А пофилософствовать? (стихами о самом главном)

Возвращается осень

День омраченный падает с колоколен,
будто бы вдовье трепещущее покрывало.
Этот цвет, эта дрема
уходящих в землю черешен,
это струенье дыма, наплывающего бесконечно
и меняющего окраску влаги и поцелуев.
Я не знаю, понятно вам это?
Ночь нисходит, поэт одинокий
слышит осени конский топот;
и, растоптаны, листья страха шелестят в глубине артерий.
в небе — что-то густое, точно язык воловий,
некоторая неясность в небе и в атмосфере.

Все возвращается на свое место:
неизбежные адвокаты,
руки, бутыли с маслом,
словом — все признаки жизни и прежде всего кровати,
полные влаги кровавой;
грязные уши подслушивают сокровенные тайны людские,
убийцы по лестницам сходят,
но дело не в этом, а в старом галопе осени старой;
осени старая лошадь скачет своей дорогой.
Осени старая лошадь с красною бородою,
на губах — пена,
а за осенью — дух океана
и блуждающий запах могильного тлена.
Эти дни, что с небес ниспадают, как пепел,
этот пепел, который должны разнести по земле голубки,
это нити, сплетенные забытьем и слезами,
это время, дремавшее долгие годы под колоколами,
эти ветхие платья,
эти женщины, видящие, как падают снежные хлопья,
эти черные маки, взглянув на которые, люди прощаются
с жизнью, —
все мне падает в руки, которые я подымаю
к дождливому небу.

(Пабло Неруда)
 
День омраченный падает с колоколен,
будто бы вдовье трепещущее покрывало.
Этот цвет, эта дрема
уходящих в землю черешен,
это струенье дыма, наплывающего бесконечно
и меняющего окраску влаги и поцелуев.
Я не знаю, понятно вам это?

В небе на бешеном скакуне кто-то скачет,
То ли дьявол, то ли Пабло Неруда.
Но за тяжестью ватных подушек и одеял не ясно,
Это ангел небесный или признак простуды.
А за окном пилят нудно цикады,
Свои глупые и никчёмные увертюры.
Луна голодная и острая словно жало,
Тучи с неба как языком влажным слизала.

Это осень кровавым плетёт покрывалом,
Свои странные и нелепые пледы.
Пусть бухтят как с похмелья противно соседи,
О приватности целей и жизни нелепой.
Их рассказы текут по горячей и тягостной вене,
Засоряя мне мозг и травмируя печень.
Водка это, увы, не выводит, и крыть совсем нечем,
И ржавеет листва и уходит незримая скрытая в теме.

Что упало, смешалось и стало как мусор,
Не увидеть мне больше красы в благодати.
Там где раньше рядами цветными там скучно,
Это осень как старость как старый предатель.
 
Как часто вижу я картинку
Как мальчик клеет девочку
Так невзначай ей гладит спинку
Рисует пальцем стрелочку
Они улыбаются друг другу
В одну игру они играют
Он вешает пургу ей
Она все это принимает
И вот уже под общим пледом
Легко друг друга понимая
А я стою под синим небом
И в чуждом мире мне сгораю
 
В небе на бешеном скакуне кто-то скачет,
То ли дьявол, то ли Пабло Неруда.
Но за тяжестью ватных подушек и одеял не ясно,

Камень — это рука,
Которой
Сжат страх,
Оттого лежащий,
Замкнутый мир,
Оттого всегда камень
Похож на чашу,
Оттого всегда камня
Ты ищешь испить.

(Ю.Анисимов)
 
Камень — это рука,
Которой
Сжат страх,
Оттого лежащий,
Замкнутый мир,
Оттого всегда камень
Похож на чашу,
Оттого всегда камня
Ты ищешь испить.

(Ю.Анисимов)


Но еще где-то есть ножницы,
Они как скальпель благотворящий.
Не только режут плоть кожицы,
Но отрезают болезни камень разящий.

Это только так кажется что просто,
Но не царствует миром тройственность.
Свет и тень увидеть всем можно,
Но градаций от них ведь множество.
 
Человек в чисто поле выходит,
травку клевер зубами берет.
У него ничего не выходит.
Все выходит наоборот.

И в работе опять не выходит.
и в любви, как всегда, не везет.
Что же он в чисто поле выходит,
травку клевер зубами берет?

Для чего он лицо поднимает,
улыбается, в небо глядит?

