Насилие как способ коммуникации. Современное корейское кино \ Я видел дьявола
Ничего плохого точно не имел в виду. Критиковать, оценивать и пр. вообще мне не очень близко.
...там можно найти даже раннего ким кидук"а
про которого только английская вики знает..
Буквально, не нашел там ничего его окромя "Пьеты", хотя много вручную поиском перелопатил, все сериалы и сериалы по милиандру серий, а их всякие-разные не очень-то и праздную, не из любви к чистому исскуству их же делают в подавляющем большинстве случаев.
Тільки зареєстровані користувачі бачать весь контент у цьому розділі
Беспощадная история мести южнокорейского режиссера Ким Джи Уна. Фильмы Ким Джи Уна, известного своей любовью к разным жанрам и стилям, это всегда мощное и острое кинопереживание. Создавая «Я ВИДЕЛ ДЬЯВОЛА» он и вовсе отбрасывает в сторону социальные нормы и здравый смысл – перед нами кино о безудержной жестокой мести, какую трудно себе представить.
Чан Гён Чхоль само воплощение зла: опасный психопат, который насилует и убивает женщин. На его счету целая серия зверских преступлений, но поймать его никак не удается. Однажды жертвой злодея становится дочь начальника полиции и невеста спецагента Ким Су Хёна. Решив отомстить за возлюбленную любой ценой, Ким Су Хён сам начинает охоту на ее убийцу.
Но после того как маньяк был найден, режиссер не завершает фильм, а задается вопросом: «А что произойдет, если герой тоже станет преступником?» Сюжет сосредотачивается на безумном плане жаждущего кровавого возмездия Ким Су Хёна. Многочисленные сцены насилия шокируют своей чудовищной натуралистичностью. Подобно другим работам Ким Джи Уна – фильмы в стиле «нуар», вестерны, ужасы, комедии – эта дикая история мести органично вписалась в визионерское творчество режиссера.
Очень статья понравилась:
Тільки зареєстровані користувачі бачать весь контент у цьому розділі
...Традиционная культура Кореи испытала воздействие трех значимых вероучений. Конфуцианство привнесло в обиход четкий нравственный кодекс, разумную регламентацию поведения. Буддизм дал страждущим шанс пережить мистический опыт — сиюминутный ответ на метафизические искания индивида. Шаманизм — совокупность спонтанных техник экстаза — взял на себя посредничество в контакте с теневой стороной реальности, имел дело с практической магией, с иррациональными духами подсознания. XX век укоренил в Корее ростки западного христианства (в его католическом и протестантском изводах). И вместе с ним концепт искупления — очищения через страдание. Многие из современных корейцев как минимум двоеверны. Приятие — по принципу восполнения. Религиозные идеологии образуют своеобразную сакральную палитру. Выбор основной и дополнительной веры определяется личными потребностями и психотипом конкретной персоны. Режиссер может считать себя убежденным католиком и делать кино о духовном пути буддийских монахов.
