А скажете ли вы что-нибудь ещё... (Второе пришествие)
Добрый день!
«Принял» от вас и переделал ПаРыж-ана.
Рассказ попытался разместить ниже, но... не получилось.
Чтобы услышать мнения, и не слишком напрягать вас, прикрепляю голосовалку.
Заранее благодарю тех, кто откликнется.
ПаРыж-ан
Есть ли жизнь на Марсе, как править миром и что происходит в академическом поднебесье, заботит рядового гражданина куда меньше, чем маленький гонористый гвоздик в его ботинке.
Однако присмотревшись, увидим: важнейшие события в жизни личности, микроскопически незаметной в семимиллиардной массе, нередко проистекают из самых высоких сфер.
Так, мир, измученный недомыслием, перманентно пучится войной. Под разными флагами и названиями: племенными, пуническими, Алой и Белой Розы, Мировыми, революционными (в частности, майданными).
Самодовольные академики-от-бестолковости философских наук не замечают того, что известно уже 200 лет: наш мир должен жить без Войны и Кризиса!!! Не замечают и не «делают замечание» правителям.
Поэтому все мы, и все наши страны больны. Войной. Все по-своему. Страна «советов», изнасилованная революцией в 17-м году, через 70 лет начала разрешаться выкидышем – перестройкой.
Это событие резко коснулось всех. Измученные «общесной собсностью» предприятия стали находить себе новую, «щасливую», частную жизнь. Нашла её и столовка на первом этаже одного из зданий в центре одного из бесчисленных городов огромной страны. Столовка решила соответствовать.
Предприятие общепита лишило себя старых столов, бесплатного хлеба на них, срача в подвалах и неучтённых отходов для неучтённых крыс. Те, в свою очередь, утратив и стол, и дом, разбрелись. Они волочили длинные хвосты в любое время, на любой этаж и сеяли панику.
Именно крысиные разброд и шатания приводят нас к герою этой истории, первоэтажному жильцу, оптимисту Сене. Сеня по ночам стал слышать хруст. Не понимал его значения, пока по комнате не начали деловито сновать новые сожители, прогрызшие дыры в полу. Отсутствие прописки их не смущало.
– Лариска, ты меня не уважаешь! – упрекал он одну из сообитательниц, когда та нагло рассматривала его с середины комнаты. Семён, человек уживчивый, необременённый постоянной женщиной, особо не возникал, пока туалетом не стала вся квартира.
Переговоры с сожителями не удались. Это не оставило обеим сторонам шансов и привело к последней части истории, куда более острой, чем какой-то занудливый гвоздь, не к месту вылезший в каком-то ботинке.
Неравные силы потребовали союзника. Терпилец поехал на птичий (местами – кошачий) рынок. По дороге у ступеней метро его увидел котёнок. Семён давно лишился «девственности». (В плане понимания: его, как и других мужиков, выбирают женщины*; выбор всегда был небогат и очень редко – удачен.)
В этот раз Семёна выбрал… котёнок. Рыжик с небесно-голубыми глазами сочетал аристократизм и изысканность. Как Париж. Когда-то.
Ассоциация навеяла имя: ПаРыж-ан.
Одинокая жизнь светилась ночными раздумьями, последние – приступами рифмоплётства:
Ты, малыш мой, очень рыж,
Носишься, растёшь, шалишь,
И с тобою стал мой дом
Домом с ласковым котом.
На одну ребячью душу
Стал добрей мой дом. Не скучно!
Всем гостям, уставшим где-то,
Души будут здесь согреты.
Я знакомлю их с котом,
Остальное всё – потом!
Тебя выбрали, а ты не знаешь, кто. ПаРыж-ан оправдал всё и сразу. Он ловил и гордо демонстрировал длиннохвостых больше себя. По утрам рядом с трофеями очень не хватало военного оркестра.
Сын Семёна, Тигрёнок по гороскопу, констатировал: о-о-очень умный кот. Они прекрасно понимали друг друга: – Ты чего лыбишься? – спрашивал старший. В ответ младший сын, ПаРыж-ан, довольно урчал.