Что он видит там, что понимает
и какая в нем дерзость гудит?

Человече, тесно ль тебе в поле?
Погоди, не спеши умереть.
Но опять он до звона, до боли
хочет в белое небо смотреть.

Есть на это разгадка простая.
Нас единой заботой свело.
Человечеству сроду пристало
делать дерзкое дело свое.

В нем согласье беды и таланта
и готовность опять и опять
эти древние муки Тантала
на большие плеча принимать.

В металлическом блеске конструкций,
в устремленном движенье винта
жажда вечная - неба коснуться,
эта тяжкая жажда видна.

Посреди именин, новоселий
нет удачи желанней, чем та
не уставшая от невезений,
воссиявшая правота.

(Б. Ахмадулина)
 
Человек в чисто поле выходит,
травку клевер зубами берет.
У него ничего не выходит.
Все выходит наоборот.

И в работе опять не выходит.
и в любви, как всегда, не везет.
Что же он в чисто поле выходит,
травку клевер зубами берет?

Для чего он лицо поднимает,
улыбается, в небо глядит?

Что он видит там, что понимает
и какая в нем дерзость гудит?

Человече, тесно ль тебе в поле?
Погоди, не спеши умереть.
Но опять он до звона, до боли
хочет в белое небо смотреть.

Есть на это разгадка простая.
Нас единой заботой свело.
Человечеству сроду пристало
делать дерзкое дело свое.

В нем согласье беды и таланта
и готовность опять и опять
эти древние муки Тантала
на большие плеча принимать.

В металлическом блеске конструкций,
в устремленном движенье винта
жажда вечная - неба коснуться,
эта тяжкая жажда видна.

Посреди именин, новоселий
нет удачи желанней, чем та
не уставшая от невезений,
воссиявшая правота.

(Б. Ахмадулина)
Не выходят стихи. Ну и ладно. Забуду, покину
Стол, чернильницу, сердце, решительно влезу в пиджак.
Выйду в ночь, как в отставку, с презрением шляпу надвину,
Саркастически толстые губы поджав.

Мама, мама, ваш сын неудачник. Ваш сын неприкаянный ходит.
Разве можно так долго ходить? Разве можно так долго курить?
Не выходят стихи. Понимаете, жизнь не выходит.
Может, время жениться и шлёпанцев пару купить?

Я горю белым светом своих неподкупных бессонниц.
Мой обугленный рот «Презираю!» кричит на меня.
Я лопату беру и копаю в том месте, где совесть.
Ненавижу стихи! Прометей, не желаю огня!

1965, Юрий Кузнецов
 
Быдло.

Разве Ефремов не любит Россию?
Иль Макаревич? Ведь бред неподдельный!
Травля людей, разве разума сила?
Это недуг для России смертельный!

Это болезнь…, а ведь так уже было:
«Скопом ату его – вытравим гада!»
И убивало Романовых быдло,
И выползала зараза из ада!

И миллионы под корень! Под корень!
Разве они не любили Россию?
Травля людей, это страшное горе,
Это убийства и это насилие!

Разве Ефремов не любит Россию?
Иль Макаревич? Ведь бред неподдельный!
Травля людей, разве разума сила?
Это недуг для России смертельный!

Сергей Ирза
 
Жизни в сече тратя,
Сеем боль и грусть.
Примиритесь, братья:
Мы – Святая Русь!!!

Мы-то Русь Святая,
Но кацапский стан.
С фюрером играя,
Верит в дерибан.

Не вернуть былого,
Ибо веры нет.
В Маркса золотого,
И коммуны след.

Хоть плешивый кормчий,
Занял пьедестал.
Не грузин он точно,
Значит, слишком мал.

Пусть в вождя играет,
Мир уже не тот.
Карлик это знает,
Но в надежде прёт.

Не вернуть былого,
Третий Рим в грязи.
Жертв и так уж много,
Карлик в ад иди.
 
Вот написал сегодня во время вечерней поездки в метро:

* * *

«А вокруг, как на парад,
вся страна шагает в ад
широкой поступью!»

(Игорь Тальков).​

Пафосно и чинно
За бойцом – солдат
Наша Украина
Вся шагает в ад!

С возгласами «слава!»,
«Победим!», «ура!!!»
Целая держава
Катится в овраг.

Позабыв истоки,
Не творим добро –
По степям Востока
Речкой льётся кровь!

