Тяга ко всему немецкому

– Слушай, – торопливо заговорил Татарский, – у меня беда. Я кислоты обожрался. Специалисты сказали, пять доз. Колбасит, короче, по всему мясокомбинату. Что делать?

– Что делать? Не знаю, что делать. Я в таких случаях мантру читаю.

– Можешь мне дать?

– Как я тебе дам. Передача нужна.

– А таких нет, чтобы без передачи?

Гиреев задумался.

– Сейчас, подожди минуту, – сказал он и положил трубку на стол.

Несколько минут Татарский вслушивался в далекие звуки, которые приносил по проводу электрический ветер. Сначала были слышны обрывки разговора, надолго вклинился раздраженный женский голос, а потом все покрыл резкий и требовательный детский плач.

– Записывай, – сказал наконец Гиреев. – Ом мелафефон бва кха ша. Повторяю по буквам: о-эм…

– Записал, – сказал Татарский. – Что это значит?

– Неважно. Концентрируйся чисто на звуке, понял? Водка у тебя есть?
...............................
– Слушай, – перебил Татарский, – сворачивай. Я все равно сейчас не пойму ничего – голова болит. Ты мне лучше скажи, что это ты мне за мантру дал?

– Это не мантра, – ответил Гиреев. – Это предложение на иврите из учебника. У меня жена учит.

Приезжая к бабушке вместо поездки в "Лесную сказку" в Кочетке(три смены меня там не выдерживали и пионервожатые с воспитателями просили родителей дать им внеочередной отпуск от меня, по горячей сетке), я каждое утро гулял в деревенском дворе сврей бабушки в ожидании пока соберутся местные шалапуты, для выдвижения в мир природы в виде полоскания в багнюке и надувания жаб через соломинку.

- Его звали Васькой, я чухал его за ушком, он довольно похрюкивал и я давал ему топинамбур, от чего его глаза становились сияющими, а звучное чамканье вкусняшки, рождало в моём подсознании дикий аппетит. Бабушка кричала: - иди домой, блины стынут. Но я не мог отойти от своего "друга" и когда топинамбур закончился в бабушкином дворе, я перелазил через забор к тёте Лене и выдернув пару ростков с клубнями, перемахивал назад и довольно преподносил их Ваське.
Василий не умел говорить - "пасиба", но в его глазах, я видел столько благодарности, столько желания видеть меня, чувствовать меня... Его желание и взгляд, когда он подбирал за мной каждую упавшую мимо бидончика вишню. Взгляд, которым мало кто из людей одаривал меня на протяжении всей моей последующей жизни, не зависимо от меры доброты и щедрости подаренной людям.
Потом настала осень, мы приехали к бабушке, я зашел в сарай к Ваське, но меня как то некорректно все уводили от общения с ним. По своей детской наивности, приятно общался с бабушкой и не подозревал никакого подвоха. Но, когда достали немецкий штык-нож, в моей душе что то перевернулось. Я всё понял и начал плакать.
Моя трагедия, возраст в 10 лет и мольбы, никак не перевешивали Васькины сто двадцать кил живого веса.
И с того времени, я очень ненавижу немецкие штык-ножи! В прочем как и всё немецкое именно времён войны!

Если бы Ваську порешили без немецкого пафоса, наверное, я бы не стал так критичен в осознании сути трагедии, НО!!!

Катон сказав(ла):

Обама это чернокожий еврей, с паспортом гражданина США, у него мама - еврейка, а папа африканец.

Натисніть, щоб розгорнути...