее исчезнуть, пока домочадцы не растерзали последние клетки твоего мозга, еще не замусоренные скучной бесполезной информацией. Но даже в своей комнате не удается спрятаться от окружающей жизни. Все чаще возникает желание остаться одному в пустой квартире, запечатать ее наглухо, закрыть на десяток засовов, отключить телефоны, подпереть шкафом дверь, заложить окно кирпичами, и только потом выдохнуть. Но до сих пор это было невозможно.

Я щелкаю дверным замком, резким движением задвигаю шторы, отгораживаясь от настырной улицы, и сажусь на кровати. Последнее, что помню из вчерашнего приключения – как я вываливаюсь через позолоченную раму, а когда открываю глаза, оказывается, что уже глубокая ночь и я лежу в своей постели. Но то, что это был не сон, я уверен. Никогда мои сны не были настолько реальными, с такой массой мелких и так остро запомнившихся деталей.

Мне бы задуматься, как это все могло произойти и что это за мир, в который я проник. Но не хочется. Просто хочу снова очутиться там, где тихо и спокойно, где нет кровожадной людской толпы, готовой грызть друг друга по любому поводу. Меня достала эта жизнь, ничего меня в ней не держит, кроме глупого инстинкта самосохранения. Я без колебаний откажусь от того, что имею, ради другой, пусть эфемерной, но дающей надежду радости и счастья.

Делаю глубокий вдох, отстраняюсь от посторонних звуков. Передо мной вновь черный мохнатый силуэт на фоне затихающего города. Он спокоен и неподвижен. Смотрю, не моргая, до рези в глазах. В голове почему-то крутится дурацкая фраза из рекламы, которую произносит неестественный женский голос: «Я хочу-у, чтобы карти-и-нка ожила-а-а».

Через некоторое время замечаю, что розовое облако немного сдвинулось с места, а его нижний четкий контур расплылся. Ветер резким выдохом надул штору, перевязанную лентой, и с громким хлопком отпустил.

Вижу нетерпеливое подрагивание черного уха. Кот все-таки решает снизойти до меня и, не двигая телом, поворачивает голову назад и застывает в такой позе. Странно видеть гладкую блестящую спину, плавно покачивающийся кончик хвоста и голову, развернутую на сто восемьдесят градусов. Интересно, долго ли он сможет находиться в таком положении? Наверное, долго, что ему – он же нарисованный.
Привычным движением просовываю руку в картину, опять спугнув животное, и оказываюсь в желтой комнате. Из распахнутого окна видны залитые солнцем многоэтажки. В городе – день.

Помахивая хвостом, выбегаю на улицу с таким ощущением, словно вернулся домой после долгих лет отсутствия. Свежий, чуть сбрызнутый ароматом цветущей зелени, воздух навевает мысли об альпийских лугах, где я ни разу в жизни не был. Нахожу удобное место на поросшем шелковой травой холмике и устраиваюсь там.

Вокруг чистенькие, будто свежевыкрашенные дома, царственно раскинувшиеся зеленые кроны деревьев, разноцветные ухоженные клумбы, хвастающиеся друг перед дружкой пышноцветом. И кто это придумал, что коты не различают цветов? Просто умные животные не хотят раскрывать всех своих секретов!

Теплые волны, обласканные солнцем, как будто проходят сквозь меня, ветерок пробегает по шерсти, игриво щекочет уши. Чувствую себя частью этого странного города – огромной, неотъемлимой, как разомлевшее солнце в зените, возлегающее на лазурной перине.

И все же что-то беспокоит, что-то важное и очень необходимое, есть какое-то неоконченное дело. Полагаюсь на инстинкт и бегу. Мелькают дома, пешеходные переходы, деревья, машины, коты. Наконец, оказываюсь у подъезда светловолосой красавицы.

Волнение нарастает, но я стараюсь его не замечать, нагло устраиваюсь в клумбе с цветами, подмяв под себя несколько стеблей, и жду. Словно почувствовав, девушка выходит на балкон. На ней длинная юбка, спадающая вниз черными волнами, и белая кружевная блузка под горло. Наверное, такое носили княгини несколько веков назад.
Как же она красива!

Чтобы привлечь ее внимание, громко мяукаю. Девушка узнает меня, смеется и приветственно машет рукой. По моему телу разливается тепло, заполняя до кончика хвоста. Я смотрю на ее прищуренные от смеха глаза, на розовые щечки, округлившиеся от улыбки, и знаю, что никто мне не нужен кроме нее.

Вот оно, – то, что необходимо для полноценного ощущения себя в этой жизни! Нельзя быть счастливым, будучи одиноким, когда нет ласковой руки, готовой гладить тебя и кормить вкусным ужином, когда нет той, кому можно тихонько помурлыкать на ушко.

Мое самообладание тут же пропадает, и тяжелой массой наваливается беспокойство, давит на грудь, вонзая острые клыки. Я оглядываюсь по сторонам. Что-то нужно сделать, как-то пробраться в подъезд, чтобы избавиться от этого мучительного чувства, иначе оно меня просто раздавит.