Как и кровные дети мудрого отца, младшенький вольготно гулял когда хотел и где хотел. Не очень крупный, он легко запрыгивал на двухметровый шкаф и прогуливался по верхам качающихся дверей.
Приступы рифмоплётства не покидали счастливого папашу:
Мой рыжий кот доверчиво, уютно
Клубочком ласковым облюбовал постель,
Сироткой скромною (не обмануться б!)
Готов промучиться в подушках целый день;
Разнеженный и мягкий, глазки мутно
Открыть не может – много дел
Он переделал. Поминутно
Расписана ночных хождений тень:
Визит к соседскому заморышу-мерзавцу,
Что вздумал НАШЕЙ улицей бродить,
Проверить все помойки, распи-с-с-с-аться,
Впитать кошачьих сплетен дым,
И с громким ором нежным утром
Взлететь на стол, всем рассказав о том,
Что он разгневан, ведь уже полсуток
Еды от нас не видел, и что сом –
Да, стырил! – Приготовлен был… ммм – неважно,
И что такое? К ласкам он готов,
А все лентяи дрыхнут! Он им скажет!
И тапки, кстати, от кровати далеко…
Клубочком ласковым мой кот не стал кусаться,
А я – я, старый пень – люблю его, мерзавца…
ПаРыж-ан не только спал, ел и смотрел новости – он заботился о семье. С гулек приходил с дарами. Чаще всего, оправдывая благородное имя, с брюшком сёмги в зубах.
Крысы уважали ПаРыж-ана. Понадобилась пара месяцев, чтобы он перешёл на ловлю красной рыбы.
Однажды старший сын затеял с приятелем возню в полуклассическом стиле в квартире Семёна. ПаРыж-ан определил своё место на баррикадах и молча вцепился в ногу пришлого наглеца. «Наши» отметили победу.
Трёхлетний красавец-кот прочно установил себя. Он никогда не приходил с боевыми отметинами, эту красоту он дарил соперникам. Количество рыжих и полурыжих котов в округе неуклонно росло.
Как-то Семён заметил во дворе коллегу ПаРыж-ана, работницу санэпидслужбы. Та по-своему боролась с неистребимыми обитателями подземелий.
– А моему четырёхлапому отрава не повредит? – спросил Семён.
– Если он не ест зерно,– ответила служивая.
Чего-чего, а зерноедства за ПаРыж-аном не замечалось. Если бы Сеня мог предвидеть…
Странное совпадение: в тот слякотный день Семён с отцом отправились помянуть предыдущее поколение. Семён родился в 59-том и видел своих только на двух фото – его могучий дед и красавица бабушка с пулями от эсэсовцев и «родных» карателей навсегда остались на окраине города в чудовищном 41-м.
ПаРыж-ан отметил годовщину катастрофически неудачной охотой. Он поймал отравленную крысу.
Когда Семён вернулся, соседи рассказали: кот спокойно лежал возле окон своей квартиры, смотрел вокруг, облизывался, потом положил голову на лапы и затих. Навсегда.
Так, слишком быстро, неизгладимо-бездонным шрамом в душе, закончилось последнее – Семёново – звено общечеловеческой истории. Оно ещё раз доказало: за всё в жизни приходится платить. Особенной болью – за непомерно большое счастье…
Он был улыбчивым котом
И многое умел,
Гроза всех крыс, но не о том
Сегодня я бы спел;
Одним прыжком – на шкаф, на стол,
Насмешлив был и смел,
Шкаф был высок, но не о том
Сегодня вам бы спел;
Мой умный, рыжий, славный кот,
Обид он не терпел,
И хвост трубой, но не о том
Я вам бы спеть хотел;
Как всё он знал и понимал,
Как жил и как любил,
Неважно, кто зерно в подвал
Отравой положил;
Хлеб кот мой пищей не считал,
Ведь он – охотник был!
Больную крысу он поймал,
Неважно, кто зерно в подвал
Отравой положил;
Устроил мой герой привал –
Красив, как будто жив,
Неважно, кто зерно в подвал
Отравой положил;
Проходит боль, уходит стон,
Как «на щите» – кот цел,
Как я любил его, о том
Я рассказать успел!
* дам, не понимающих то, что понял даже Семён, следует пожалеть - им тяжело живёися
Добрый день!
