Самое-самое любимое стихотворение

Как у него дела? Сочиняешь повод
И набираешь номер; не так давно вот
Встретились, покатались, поулыбались.
Просто забудь о том, что из пальца в палец
Льется чугун при мысли о нем – и стынет;
Нет ничего: ни дрожи, ни темноты нет
Перед глазами; смейся, смотри на город,
Взглядом не тычься в шею-ключицы-ворот,
Губы-ухмылку-лунки ногтей-ресницы —
Это потом коснется, потом приснится;
Двигайся, говори; будет тихо ёкать
Пульс где-то там, где держишь его под локоть;
Пой; провоцируй; метко остри – но добро.
Слушай, как сердце перерастает ребра,
Тестом срывает крышки, течет в груди,
Если обнять. Пора уже, все, иди.
И вот потом – отхлынуло, завершилось,
Кожа приобретает былой оттенок —
Знай: им ты проверяешь себя на вшивость.
Жизнеспособность. Крепость сердечных стенок.
Ты им себя вытесываешь, как резчик:
Делаешь совершеннее, тоньше, резче;
Он твой пропеллер, двигатель – или дрожжи
Вот потому и нету его дороже;
С ним ты живая женщина, а не голем;
Плачь теперь, заливай его алкоголем,
Бейся, болей, стихами рви – жаркий лоб же,
Ты ведь из глины, он – твой горячий обжиг;
Кайся, лечи ошпаренное нутро.
Чтобы потом – спокойная, как ведро, —
“Здравствуй, я здесь, я жду тебя у метро”.

Вера Полозкова
 
У героев стынет кровь,
Разбиваются и вновь
Идут ко дну,
Идут ко дну.

Успокоит океан
И расстелет по волнам
Свою вину,
Свою вину.

Припев:
Кон-кончится плёнка,
Ты,
Ты ждёшь ребенка
От меня

Моя любовь,
Моя любовь.

Уходили в плаванье
За чужие гавани
Вести войну,
Вести войну.

Но известно лишь волнам,
Что оставит океан
Тебя одну,
Тебя одну.

Припев:
Кон-кончится плёнка,
Ты,
Ты ждёшь ребенка
От меня.

Моя любовь,
Моя любовь.

Кон-кончится плёнка,
Ты,
Ты ждёшь ребенка
От меня.

Моя любовь,
Моя любовь.

Моя любовь,
Моя любовь.

(Би-2)



Вся наша жизнь - огромный танцпол
Под музыку высших сфер.
Танцора вперёд толкает Господь,
Партнёра суёт Люцифер.
Все выбирают танцы попроще
Ща ваще модно ж--ой вилять
А такие, как мы, танцуют танго,
А хрена ли там танцевать?

Вот эту руку сюда, эту сюда,
Ногу вот так.
Вот эту голову так,
Смотри на меня, двигайся в такт.
Когда я делаю так, ты делай вот так,
Теперь поворот. Хорошо!
Я знаю, вряд ли мы увидимся ещё!

Жаль не хватает моря да пальм,
Да белая ночь холодна.
Зато глубокими низами
И обильными верхами
Музыка танго полна.
Вечернее платье, высокий каблук,
Пусть бутылка с шампанским пуста.
Если ты хочешь жить и сдохнуть красиво,
Запомни алгоритм и слова:

Вот эту руку сюда, эту сюда,
Ногу вот так.
Вот эту голову так,
Смотри на меня, двигайся в такт,
Когда я делаю так, ты делай вот так,
Теперь поворот. Хорошо!
Я знаю, вряд ли мы увидимся,
Вряд ли мы увидимся,
Вряд ли мы увидимся ещё.

(Ундервуд)
 
Останнє редагування:
- Уходить от него. Динамить.
Вся природа ж у них – дрянная.
- У меня к нему, знаешь, память –
Очень древняя, нутряная.
- Значит, к черту, что тут карьера?
Шансы выбиться к небожителям?
- У меня в него, знаешь, вера;
Он мне – ангелом-утешителем.
- Завяжи с этим, есть же средства;
Совершенно не тот мужчина.
- У меня к нему, знаешь, – детство,
Детство – это неизлечимо. polozkova
 
Я одного желанья не таю:
Дерев под ветром дружную семью
Увидеть не дубравою ночной -
Оправою, вобравшей мир земной.

Я был бы добровольно заключен
В пространном протяженье вне времен,
Где только вглубь уводят тропы все -
И ни одна не тянется к шоссе.

Но не всегда, уйдя, уйдешь навек.
А может быть, найдется человек,
Которому меня недостает,
И вглубь - узнать, мне дорог ли, - войдет.