Девушка замечает мое состояние, ее улыбка исчезает, а брови тревожно хмурятся у переносицы. Пусть только позовет, и я полезу к ней по кирпичной стене! Но она молчит и только с жалостью смотрит. Я мчусь к подъезду, понимая, что там, в этом доме, на коленях светловолосой красавицы – мое спасение, но дверь уже не спеша закрывается и под конец, недовольно взвизгнув, громко щелкает замком.
Ничего не соображая от отчаяния, несусь, куда глаза глядят, не разбирая дороги, гонимый сознанием, что не смогу быть счастлив без Нее.

Не знаю, сколько проходит времени, пока голодный, уставший, я оказываюсь у единственного открытого для меня подъезда. Что делать? Вернуться, чтобы продолжить свое безрадостное, но привычное существование, или остаться в этом загадочном месте, страдая от невозможности быть с Нею; жить, зная, что почти схватил за хвост удачу, но промахнулся и так и не стал полноценной частью этого мира?
Медленно поднимаюсь по ступенькам, просачиваюсь в дверную щель и запрыгиваю на подоконник с золотистой рамой.

Там, в глубине, тускло горит ночник, вырывая из темноты часть кровати, со свесившимся на пол мятым покрывалом. На кровати, лицом к стене, лежит темноволосый худой парень. Его длинные босые ноги поджаты, глаза закрыты, а рука с выпирающими побелевшими костяшками напряженно сжимает угол подушки. Чувствую исходящую от него волну безысходности, которая медленно расползается вокруг, незаметно, коварно, проникая в душу. И вдруг, опутав, она начинает тянуть меня туда, в темноту, чтобы до краев наполнить своим ядом. Мое сердце судорожно подпрыгивает и больно ударяется о ребра, как футбольный мяч о штангу ворот. Липкие щупальца ползут по моему телу, оплетают, обхватывают все крепче, тащат за собой, высасывая силы. Панически цепляюсь за подоконник, но лапы скользят, и я понимаю, что меня выдирают с корнем из этого мира.

Сопротивляюсь, как могу, пытаюсь оторвать взор от скрюченного на кровати существа, но мне это никак не удается, кажется, что мои зрачки держат туго натянутые невидимые нити. Когти скребут, безуспешно пытаясь уцепиться за подоконник.

Нет! Не хочу!

Пробую не смотреть в глубину, оторваться, расфокусировать взгляд. Неожиданно четкие контуры начинают расплываться. Картинка становится слегка размытой, неопределенной, как будто смотришь через залитое дождем стекло. Страшные путы ослабевают, откатываются, как прибрежные волны, и, наконец, исчезают.

Моргнув, различаю пару выступающих мазков кисти художника. Несколько коротких, сиреневых, обозначили блик на полированной столешнице; темные, с зеленцой, отображают складки на скомканной постели. Я смотрю на шероховатую поверхность, с крупинками и полосочками застывшей краски. Передо мной, в позолоченной резной раме, – обыкновенная картина, написанная маслом!

Нет, ни за что я не вернусь в этот агонизирующий мир, который затягивает, топит, как болото! Я не хочу так жить! Со злостью вгоняю когти в мрачное полотно. С громким хрустом тянутся вниз рваные полосы. Царапаю, раздираю удушливое пространство комнатушки, с кишащими в темных углах тварями. Рваные полоски скручиваются праздничным серпантином, обвисая у основания рамы.

Вскоре сквозь дыры начинают проступать силуэты серых многоэтажек, с горящими в окнах брызгами заходящего солнца. С треском обнажается розовое, похожее на слона, облако. Еще немного работы когтями – и в открытую створку окна проникает ветер, игриво качнув на лету складки шторы, наполняя комнату вечерней свежестью.

Не спеша направляюсь к двухэтажному оранжевому дому с балкончиком. На душе легко, как будто я снял тяжелые цепи, которые вынужден был носить всю жизнь. Еще издали замечаю струящийся водопад пшеничных волос. Девушка сидит на стуле, облокотившись о перила балкона, уперев подбородок в сложенные замком руки. Она не меняет позы, даже когда я останавливаюсь под ее окнами. Услышав мой голос, она вздрагивает, будто очнувшись, и какое-то время тревожно смотрит на меня. Потом ее губы растягиваются в улыбке, миндалевидные глаза хитро прищуриваются, и на мгновение мне кажется, что я вижу пушистую мордашку с острыми ушками и черным пятнышком на виске.
Видение проходит, а девушка, приподняв бровь, смотрит в сторону подъезда. Я решительно направляюсь к распахнутой металлической двери. До утра просижу, но улучу момент, когда железный монстр ослабит внимание!

Останавливаюсь недалеко от входа, потом делаю еще пару осторожных шагов. Дверь не шелохнется. В подъезде светло, у порога лежит мохнатый коврик и пахнет чем-то клубничным. Внутри раздаются быстрые легкие шаги. Едва касаясь розовыми ноготками перил, девушка сбегает вниз и в ожидании застывает внизу лестницы. Больше всего на свете я хочу сейчас очутиться рядом с ней!

Мне кажется, что из подъезда идут едва ощутимые волны, мягко окутывая мое тело и словно подталкивая его вперед. Еще раз оглядываюсь на подозрительно притихшую дверь и на Нее, ждущую с надеждой и нетерпением.

Группируюсь, резко отталкиваюсь от земли и, вытянувшись струной, рассекая лапами воздух, лечу!
 
Останнє редагування:
Ух ты, классно! Случайно сюда забрела и прочитала такую интересную историю :клас:
 
Назад
Зверху Знизу