«Принял» от вас и переделал ПаРыж-ана.
Рассказ попытался разместить ниже, но... не получилось.
Чтобы услышать мнения, и не слишком напрягать вас, прикрепляю голосовалку.
Заранее благодарю тех, кто откликнется.
ПаРыж-ан
Есть ли жизнь на Марсе, как править миром и что происходит в академическом поднебесье, заботит рядового гражданина куда меньше, чем маленький гонористый гвоздик в его ботинке.
Однако присмотревшись, увидим: важнейшие события в жизни личности, микроскопически незаметной в семимиллиардной массе, нередко проистекают из самых высоких сфер.
Так, мир, измученный недомыслием, перманентно пучится войной. Под разными флагами и названиями: племенными, пуническими, Алой и Белой Розы, Мировыми, революционными (в частности, майданными).
Самодовольные академики-от-бестолковости философских наук не замечают того, что известно уже 200 лет: наш мир должен жить без Войны и Кризиса!!! Не замечают и не «делают замечание» правителям.
Поэтому все мы, и все наши страны больны. Войной. Все по-своему. Страна «советов», изнасилованная революцией в 17-м году, через 70 лет начала разрешаться выкидышем – перестройкой.
Это событие резко коснулось всех. Измученные «общесной собсностью» предприятия стали находить себе новую, «щасливую», частную жизнь. Нашла её и столовка на первом этаже одного из зданий в центре одного из бесчисленных городов огромной страны. Столовка решила соответствовать.
Предприятие общепита лишило себя старых столов, бесплатного хлеба на них, срача в подвалах и неучтённых отходов для неучтённых крыс. Те, в свою очередь, утратив и стол, и дом, разбрелись. Они волочили длинные хвосты в любое время, на любой этаж и сеяли панику.
Именно крысиные разброд и шатания приводят нас к герою этой истории, первоэтажному жильцу, оптимисту Сене. Сеня по ночам стал слышать хруст. Не понимал его значения, пока по комнате не начали деловито сновать новые сожители, прогрызшие дыры в полу. Отсутствие прописки их не смущало.
– Лариска, ты меня не уважаешь! – упрекал он одну из сообитательниц, когда та нагло рассматривала его с середины комнаты. Семён, человек уживчивый, необременённый постоянной женщиной, особо не возникал, пока туалетом не стала вся квартира.
Переговоры с сожителями не удались. Это не оставило обеим сторонам шансов и привело к последней части истории, куда более острой, чем какой-то занудливый гвоздь, не к месту вылезший в каком-то ботинке.
Неравные силы потребовали союзника. Терпилец поехал на птичий (местами – кошачий) рынок. По дороге у ступеней метро его увидел котёнок. Семён давно лишился «девственности». (В плане понимания: его, как и других мужиков, выбирают женщины*; выбор всегда был небогат и очень редко – удачен.)
В этот раз Семёна выбрал… котёнок. Рыжик с небесно-голубыми глазами сочетал аристократизм и изысканность. Как Париж. Когда-то.
Ассоциация навеяла имя: ПаРыж-ан.
Одинокая жизнь светилась ночными раздумьями, последние – приступами рифмоплётства:
Ты, малыш мой, очень рыж,
Носишься, растёшь, шалишь,
И с тобою стал мой дом
Домом с ласковым котом.
На одну ребячью душу
Стал добрей мой дом. Не скучно!
Всем гостям, уставшим где-то,
Души будут здесь согреты.
Я знакомлю их с котом,
Остальное всё – потом!
Тебя выбрали, а ты не знаешь, кто. ПаРыж-ан оправдал всё и сразу. Он ловил и гордо демонстрировал длиннохвостых больше себя. По утрам рядом с трофеями очень не хватало военного оркестра.
Сын Семёна, Тигрёнок по гороскопу, констатировал: о-о-очень умный кот. Они прекрасно понимали друг друга: – Ты чего лыбишься? – спрашивал старший. В ответ младший сын, ПаРыж-ан, довольно урчал.
Как и кровные дети мудрого отца, младшенький вольготно гулял когда хотел и где хотел. Не очень крупный, он легко запрыгивал на двухметровый шкаф и прогуливался по верхам качающихся дверей.