Жизни в сече тратя,
Сеем боль и грусть.
Примиритесь, братья:
Мы – Святая Русь!!!


18.08.2014г.

Что-то много уже развелось
Аналитиков по метро...

Вечер, в вагоне (и голове) неслось
О политике, военных. Про АТО.

Что-то вертится. Я этот, как...
Точно, вспомнил! Я Ариец! О!
Ну а вы тут несётесь в ад.
Или может в овраг, похоже, чё?

Надо б вам это... Хлеб и соль
Поднести, поклонясь. На колени став
Это Русь Святая. Так терпите Боль.
Ну и надо-б еще подучить Устав.
 
Если бы жить... Только бы жить...
Хоть на литейном заводе служить.

Хоть углекопом с тяжёлой киркой,
Хоть бурлаком над Великой рекой.

"Ухнем, дубинушка..."
Всё это сны.
Руки твои ни на что не нужны.

Этим плечам ничего не поднять.
Нечего,значит, на Бога пенять.

Трубочка есть. Водочка есть.
Всем в кабаке одинакова честь!

(Г.Иванов)
 
Останнє редагування:
Я стала совсем, как моя
бабушка,
Ищу очки - они "сидят"
на лбу.
И хлеб беру - не корочку,
а мякушек,
И тихая, как тень,
живу.

Как вспоминаю я о ней, -
так плачу.
Любила очень-очень
я её.
Она конфетку никогда
не спрячет,
И не отшлёпает
за явное враньё.

А сколько было в ней добра
и ласки,-
Хоть жизнью не балована
была.
Рассказывала наизусть мне
пушкинские сказки,-
На классиках "подкована"
была.

О, Господи! Как было
всё давно,-
Её могилка заросла
густой травою.
И мне добраться уж туда
не суждено,
И только сердцу временами
нет покоя...

(Люмихар)
 
Мой друг, не надо начинать разбор полётов, если небо в облаках.
Давай подумаем о том, как разгрести нам этот мусор на земле.
Давай не будем обижать с тобой тех умных, что остались нынче в дураках,
И дураков, которых нам, нормальным людям, невозможно одолеть.

Мой друг, не надо разводить ещё ни кем не наведённые мосты,
Давай-ка днище просмолим у старой лодки на песчаном берегу.
Нас ждут с тобою на большой воде материком не разделённые мечты.
Мы спустим вёсла и пойдём, посмотрим то, чего не видим на бегу.

Свет, я вижу свет:
На влажных стенах тёплый луч,
Солнца тёплый луч.
Свет, я вижу свет:
Надежды солнечной глоток,
Так нужный нам глоток.
Свет, я вижу свет -
Он нам укажет путь на небо,
Я давно на небе не был.
Слышишь, свет, я вижу свет,
Свободы свет.

Мой друг, не надо уходить от тех, кто только собирается придти.
Давай споём им о любви - о чём ещё сегодня петь?
Пусть наши женщины в коротких снах услышат Господом нашёптанный мотив,
Как можно дольше их любить пусть будет небом нам позволено уметь.

Свет, я вижу свет,
Как будто снял хирург повязку с глаз,
Не видевших его так долго.
Свет, я вижу свет -
Надежды солнечный глоток,
Так нужный нам глоток.
Свет, я вижу свет,
Он нам укажет путь на небо,
Я давно на небе не был.
Мама, свет, я вижу свет,
Свободы свет.

Мой друг, не надо верить в то, во что не верят табуны гнедых коней,
Когда их гонят через боль туда, где сёдла ждут и злые удила.
Давай с тобой поговорим о том, куда повесить нам скворечник по весне -
Мы с этой мелочи начнём творить богоугодные дела.

А. Розенбаум
 
Останнє редагування:
Мой друг, не надо начинать разбор полётов, если небо в облаках.
Давай подумаем о том, как разгрести нам этот мусор на земле.
Давай не будем обижать с тобой тех умных, что остались нынче в дураках,
И дураков, которых нам, нормальным людям, невозможно одолеть.

А. Розенбаум
У каждого жизней не семь, а одна…
Места не бронируют в рай.
Валентина Кутриш (Азаренко)
Если бы жить... Только бы жить...
Хоть на литейном заводе служить.
(Г.Иванов)

Всё было просто.

Вечерами, мерцая,
У телевизора с чашечкой чая
Сидеть
До самого завтра.

Планета по космосу мчится,
орбиту собой серебря,
и нас отправляет учиться
к началу сего сентября.

Летят Кастанеды и Глобы...
а шарик, хороший такой,
дай Бог, чтоб от нашей учебы
не снесся взрывною волной.

К Земле прижимаю ладошки:
не плачь, не гори, не боли!
Быть может, совсем еще трошки -
и люди вернутся к любви.

pervo1176927.jpg
 
Стучит по крыше монотонно,
Беззвучно льется по стеклу,
Бурлит в канавке из бетона,
Бормочет в кадке на углу.

В полночной мгле свистит над полем,
Шуршит по листьям мокрых рощ...

Когда б я был собой доволен,
То как бы спал под этот дождь!..

(Константин Ваншенкин. 1956г.)

j916189_1380101692.gif



***
Кто-то о любви мечтал над речкой,
глядя в воду с летнего моста -
и струя ту нежность человечью
унесла в далекие места.

А другой в припадке дикой злобы
пригрозил соседу отомстить, -
и берет вода проклятье, чтобы
первого, кто встретится, убить.

Утомленный воин на поляне
зачерпнул пригоршней из ручья:
пожеланье здравия иль раны,
иль молитва давняя, но чья?

Ведь когда-то дождевые капли,
все раздумья странника в пути
сохранив, не дали им ослабнуть,
чтобы позже автора найти.

Может быть, глотая влагу эту,
путник пьет забытый свой урок,
иль свои любимые сонеты,
иль признанье милой... дай-то Бог.

В думы себя тихо погружая,
не забуду оглянуться я:
кто шуршит в саду, следы смывая, -
мой целитель, шут или судья?
 
Останнє редагування:
Кто-то о любви мечтал над речкой,
глядя в воду с летнего моста -
и струя ту нежность человечью
унесла в далекие места.

А другой в припадке дикой злобы
пригрозил соседу отомстить, -
и берет вода проклятье, чтобы
первого, кто встретится, убить.

Утомленный воин на поляне
зачерпнул пригоршней из ручья:
пожеланье здравия иль раны,
иль молитва давняя, но чья?
:клас:

Да вода как фильтр в себя вбирает,
Хоть любовь, хоть злобу иль тоску.
В небе гром не зря порой буянит,
Не случайно шторм даёт волну.

Эти штормы, вихри и волненья,
Заполняют в душах пустоту.
Пока есть в умах людских сомненья,
Свет надежды побеждает тьму.

Не случайно штиль порой страшнее,
Девять балов не убавит прыть.
Тихий омут бури посильнее,
А рутина может запросто убить.

Не пугайтесь ветров перемены,
Они только укрепляют нашу плоть.
Сердце гонит кровь быстрей по венам,
Чтоб невзгоды легче превозмочь.
 
Останнє редагування:
К Земле прижимаю ладошки:
не плачь, не гори, не боли!
Быть может, совсем еще трошки -
и люди вернутся к любви.

Как старое дерево, тихо скрепя,
Листья мертвые сбросив,
Я хочу быть любимым, я хочу жить любя
В первый день осени.

С. Бобунец, из текста песни
 
Какая странная осень....
Хоть яблоки также спеют
И солнышко так же греет
И пнутся грибы у сосен...

Но осень не та, что раньше,
Умыта слезами... страхом
Усыпана смертью, прахом
С вопросом: ЧТО Ж БУДЕТ ДАЛЬШЕ?...
 
У дороги до станицы
Кукла плачет - молча ждёт:
Может это только снится?
Как же - мир наоборот?

У девчушки, у хозяйки
Страх да копоть на лице.
И отец не травит байки -
Бабка плачет о вдовце.

Тётка громко причитает,
Братка тихонько сидит.
Только солнце - будто в мае
Всё горит, горит, горит...

...Через вёрсты, через годы,
Через дальние моря,
Пережитые невзгоды
В первых числах сентября
Не забыты. Боль и пламя,
Сердце страхом трепещит.
Только солнце - будто в мае
Всё горит, горит, горит...
 
Там за рекою лошади бредут,
Они на том, а я на этом берегу.
Как медленно они переступают,
И гаснет медленно осенний день,
И книгу старую я медленно листаю.
Там лошади бредут, переступают,
И гаснет день... и гаснет день...

Там за рекою лошади бредут...
 
Назад
Зверху Знизу