Итог моих скитаний внешне мал:
Лишь тверже стал я верить в то, что знал.

(Р. Фрост)
 
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица,
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь.
Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
189
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Черный человек,
Черный, черный...
«Слушай, слушай, —
Бормочет он мне, —
В книге много прекраснейших
Мыслей и планов.
Этот человек
Проживал в стране
Самых отвратительных
Громил и шарлатанов.
В декабре в той стране
Снег до дьявола чист,
И метели заводят
Веселые прялки.
Был человек тот авантюрист,
Но самой высокой
И лучшей марки.
Был он изящен,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
190
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою».
«Счастье, — говорил он, —
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство».
«Черный человек!
Ты не смеешь этого!
Ты ведь не на службе
Живешь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай».
Черный человек
Глядит на меня в упор.
191
И глаза покрываются
Голубой блевотой.
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.
.....................
.....................
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Ночь морозная...
Тих покой перекрестка.
Я один у окошка,
Ни гостя, ни друга не жду.
Вся равнина покрыта
Сыпучей и мягкой известкой,
И деревья, как всадники,
Съехались в нашем саду.
Где-то плачет
Ночная зловещая птица,
Деревянные всадники
Сеют копытливый стук.
192
Вот опять этот черный
На кресло мое садится,
Приподняв свой цилиндр
И откинув небрежно сюртук.
«Слушай, слушай! —
Хрипит он, смотря мне в лицо.
Сам все ближе
И ближе клонится. —
Я не видел, чтоб кто-нибудь
Из подлецов
Так ненужно и глупо
Страдал бессонницей.
Ах, положим, ошибся!
Ведь нынче луна.
Что же нужно еще
Напоенному дремой мирику?
Может, с толстыми ляжками
Тайно придет «она»,
И ты будешь читать
Свою дохлую томную лирику?
Ах, люблю я поэтов!
Забавный народ!
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую,
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою.
193
Не знаю, не помню,
В одном селе,
Может, в Калуге,
А может, в Рязани,
Жил мальчик
В простой крестьянской семье,
Желтоволосый,
С голубыми глазами...
И вот стал он взрослым,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою».
«Черный человек!
Ты — прескверный гость!
Эта слава давно
Про тебя разносится».
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу...
......................
194
...Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах, ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала!
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один...
И — разбитое зеркало...

Истинные случаи иногда становятся притчами.
Ты счел бы все это, вероятно, лишним.
Вероятно, сейчас
ты испытываешь безразличие.

___

Впрочем, он
не испытывает безразличия,
ибо от него осталась лишь горсть пепла,
смешавшегося с миром, с пыльной дорогой,
смешавшегося с ветром,
с большим небом,
в котором он не находил Бога.
Ибо не обращал свой взор к небу.
Земля -- она была ему ближе.
И он изучал в Сарагоссе право Человека
и кровообращение Человека --
в Париже.
Да. Он никогда не созерцал
Бога
ни в себе,
ни в небе,
ни на иконе,
потому что не отрывал взгляда
от человека и дороги.
Потому что всю жизнь уходил
от погони.
Сын века -- он уходил от своего
века,
заворачиваясь в плащ
от соглядатаев,
голода и снега.
Он, изучавший потребность
и возможность
человека,
Человек, изучавший Человека для Человека.
Он так и не обратил свой взор
к небу,
потому что в 1653 году,
в Женеве,
он сгорел между двумя полюсами века:
между ненавистью человека
и невежеством человека.
 
БАЛЛАДА МОРСКОЙ ВОДЫ

Море смеется
у края лагуны.
Пенные зубы,
лазурные губы...

- Девушка с бронзовой грудью,
что ты глядишь с тоскою?

- Торгую водой, сеньор мой,
водой морскою.

- Юноша с темной кровью,
что в ней шумит не смолкая?

- Это вода, сеньор мой,
вода морская.

- Мать, отчего твои слезы
льются соленой рекою?

- Плачу водой, сеньор мой,
водой морскою.

- Сердце, скажи мне, сердце,-
откуда горечь такая?

- Слишком горька, сеньор мой,
вода морская...

А море смеется
у края лагуны.
Пенные зубы,
лазурные губы.

(Федерико Лорка)
 
Спроси звезда

Ой-ей-ей, спроси меня, ясная звезда,
Не скучно ли долбить толоконные лбы?
Я мету сор новых песен из старой избы.
Отбивая поклоны, мне хочется встать на дыбы.
Но там - только небо в кольчуге из синего льда.