Буддизм заслуживает особого разговора. В отличие от сопредельных стран, он не был в Корее господствующей, официальной религией и все же оказал значительное влияние на самосознание масс. Вероучение это известно артикулированным гуманизмом: проповедует милосердие и сострадание ко всем живым существам. Известно также, что в каждом из государств буддийского ареала то и дело случались кровавые смуты, что представители высших слоев были жестокосердны по отношению к низшим и чужакам. Востоковеды дают несколько объяснений очевидному парадоксу (выводы сделаны на китайском материале.) Есть психологические уловки, позволяющие адепту гуманной религии обойти запрет на насилие и убийство. Коренятся они в хитросплетениях буддийской схоластики. Если жизнь есть страдание, то содействие в избавлении от житейских мук — едва ли не благодеяние. Логика эта позволяла грозным воителям снимать с себя чувство вины при истреблении единоверцев. Вторая теоретическая уловка восходит к концепции иллюзорной мимолетности существования. Жизнь и утрата ее всего лишь мнимости. Самоуничтожение сущего — в природе вещей. Если действительность наша мираж, нет ни реальных существ, ни реальных актов насилия. А значит — ни греха, ни запрета. Третий аргумент основан на прагматических соображениях: насилие есть средство самозащиты. Если смерть одного человека помогает выжить другим — цель оправдает средства. Иностранному зрителю — вольно или невольно — приходится соотносить корейские фильмы с продукцией сопредельных государств. С китайским и японским кино. Сравнения вполне правомерны, точки пересечения существуют, их не может не быть. Три страны издревле существуют в едином поле конфуцианской цивилизации, их народы, испытав влияние буддийской идеологии, смогли сохранить наследие местных религий — даосизма, шаманизма, синто. Корейцы переняли у жителей Поднебесной базовые культурные коды — зерно высокой книжной культуры и поведенческих норм. А заодно и профанные развлечения, вроде авантюрных романов и экранных трюковых небылиц про кудесников боевых искусств. Японский след тоже нельзя сбрасывать со счетов (как ни коробил бы этот тезис упертых сеульских почвенников). Почти полвека Корея управлялась из Токио. Кинематограф — определенная совокупность массовых жанров — утвердился в стране в годы колониального господства. Режиссеры так называемого «золотого века», начинавшие карьеру на рубеже 1950—1960-х годов, либо сами обучались в Японии, либо осваивали свое ремесло под руководством старших коллег.
...
Всплески агрессии — значимый элемент кино приключенческих жанров. Насилие интегрировано в концепт фильмов активного действия, будь то локальные перепевы американских вестернов, фантазийные переработки старинных былин о бесстрашных воинах, комедии о криминальных разборках и бандитские драмы, гибриды шоковых лент о негаданных катастрофах и о вторжении в обиход чужеродных существ — диковинных вирусов или животных-мутантов. (Таков тематический спектр корейских прокатных хитов последнего десятилетия.) Примечательно, что автономные эпизоды противоборств весьма характерны для традиционного театра Восточной и Юго-Восточной Азии, есть они и в спектаклях Пекинской оперы и в представлениях яванских кукловодов. Стычки, бои, поединки в арсенале сценических зрелищ — основной тип динамических сцен. В кино они выполняют те же задачи: акцентируют ударные моменты действия. Чередование актов насилия задает ритмическую структуру батального эпизода. Орнаментальная функция в данном случае тесно увязана с компенсаторной. Кулачные диалоги и перестрелки — необходимая часть развлечения и отвлечения зрителя от житейских забот. Возникает своеобразный трансфер — отождествление наблюдателя с правильным персонажем в ситуации конфронтации своих и чужих, что порождает эффект «экзорцизма»: выплеск эмоций в зрительном зале избавляет народ от негативных аффектов, изгоняет бесов агрессии, притаившихся в подсознании. Приятно поквитаться с тем, кто тебе насолил, хотя бы в параллельной реальности, в невсамделишном мире приключенческого кино. Подобный сеанс арт-терапии имеет особые показания для носителей традиционных культур, где индивиду в повседневном быту предписано прятать истинные реакции, беречь показную невозмутимость, смиряя себя, сохранять лицо.
Склонность к насилию — одна из дефинитивных (определяющих) характеристик экранного персонажа. Но и с этим клеймом не все однозначно. Немотивированная жестокость — маркер определенного амплуа: краска в портрете злодея. Индикатор моральной ущербности негодяев. Вместе с тем агрессивный стиль поведения — чуть что, кулаки в ход — может служить указанием на скромное происхождение беззлобного в сущности простака. Выходец из низших общественных страт бывает по-мужлански несдержан. Он не столь жесток, сколь неотесан — не научен себя надлежаще вести. Пристрастие к рукоприкладству может трактоваться, как показатель избыточной маскулинности. Или являть собой значимый атрибут чисто мужских профессий — такова производственная необходимость, если сфера деятельности героя напрямую связана с применением силовых средств (армия, полиция, криминал). На подобных зазорах и нестыковках зиждется вариативность характеров. Производное от совокупности парадоксов — специфический тип амбивалентных героев: славные парни с руками по локоть в крови...[/SPOILER]