Приступы рифмоплётства не покидали счастливого папашу:
Мой рыжий кот доверчиво, уютно
Клубочком ласковым облюбовал постель,
Сироткой скромною (не обмануться б!)
Готов промучиться в подушках целый день;
Разнеженный и мягкий, глазки мутно
Открыть не может – много дел
Он переделал. Поминутно
Расписана ночных хождений тень:
Визит к соседскому заморышу-мерзавцу,
Что вздумал НАШЕЙ улицей бродить,
Проверить все помойки, распи-с-с-с-аться,
Впитать кошачьих сплетен дым,
И с громким ором нежным утром
Взлететь на стол, всем рассказав о том,
Что он разгневан, ведь уже полсуток
Еды от нас не видел, и что сом –
Да, стырил! – Приготовлен был… ммм – неважно,
И что такое? К ласкам он готов,
А все лентяи дрыхнут! Он им скажет!
И тапки, кстати, от кровати далеко…
Клубочком ласковым мой кот не стал кусаться,
А я – я, старый пень – люблю его, мерзавца…
ПаРыж-ан не только спал, ел и смотрел новости – он заботился о семье. С гулек приходил с дарами. Чаще всего, оправдывая благородное имя, с брюшком сёмги в зубах.
Крысы уважали ПаРыж-ана. Понадобилась пара месяцев, чтобы он перешёл на ловлю красной рыбы.
Однажды старший сын затеял с приятелем возню в полуклассическом стиле в квартире Семёна. ПаРыж-ан определил своё место на баррикадах и молча вцепился в ногу пришлого наглеца. «Наши» отметили победу.
Трёхлетний красавец-кот прочно установил себя. Он никогда не приходил с боевыми отметинами, эту красоту он дарил соперникам. Количество рыжих и полурыжих котов в округе неуклонно росло.
Как-то Семён заметил во дворе коллегу ПаРыж-ана, работницу санэпидслужбы. Та по-своему боролась с неистребимыми обитателями подземелий.
– А моему четырёхлапому отрава не повредит? – спросил Семён.
– Если он не ест зерно,– ответила служивая.
Чего-чего, а зерноедства за ПаРыж-аном не замечалось. Если бы Сеня мог предвидеть…
Странное совпадение: в тот слякотный день Семён с отцом отправились помянуть предыдущее поколение. Семён родился в 59-том и видел своих только на двух фото – его могучий дед и красавица бабушка с пулями от эсэсовцев и «родных» карателей навсегда остались на окраине города в чудовищном 41-м.
ПаРыж-ан отметил годовщину катастрофически неудачной охотой. Он поймал отравленную крысу.
Когда Семён вернулся, соседи рассказали: кот спокойно лежал возле окон своей квартиры, смотрел вокруг, облизывался, потом положил голову на лапы и затих. Навсегда.
Так, слишком быстро, неизгладимо-бездонным шрамом в душе, закончилось последнее – Семёново – звено общечеловеческой истории. Оно ещё раз доказало: за всё в жизни приходится платить. Особенной болью – за непомерно большое счастье…
Он был улыбчивым котом
И многое умел,
Гроза всех крыс, но не о том
Сегодня я бы спел;
Одним прыжком – на шкаф, на стол,
Насмешлив был и смел,
Шкаф был высок, но не о том
Сегодня вам бы спел;
Мой умный, рыжий, славный кот,
Обид он не терпел,
И хвост трубой, но не о том
Я вам бы спеть хотел;
Как всё он знал и понимал,
Как жил и как любил,
Неважно, кто зерно в подвал
Отравой положил;
Хлеб кот мой пищей не считал,
Ведь он – охотник был!
Больную крысу он поймал,
Неважно, кто зерно в подвал
Отравой положил;
Устроил мой герой привал –
Красив, как будто жив,
Неважно, кто зерно в подвал
Отравой положил;
Проходит боль, уходит стон,
Как «на щите» – кот цел,
Как я любил его, о том
Я рассказать успел!
* дам, не понимающих то, что понял даже Семён, следует пожалеть - им тяжело живёися
Останнє редагування:
