В редакцию ТСН.ua написал чеченец Муса Ломаев. В конце мая 2004 года его, грозненского студента, похитили и доставили в Ленинское РОВД города. В июне его собратом по несчастью стал другой студент - Михаил Владовских. До этого они особо не были знакомы, но их стали "проводить" по одному делу. Парней обвиняли в терроризме – якобы они вступили в банду и в ее составе участвовали в нападениях. Из доказательств в итоге не было ни документов, ни улик – только признательные показания Ломаева. Владовских так ни в чем и не признался. Чтобы выбить нужные показания, их обоих пытали день за днем, ночь за ночью. Позже к ним "прилепили" еще одного не знакомого им человека – Муслима Чудалова, который выдал массу показаний о якобы совершеннях Мусой и Михаилом преступлениях.
Это дело – как ни ужасно, самое обычное для Чечни. Сенсацией стало то, что вопреки всем ожиданиям Верховный суд Чечни признал Мусу Ломаева и Михаила Владовский невиновными и оговорившими себя под бесчеловечными пытками.
Сейчас Муса Ломаев живет в Финляндии. Узнав, что 19 мая коллегия присяжных в Чеченском Верховном суде признала украинцев Николаем Карпюка и Станислава Клиха виновными, он захотел поделиться своей историей. Как он пояснил – чтобы украинцы знали, через что пришлось пройти их соотечественникам.
Знаете, а мы потеряли обоих… И Владовских, и Ломаева. Страна потеряла обоих этих парней — они уехали из страны. Они — беженцы от нас. И вряд ли вернутся назад.
Из статьи Анны Политковской о деле Мусы Ломаева и Михаила Владовских, октябрь 2005 года
***
О чем я думаю?
Я думаю о том, как пытали тех двух украинцев, которых судят в Грозном, чтобы они свидетельствовали против себя. Их пытали не в тех злачных местах, как когда-то меня, тогда было временное РОВД, временное правительство, все было временно и тебя пытали так сильно, чтобы если ты и выживешь во всем этом ужасе, чтобы жил с этим ужасом всю жизнь, засыпал с этим и просыпался. Сейчас в Чечне давно уже нет ничего временного, все уже постоянно. Теперь пытают в чистых кабинетах, в чистых камерах. Сокамерники откачивают тебя после очередного допроса, как и тогда меня. Пытают, улыбаясь и приговаривая – "терпи, это твоя участь".
...Ночь была короткой, очередной ночной допрос. Повезло – особо не пытали, только душили, всего лишь пару раз потерял сознание. В смене было мало людей, пытали лишь двое, через пару часов меня отнесли к камере ИВС и сдали ивсникам. Утро началось с очередного допроса. Завели в кабинет и тут же надели пакет на голову. Наручники были застегнуты назад, всем своим телом приготовился принять удары. Я не знал только, куда последует первый – обычно он болит сильнее всего.
Разговор начался со схрона, который я должен был сдать. Отвечаю, что не знаю никакой схрон. Я стою лицом к стенке, двое подходят и спрашивают о схроне, перечисляют количество оружия, которое, по их мнению, там находится. Начинаю кричать, что не знаю никакой схрон. Знаю, что будут пытать в любом случае, хочу, чтобы уже поскорей все это началось, чтобы побыстрее оттащили мое полумертвое тело обратно в камеру. Первый удар последовал в голову. Не знаю, чем ударили, упал на пол, как подкошенный. Наручники тут же затянулись. Не успел упасть, как меня начали забивать ногами. Били не разбирая – в голову, по телу и ногам. Пришел в себя, из носа идет кровь, во рту также привкус крови, не могу понять, то ли я лежу, то ли сижу. Голова сильно кружится, не чувствую рук, на голове все так же этот гребанный пакет.
Поняв, что я пришел в себя, продолжили допрос: "Нам нужен схрон, мы знаем что он есть у тебя, сдай нам его". Отвечаю опять, что знать не знаю про схрон. Снова затянули пакет, дышать трудно, начинаю кричать, получаю целую кучу ударов по телу дубинкой, сводит дыхание от боли, и ты не знаешь – бороться тебе за воздух или пытаться унять боль по всему телу. Пакет отпускают, спрашивают "хьа дийц" (чечеч. "говори"). Это слово звучит так зловеще, так уродливо. Его выговаривают в мой адрес настолько презрительно, что оно ужасней всего на свете для меня. Отвечаю так же – что ничего не знаю. Пакет затягивается, и меня начинают бить дубинкой по всему телу. Пытаюсь вырвать руки со всей силы, я хочу дышать, очень сильно, всего один глоток, не могу перевести дух от ударов по всему телу, в глазах синева, резко перестаю чувствовать боль и отключаюсь.
Сильный удар по лицу, открываю глаза, слышу "дийна ду хар шайт" (чечен. "живой этот шайтан"), уже без слов начинают пинать меня ногами. Я не понимаю, где я – на стене или на полу. Рук не чувствую, так они онемели. Дают передышку, повторяют вопрос о схроне, отвечаю то же. Снова затягивают пакет, начинают бить по всему телу и снова я теряю сознание.
Опять прихожу в себя. Лежу на полу, лицом к полу, не чувствую своей челюсти, все залито кровью. Меня снова пинают ногой. Смотрят – пришел в себя, и ставят на пол, как мешок картошки. Я валюсь на пол, меня прислонили к стенке, пакет все так же на голове, все перемешалось – пот, кровь. В ушах звенит, и я с большим трудом слышу их: "Ты можешь это прекратить, просто сдай свой схрон, мы знаем, что он у тебя есть, зачем ты мучаешь себя, для тебя война закончилась". Пытаюсь сказать что-то, но челюсть не слушается меня. Чуть подождав, собрался и сказал им: "Хорошо, я сдам вам свой схрон, тот, который есть у меня".
Меня посадили на стул. Сидеть не могу. Один придерживает меня, пакет открыли в районе глаз. Опер сел через стол, взял ручку, бумагу и говорит: "Называй улицу и количество стволов в схроне". До сих пор помню лицо этого изверга. Я знал, что меня ждет, знал, что дороги домой уже нет, понимал, что это последние люди, если их можно таковыми назвать, которые видят меня живым, и мне стало безумно горестно на душе от этого.
На момент моего похищения я взял один подряд в пригороде Грозного – нужно было сделать внутреннюю отделку частного дома, на тот момент один из серьезных проектов для меня. Назвал улицу того дома, этаж, указал количество мешков и начал перечислять содержимое этих мешков. А было там мое рабочее оборудование, которое я купил для своей бригады: перфоратор, лобзик, пила, провилы и прочее и прочее. И в конце добавил – "это единственный схрон, который у меня есть". Опер, который держал мое равновесие на стуле, выхватил пистолет и ударил рукояткой по голове. От удара я свалился на пол, на меня налетели, как коршуны, и начали избивать, я потерял сознание.
Помню, как меня двое тащили обратно в ИВС, я не чувствовал своего тела, было такое ощущение, что ты в каком-то вакууме. Скинули у дверей ИВС, ивсники затащили в камеру и закрыли. Не знаю, сколько я был в отключке, в тот день то приходил в себя, то отключался. Долго не мог ничем пошевелить, не мог двигать челюстью. Только через пару дней смог нормально встать на ноги. Допросы о схроне продолжились, они довели меня до такого состояния, что я начал кричать им, чтобы они выкопали яму, скинули туда оружие, и я укажу, что это мой схрон...
После пытали, чтобы я выдал им стечкина, явку, пароли и еще много-много чего, но я ничего не знал, тем самым усугублял свое положение. Меня просто пытали, пока им не надоест, пока они не устанут. Шрамы от наручников, на которые я сейчас смотрю, не единственное напоминание о тех ужасах, которые были в моем плену. Все это со мной, каждый час и каждый день. Я уже сдался в попытках избавится от этого, признался сам себе, что это в какой-то мере самая сильная часть меня.
***