Ой-ей-ей, спроси меня, ясная звезда,
Не скучно ли все время вычесывать блох?
Я молюсь, став коленями на горох.
Меня слышит бог Никола-Лесная вода.
Но сабля ручья спит в ножнах из синего льда.

Каждому времени - свои ордена.
Но дайте же каждому валенку свой фасон!
Я сам знаю тысячу реальных потех,
и я боюсь сна из тех, что на все времена.
Звезда! Я люблю колокольный звон...
С земли по воде сквозь огонь в небеса звон...

Ой-й-й, спроси, звезда, да скоро ли сам усну,
отлив себе шлем из синего льда?
Белым зерном меня кормила зима
Там, где сойти с ума не сложней, чем порвать струну.

Звезда! Зачем мы вошли сюда?
Мы пришли, чтобы разбить эти латы из синего льда.
Мы пришли, чтобы раскрыть эти ножны из синего льда.
Мы сгорим на экранах из синего льда.
Мы украсим шлемы из синего льда.
И мы станем скипетром из синего льда.

Ой-ей-ей, спроси меня, ясная звезда.
Ой-ей-ей, спаси меня, ясная звезда.

(с) А. Башлачёв
 
Заблудился в трубе ветер поздний, слепой...

Артем Щукин

Заблудился в трубе ветер поздний, слепой,
Уголёк золотой в печке тлеет едва.
Загулял Божий дар с подорожной судьбой,
Зыбкий мостик назад разрубив на дрова.

В этой чаще тропинку вовек не найти.
Колдовства не таят тут болотные пни.
Тут и зверь не рычит, птица тут не поёт -
Заповедная чья-то тут память живёт.

Не садись в эти сани - они не твои!
Не садись на дороге - не кончен твой путь.
В жизни новых начал не ищи, не зови -
На запятки садись, глядь - подкинут чуть-чуть.

1979
 
Ну вот так и сиди, из пальца тоску высасывая, чтоб оправдывать лень,
апатией зарастать. И такая клокочет непримиримость классовая между тем,
кто ты есть и тем, кем могла бы стать. Ну сиди так, сквозь зубы зло
матерясь да всхлипывая, словно глина, что не нашла себе гончара, чтоб
крутилась в башке цветная нарезка клиповая, как чудесно все было в жизни
еще вчера. Приключилась опять подстава, любовь внеплановая,
тектонический сдвиг по фазе – ну глупо ведь: эта жизнь по тебе катается,
переламывая, а ты только и можешь дергаться и реветь.
Вера-Вера, ты не такая уж и особенная, это тоже отмазка, чтоб не пахать
как все; а война внутри происходит междоусобная, потому что висишь на
чертовом колесе, и повсюду такое поле лежит оранжевое, и дорог сотня
тысяч, и золотая рожь, и зрелище это так тебя завораживает, что не
слезешь никак, не выберешь, не допрёшь; тот кусок тебе мал и этот вот не
хорош.
Да, ты девочка с интеллектом да с горизонтом, с атласной лентой, с косой
резьбой; и такой у тебя под сердцем любовный склеп там, весь гарнизон
там, и все так счастливы не с тобой; потому что ты, Вера, жерло, ты,
Вера, пекло, и все бегут от тебя с ожогами в пол-лица; ты читаешь по
пальцам смугло, ресницам бегло, но не видишь, где в этот раз подложить
сенца.
Выдыхай, Вера, хватит плакать, кося на зрителя, это дешево; встань,
умойся, заправь кровать. Все ответы на все вопросы лежат внутри тебя,
наберись же отваги взять и пооткрывать. Бог не требует от тебя
становленья быстрого, но пугается, когда видит через стекло – что ты
навзничь лежишь полгода и, как от выстрела, под затылком пятно волос с
тебя натекло.
Ты же славно соображаешь, ты вихрь, ты гонщица, только нужен внутри
контакт проводков нехитрых.
Просто помни, что вот когда этот мир закончится – твое имя смешное тоже
должно быть в титрах.
Полозкова
 
Саша Черный

Отъезд петербужца

Середина мая и деревья голы...
Словно Третья Дума делала весну!
В зеркало смотрю я, злой и невеселый,
Смазывая йодом щеку и десну.

Кожа облупилась, складочки и складки,
Из зрачков сочится скука многих лет.
Кто ты, худосочный, жиденький и гадкий?
Я?! О нет, не надо, ради бога, нет!

Злобно содрогаюсь в спазме эстетизма
И иду к корзинке складывать багаж:
Белая жилетка, Бальмонт, шипр и клизма,
Желтые ботинки, Брюсов и бандаж.

Пусть мои враги томятся в Петербурге!
Еду, еду, еду — радостно и вдруг.
Ведь не догадались думские Ликурги
Запрещать на лето удирать на юг.

Синие кредитки вместо Синей Птицы
Унесут туда, где солнце, степь и тишь.
Слезы увлажняют редкие ресницы:
Солнце... Степь и солнце вместо стен и крыш.

Был я богоборцем, был я мифотворцем
(Не забыть панаму, плащ, спермин и «код»),
Но сейчас мне ясно: только тошнотворцем,
Только тошнотворцем был я целый год...

Надо подписаться завтра на газеты,
Чтобы от культуры нашей не отстать,
Заказать плацкарту, починить штиблеты
(Сбегать к даме сердца можно нынче в пять).

К прачке и в ломбард, к дантисту-иноверцу,
К доктору — и прочь от берегов Невы!
В голове — надежды вспыхнувшего сердца,
В сердце — скептицизм усталой головы.
 
он знает мои привычки,
а когда холодно,
спрашивает,
тепло ли я одета.
мы можем обо всём с ним,
даже о самом личном,
он на мои вопросы
ищет ответы.
он постоянно удивляется
мне,
и смеётся над моими
недостатками,
мы бегаем с ним по вечерам,
кода я позволяю себе
больше сладкого.
мы можем
заниматься с ним
ничем,
и смеяться над фильмом
скучным,
он иногда ревнует меня,
а я обнимаю его,
целую,
и говорю,
что он самый лучший.

© Татьяна Яцишина
 
Сонет 91

Кто знатностью гордится, кто сноровкой,
Кто силой, кто богатством и дворцом,
Кто платьем - пустяковою обновкой,
Кто соколом, кто статным жеребцом.

У каждого своё есть наслажденье,
Пусть радуется, словно он в раю;
Не для меня простые развлеченья,
Я счастье в самом лучшем познаю.

Твоя любовь всех титулов превыше,
Чудесней редких соколов, коней,
Ценней богатств, роскошней платьев пышных,
Тем, что моя, я горд стократ сильней.

Несчастье в том - когда меня лишишь
Своей любви ты, я останусь нищ.

(Шекспир)
 
Песня Ванессы (из спектакля "Дом, который построил Свифт")

Вероника Долина

Ауо-оэй...

Пустеет дом, пустеет сад.
И флигель спит, и флюгер.
Как будто много лет назад
Здесь кто-то жил, да умер.

Ауо-оэй! Ауо-оэй...

А здесь любовь моя жила -
Жила, не выбирала.
Она горела, но дотла
Зола не выгорала.

Ауо-оэй! Ауо-оэй...

Костёр из листьев - погляди!
В нём ни тепла, ни жара.
Но он дымится посреди
Всего земного шара...

Ауо-оэй! Ауо-оэй...
Ауо-оэй...
 
У меня под кожей — вода. И киты. И ирис с бергамотом. Литр виски, два кубика льда, и талон к психиатру в субботу.

Вместо поступи — танца надрыв, беспощадно, до боли, до колик. Меня нет. Я возьму перерыв. Вместо подписи — крестик и нолик.

Словно яблока ломтик, без сна подрастает луна понемножку. Меня в нос целовала весна, как бездомную рыжую кошку.

Растреплю свои косы и ветру отдам. Раскидаю по сумеркам сердце. Я давно заплатила по вашим счетам. Пусть от памяти некуда деться.
 
Шиллинг в день

Р. Киплинг

Меня звать 0'Келли, испытан я в деле,
Прошел я в шинели из Лидса в Лахор.
Пешавар и Лакну -
Что вспомню, то крякну:
Их полный набор - дыр на "ар" или "ор".
Знал черную хворость, знал горькую горесть,
Прицельную прорезь и смертную тень,
Но стар я и болен,
И вот я уволен,
А выслуга, воин, - по шиллингу в день.

Хор: Шиллингом в день -
Туже ремень!
Будь же доволен и шиллингом в день!

Мне снятся поныне пески и пустыни,
Как скачем мы в пене по следу гази,
И падают кони,
И кто в эскадроне
В погоне на смерть свою глянет вблизи!
Что ж, рвется, где тонко... Жену ждет поденка,
Меня - работенка рассыльным по Лондону.
И в холод, и в дождь
Меня ты найдешь:
Сгодится и грош на приварок голодному!

Хор: Чем пособишь ему,
Воину бывшему?
Хоть письмецо на разноску подкинь!
Вспомни, как жил он,
Что заслужил он,
И - Боже, храни Королеву! Аминь.
 
Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку —
Каждый выбирает для себя.


Каждый выбирает по себе
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает по себе.


Каждый выбирает по себе.
Щит и латы, посох и заплаты,
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает по себе.


Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже — как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.

(Ю. Левитанский)

Последний тост

Я пью за разоренный дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем,
И за тебя я пью,–
За ложь меня предавших губ,
За мертвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.

Анна Ахматова
 
В огромном городе моем ночь.
Из дома сонного иду прочь.
И люди думают: жена, дочь,
А я запомнила одно: ночь.

Есть черный тополь, и в окне свет,
И звон на башне, и в руке цвет,
И шаг вот этот никому вслед,
И тень вот эта, а меня нет.

Июльский ветер мне метет путь,
И где-то музыка в окне чуть.
Ах, нынче ветру до зари дуть
Сквозь стенки тонкие груди в грудь.
Тексты песен
Есть черный тополь, и в окне свет,
И звон на башне, и в руке цвет,
И шаг вот этот никому вслед,
И тень вот эта, а меня нет.

Огни как нити золотых бус,
Ночного листика во рту вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам снюсь.

Есть черный тополь, и в окне свет,
И звон на башне, и в руке цвет,
И шаг вот этот никому вслед,
И тень вот эта, а меня нет.

(Цветаева)
 
Днём
я строгий самурай
с отточенным мечом,
и мне не нужен рай.
Мой бог - мой долг.
Мой долг - мой дом.
Никто не виноват,
что мне так грустно в нём.

И днём
я вновь сожгу мосты,
канаты обрублю,
зажав в зубах свое "люблю".
Станцую пред тобой
очередной канкан...
никто не должен знать,
как тяжек мой капкан.
...

Днём
уже который год,
как тот учёный кот -
всё по цепи кругом...
Вот - круг.
Вот - цепь.
Мой долг - мой дом.
Никто не виноват,
что мне так грустно в нём.

И вот
я строгий самурай
с отточенным мечом.
И мне не нужен рай.
И сожжены мосты,
и больше не болит.
На каждый выдох "ты.."
есть клавиша Delete.
...а ночью,
когда душа летает
и делает что хочет,
пока я засыпаю,
она летит туда, где свет,
туда, где ты, моя любовь.
И никаких преград ей нет!
Что ей тот меч и тот запрет?!
И вот я вновь
с тобой, с тобой, с тобой...
С тобой.​
(c)Ирина Богушевская
 
Мне опостылели слова, слова, слова,
Я больше не могу превозносить права
На речь разумную, когда всю ночь о крышу
В отрепьях, как вдова, колотится листва.
Оказывается, я просто плохо слышу,
И неразборчива ночная речь вдовства.
Меж нами есть родство. Меж нами нет родства.
И если я твержу деревьям сумасшедшим,
Что у меня в росе по локоть рукава,
То, кроме стона, им уже ответить нечем.

(Арсений Тарковский)
 
А счастья на базаре не купить...

Пойду, схожу за счастьем на базар,
А после в супермаркет, за удачей…
И что с того, что это не товар…
Я попрошу ещё любви - на сдачу…

И взвесьте мне, пожалуйста, грамм сто,
Той совести, что с краю, полкой ниже…
Просрочена? Ну, ладно я потом,
Куплю в другом ларьке… А вижу-вижу:

По акции есть скидка для меня.
Давайте доброты, насколько хватит…
А есть у вас от злых людей броня?
Что-что? На это деньги жалко тратить?

А средство есть от жалости у вас?
Микстура от тоски, сироп от скуки?
Продайте мне ещё вот этот шанс…
И крепкую настойку от разлуки…

Уюта мне семейного - мешок,
Чтоб высший сорт, другого, мне не надо…
И красоты вон той, с пометкой «ШОК»,
Таблетки от неискреннего взгляда…

А дружбу как, поштучно иль навес,
Сегодня вы, любезно, продаёте?
Нет, не куплю, а просто – интерес,
Зачем так жить, и есть ли смысл в расчёте?

Ещё здоровья близким прикуплю
И буду им дарить на Дни Рожденья…
В продаже – зависть? Зависть не люблю.
Продайте лучше пол кило терпенья…

Доверия не нужно… В прошлый раз
Купила оптом, мне надолго хватит…
Продайте все запасы слёз из глаз,
Моя судьба вам, с радостью, заплатит…

Зачем? А чтоб не плакала душа
У тех людей, в которых много света…
Ведь жизнь тогда, добра и хороша,
Когда у вас в продаже боли нету…

Нет, счастья на базаре не купить…
Но если мы научимся делиться
Тем самым счастьем и любовь дарить,
То всё плохое просто испарится…

Ирина Самарина-Лабиринт
 
Ви повинні увійти або зареєструватися, щоб відповісти.
Назад
Зверху Знизу